ветра пошел, а я вот ему подсобил. Забирай!
— Заберу! — серьезно кивнул Вацлав. — Ты теперь, владыка, самым сильным в этих землях станешь. Может, князем будешь, как этот, — Вацлав пнул ногой одуревшего от ужаса Любуша, с которого уже сошел весь хмель.
— А, может, и стану, — горделиво выпятил грудь Жирята. — Я ничем этого пса не хуже. Только он пришлый, а я тутошний. Моя это земля, а не его.
— Ну, тогда бывай, — кивнул Вацлав. — Мы с рассветом в путь двинем. Не поминай лихом, князь Жирята!
Первые лучи солнца торопливо выглянули из-за края неба, ведь до равноденствия осталось меньше месяца, и светало уже довольно рано. Мохнатые степные лошадки трусили ровным шагом, а за ними, привязанный за руки, брел по снегу бывший повелитель этих земель.
— А что думаешь, — спросил Мстивой, — станет Жирята князем?
— Может, и станет, — пожал плечами Вацлав. — Но только ненадолго. Мой государь говорит, что убивший дракона сам становится драконом. Он захочет таким же, как Всеволод стать, а значит и судьба у него такая же будет.
— Хитро, — задумался Мстивой. — А чего мы этого… тащим? Мне давно пора с него виру получить.
— Так он же голый почти, — удивленно посмотрел на него Вацлав. — Что же ты с него получишь?
— Шкура его сгодится, — деловито ответил Мстивой, доставая маленький кривой нож, который он долгими вечерами любовно острил, мечтая об этом часе. — Я его шкуру засолю и у своей избы повешу. Выйдет моя старуха, посмотрит и порадуется. И сыночки наши в Ирии тоже порадуются.
— Да я, в общем-то, не возражаю, — почесал затылок Вацлав, не глядя на бывшего жупана Любуша, который тоскливо завыл и начал, захлебываясь, предлагать меха и золото. — Мысль неплохая. Только голову потом аккуратно отрежь и в горшок с медом сунь. Мне для отчетности нужно.
Глава 9
Март 630 года. Новгород. Словения.
Ранняя весна — скверная пора. Самослав, в отличие от жены, это время не любил. Скудное время, когда родовичи, отрезанные от соседей топкой грязью и вскрывшимися речушками, проедают последние запасы, сделанные за короткое неласковое лето. Они молят богов, чтобы поскорее наступило тепло, чтобы буренка-кормилица, ослабевшая за зиму, протянула до свежей травки. До того кое-где ослабел скот, что уже и на ногах стоять не мог и висел на плетеных ремнях, заведенных под брюхом. Длинная была зима в этом году. Длинная и суровая. Каждая мера зерна теперь на счету, каждая рыбина и каждая репка из прошлогоднего урожая. И вроде не умирал с голоду никто, но немало в Ирий ушло стариков, измученных трескучими морозами.
Понемногу холод отступал, давая дорогу солнышку, что слизывало грязный снег с опушек. Лед на реках уже потрескивал, грозя вскорости потащить сломанные льдины вниз по течению, безжалостно выдирая старый камыш и осот, и расчищая родники, которые питают даже самые могучие реки. И все начнется сначала. Долгая зима, когда родовичи валят лес и уходят в извоз сменяется страдой, когда рвутся жилы от непосильной работы. Слишком много ее, работы, и слишком мало времени на нее отпускают боги. Нужно успеть все, иначе следующей зимой жрать придется кору с деревьев, чтобы снова протянуть до тепла.
Не было этих забот ни у князя Самослава, ни у состоятельных жителей Белого города, у которых погреба и клети под жильем были забиты снедью. Окорока, колбасы, закопченные на ольховой щепе, соленая икра и рыба, кадушки с грибами и квашеной капустой, бочки с зерном, все это прибавляло горожанам уверенности в завтрашнем дне. А для князя, про богатые застолья которого уже давно слагали легенды, еда была еще и инструментом политики. Особенно когда за его столом встречались дальние родственники — Гразульф II Фриульский и Гарибальд II Баварский. И речи тут под настойку, сделанную самолично епископом Григорием, велись порой крайне интересные.
— Хорошо! — лангобардский герцог опрокинул в себя серебряную чарку и засунул в рот тонкий, до слюдяной прозрачности кусок сала. — Тает во рту прямо! И как они у тебя это делают?
— Да! — согласно мотнул кудлатой башкой Гарибальд, жена которого приходилась фриульскому герцогу родной племянницей. — У герцога Само жратва отменная, а выпивка еще лучше. Пока все не выпьем, не уеду отсюда.
— Да по мне, хоть живи тут! — махнул рукой князь. — Мне для тебя ничего не жалко. Ты же почти родня мне. Дочь вот подрастет, и свадьбу сыграем.
— Давай я ее с собой заберу, — предложил Гарибальд. — Пусть у нас живет, привыкает. Мой-то обалдуй уже всех девок в округе перепортил. Лет через пять и поженим.
— Да моей Умиле еще семи нет! — выпучил глаза Самослав. — Раньше пятнадцати лет замуж не пойдет, и не думай. Она же ребенок совсем.
— Пятнадцать! — грохнул гулким смехом Гарибальд. — Ой, насмешил! Ты еще скажи, в восемнадцать! Ха-ха-ха! Мы старух не берем!
— Пусть ждет твой Теодон, — отрезал Самослав. — Ишь, чего надумал!
— А я своих девок в двенадцать с рук сбыл, — промычал набитым ртом фриульский герцог. — Они уже в четырнадцать рожали. Твоя-то чем хуже?
— Ничем не хуже, — подтвердил Самослав, — но замуж пойдет в пятнадцать. Потому что я так решил.
— Ну, решил, и решил, — махнул рукой Гарибальд. — Дело твое. Только моего сына женить пора. Я, знаешь ли, не вечный.
— Король Дагоберт не женат, и детей у него нет, — парировал Самослав. — Даже от наложниц нет, я это точно знаю.
— А вот у нового короля франков, я слышал, уже двое, — хмыкнул Гарибальд. — Обе жены родили. Силен бургундский мальчишка!
— Слухи ходят, скоро война будет, — Гразульф сосредоточенно хрустел соленым груздем, не забывая прикладываться к чарке. — Дагоберт свое войско прямо с Мартовского поля на Бургундию двинет.
— Да, — нахмурился баварский герцог. — Будет война, и я тоже туда войско поведу. Уже и граф Сихарий, этот пес Дагоберта у меня был-побывал. Если не пойду на войну, сказал, разорят франки всю мою землю.
— Так иди, — ровно сказал Самослав. — Не спеши только за франков умирать.
— Нашел дурака, — с хрустом разломил соленый огурец Гарибальд. — Опоздаю на месяц, скажу, что дороги развезло. Еще по одной?
Через пару часов его светлость герцога баварского потащили в гостевые покои, потому что она, светлость, сама ходить уже не могла. И только тогда и начался серьезный разговор, ради которого, собственно, все и затевалось.
— Я слышал, тебя всадники треплют, и хорутане, те, что за Альпами живут, — спросил Самослав, как бы невзначай.
— Да просто мочи нет, — признался Гразульф, земли которого постоянно терзали набегами и словене из альпийского княжества Крн, и отряды степняков, которым этого никто не запрещал. — Авары
