Солнце уже садилось, наполняя лес синим сумраком, золотя вершины старых елей и берез, отчего казалось, что там, в вышине, растут другие деревья.
Юльке стало беспричинно грустно и очень захотелось к ребятам. «Пойду, пусть поругают, посмеются, но все же лучше, когда мы вместе!»
Твердо решив возвратиться, Юлька повернул вправо — как он считал, к реке. Юлька шел долго, но тайга была все такой же бесконечной и таинственной. Нигде не видно даже просвета, сквозь который блеснула бы река. Встревоженный, Юлька остановился, огляделся, залез на высокий пень и оттуда ничего не видно.
— Ау-у-у! Гешка-а! Ню-ура! — заорал Юлий.
Даже эхо не получилось, словно растворился его голос в густом лесу. Юлька почувствовал, как на лбу его, на носу выступил пот.
— Что же это? Где я? — вслух спросил он сам себя. — Я шел так… Солнце было слева… Значит, мне идти сюда…
Юлька слез с пенька и, продираясь сквозь кусты, опять взял вправо. Шел он, как ему показалось, долго, но все равно впереди, позади и сбоку стояла эта зеленая стена, шевелящаяся под вечерним ветерком. Совсем неожиданно он наткнулся на чьи-то следы.
Юлька встал на колени: виднелись свежие, не пожухлые разрывы травы, белел поперечный излом веточки с еще не высохшим соком; следующий след носил ясный отпечаток босой человеческой ноги. Юлька с недоумением и тревогой посмотрел на след, потом на свои ноги, оглянулся. Он не помнил, шел ли тут, но было ясно одно — это его след, он сделал круг, он заблудился.
Юлий, как и всякий бы человек на его месте, испугался, и даже очень. Правда, он сначала бросился бежать, но споткнулся о еловое корневище и упал. Это привело его в чувство. Подняв слетевшую со стриженой головы пеструю тюбетейку, он стоял и озирался по сторонам. Легкая, как озноб, дрожь трясла его.
— Где же это я? А? Где? Куда мне идти? — спрашивал он себя, стуча зубами.
Потом, вспомнив один из вернейших, по мнению уньчанских мальчишек, способов выбраться из лесу, скинул рубашку, штаны, вывернув их швами наружу, и опять надел. Это несложное действие, как ни странно, успокоило Юльку, и он начал рассуждать:
— Наша Осьва течет почти… хоть и не совсем, но почти на запад. У нас запад… — Юлька замолчал, вытянув шею, и приподнялся на носках, разглядывая небосвод.
Солнце уже спустилось к самой горе и зарылось в пушистое облачко, окрасив его в алый цвет.
— Вот там запад… — продолжал рассуждать Юлька вслух. Звук собственного голоса успокаивал его. — Если я пойду на запад — значит, пойду вдоль реки. А чтобы выйти к реке, надо повернуть на север, вот сюда!
Юлька, став лицом к западу, вытянул правую руку вбок. Там, решил он, был север. Чтобы проверить себя, он подошел к одинокой ели. Он знал, что у дерева ветви, обращенные в сторону юга, гуще, а ветви, обращенные на север, — тоньше и растут реже.
Его предположение оправдалось: направление по ели совпадало с направлением, определенным им по закату солнца. Теперь Юлька знал, куда идти. Пройдя сто шагов, он наткнулся на муравьиную кучу, и это было дополнительным подтверждением правильности избранного им направления муравьи всегда воздвигают свои жилища с южной стороны дерева.
Синий сумрак поднимался от земли. Он скрыл от глаз кусты, затемнил пушистый султан пахучего бражника. Все теперь казалось таинственным и незнакомым.
Юлька прибавил шаг. Совсем неожиданно он наткнулся на куст черной смородины и повеселел. Но обрадовали его не ягоды: он знал, что черная смородина растет на влажных местах, в логах, вдоль ручьев.
Юлька остановился и напряг слух: действительно, где-то рядом чуть слышно шумела вода. Юлька раздвинул кусты. Среди берегов, заросших саблевидной осокой, текла небольшая речушка. Юлий лег на живот, припав сухими губами к воде. Он сделал всего только два глотка, как неожиданно за спиной послышалась чья-то тяжелая поступь, треск сучьев и глубокий, шумный вздох.
Юлька оглянулся, тюбетейка слетела с головы. Проворная речная струя подхватила ее и, кружа, понесла вниз.
Но Юльке было не до тюбетейки: зверь где-то рядом! Явственно слышался шелест листвы, раздвигаемой его крупным телом, неторопливое пофыркивание. «Медведь!» — с ужасом подумал Юлька и почувствовал, как у него сразу одеревенели ноги, а по спине прошел леденящий холодок. «На дерево, он там не тронет…» — пришла спасительная мысль.
Юлька приподнялся и бросился к могучей ели. Не разглядев в сумерках коряги, он споткнулся о нее и пластом растянулся на земле.
Юлька лежал не двигаясь, зажмурив глаза. Он ясно слышал каждый шаг зверя, потрескивание валежника, шелест травы. Силы покинули Юльку. Неожиданно припомнилось: «При встрече с медведем надо притвориться мертвым — медведь не ест падали».
Собственно, и притворяться Юльке было не нужно: испуг его был так велик, что лишил всякого движения. Юлька даже не успел пожалеть себя. Зверь шумно обнюхал его босые ноги, подошел к голове и неожиданно облизал затылок шершавым, мокрым языком. «С головы начнет!» — с ужасом подумал Юлька, втягивая голову в плечи.
Медведь, по-видимому, был сыт и не стал трогать Юльку. Он фыркнул и, грузно ступая, отошел.
Только теперь Юлька почувствовал, как бешено колотится в груди сердце. Чуть приоткрыв глаза, он увидел темную, еле различимую тушу зверя.
Потоптавшись на краю поросли, медведь раздвинул кусты и исчез в темноте.
«Жив, спасен!» — радостно думал Юлька. Так-так-так, — бешено колотилось сердце. Юлька приподнялся на вялых, дрожащих руках и прислушался: медведь немного повозился в кустах и, ломая их, тяжело залег.
Воспользовавшись этим, Юлий на четвереньках добрался до старой ели, и, как только под руками оказались толстые сучья, вялость его мгновенно прошла. Он проворно взобрался на самую вершину и, найдя удобный сук с развилиной, обняв руками ствол, казалось, прирос к нему.
Ночь была спокойной. Вначале Юлька бодрствовал, зорко вглядываясь в темноту, туда, где залег зверь. Но все было тихо. Лишь неумолчно шумела речушка да где-то по соседству изредка попискивала спросонья какая-то птаха.
Постепенно исчез страх, и на смену ему пришел самый сильный борец на свете — сон. Поняв, что ему не преодолеть его, Юлька, чтобы не упасть, пристегнул себя ремнем к стволу ели и, припав плечом к ее шероховатой коре с липкими слезинками серы, задремал. Сон его был неспокойным, Юлька то и дело вздрагивал и крепче стискивал руками ствол.
Юлька проспал волшебный момент, когда лес встречал новый день.
Сначала с неба ушли мелкие звезды, остались только фонарики крупных. Это они сторожили Юлькин сон. Да у самого горизонта колыхалась среди вытянутых облаков ладья тонкого месяца. Она ждала оставшиеся звезды, чтобы отвезти их за горы до следующей ночи…
Воздух стал перламутровым, и неясно выступила зубчатая каемка леса. С каждой минутой воздух менял свой цвет, становясь светлее, прозрачнее, и уже были различимы фигурный вырез листьев рябины, капельки росы на траве. Над кромкой горы заполыхал океан огня, из которого неожиданно вынырнул луч солнца и, заглянув в лес, протянулся золотыми полосами сквозь кущи берез, переплеты еловых ветвей.
Солнце осветило Юлькино лицо, и он проснулся. Отодрав щеку от липкого ствола ели, Юлий огляделся, соображая, где он. Неловкое движение, от которого Юлька чуть не полетел вниз, напомнило ему обо всем.
Нет, определенно в лесу справлялся какой-то праздник.
Весь он был полон птичьего гама, пересвиста, щебетанья. Вот самозабвенно распелся юркий чиж, зяблик вторил ему, флейтой пела иволга, ленивый щегол в своей красной шапочке, зажмурив глаза, выводил баритонные рулады. А над ними, как удар барабана в оркестре, слышался стук дятла по дуплистой сухой ели. Ему протяжно вторила кукушка.
Юлька прислушался, а потом затаив дыхание осторожно выглянул из-за ствола ели. Сквозь негустую хвою была видна поляна, кусты малинника, темная горбатая туша и… рога.
Юлька зажмурился, тряхнул головой, подумав, что ему заблазнило. Он открыл глаза и опять увидел рога. Юлька отвел ветвь и, весь подавшись вперед, замер. И то, что разглядел он, заставило его ахнуть: среди кустарника, на маленькой вытоптанной прогалине, лежала обыкновенная корова.
Юлька отстегнул ремень и торопливо спустился вниз. Ему было и стыдно за вчерашние страхи и весело оттого, что с ним ничего не случилось, что все пережитое позади, а впереди хороший солнечный день.
Когда Юлька подошел к корове, она тяжело поднялась, перестала жевать жвачку. Вытянув морду, лизнула Юлькины руки.
— Дура ты! — сказал ей Юлька, чуть не плача от радости. — Дура! Разве можно так пугать человека!
Корова ответила коротким мычанием. Юлька погладил корову. Вымя ее набрякло, соски были поцарапаны, из них выступали капли молока и падали на траву. Вокруг кучно роились слепни и мухи.
— Бедняжка, и ты заблудилась!
