И все доводы, что Вера, мол, ее лучшая подруга, рассказы, как та помогала-поддерживала, гневно отметал:
– Чушь несешь! Я своих дружбанов – если у них вдруг беда какая – тоже всегда поддерживал. Еду таскал, выпивку, выслушивал, возился, как с маленькими. Но ни у кого квартиры в обмен на свои услуги не требовал!
– Да Вера тоже ничего у меня не требовала, – в который уж раз объясняла Галина. – Я ей сама предложила. Понимаешь, сама!!!
– Ну а теперь – возьми свое предложение назад! Что ж, этот договор и разорвать нельзя? Да запросто! Пишешь претензию, что Бородулина свои обязанности по твоему содержанию не исполняет, и суд соглашение ваше расторгнет в два счета!
– Ген, ну не могу я так! Может, если только Вера по-хорошему согласится…
– По-хорошему? От жилья отказаться? Которое миллионов шесть стоит, не меньше?! Да никогда она не сделает этого. Нет, тут только по-плохому можно. Участкового, что ли, вызвать? Рассказать ему, что Верка тебя отравить пытается, чтоб побыстрее в наследство вступить?
– Слушай, Гена, – Галина уже начала закипать. – Тебя-то почему моя квартира настолько волнует? Тоже, что ли, хочешь лапу на нее наложить? Жениться – и после моей смерти унаследовать?!
– Как ты только говорить такое можешь! – обиделся Гена. – Я – по жизни бессребреник, чужого мне не нужно. Просто тебя, глупую, вразумить пытаюсь.
– Ладно, – тяжело вздохнула Галина. – Поздно меня уже вразумлять. Пусть все остается, как есть…
…Она еще раз заверила Веру Бородулину, что замуж за Геннадия не собирается и договор пожизненного содержания, заключенный между ними, остается в силе.
Подруга, впрочем, в ответ лишь усмехнулась:
– Ой ли?
– Явно какую-то гадость задумала, – убежденно заявил Гена, когда Галина пересказала ему разговор. – Убить она тебя хочет!
И с тех пор – когда Бородулина являлась, – не оставлял Галину одну.
Встречи, под его тяжелым, ненавидящим взглядом, превратились в пытку. Никаких больше воспоминаний о Мите – и вообще никаких разговоров. Вера быстренько выгружала продукты – и спешила из их квартиры прочь. Спустя какое-то время обязательно звонила, выговаривала Гале, что та связалась с хамом и что «от этого Гены можно ждать чего угодно».
Галине все труднее и труднее было находиться меж двух огней. Она понимала: ей придется в самое ближайшее время делать выбор. И она все больше склонялась, что выберет она – Геннадия. Тот, конечно, алкоголик и разгильдяй. Но только с ним уютно и легко. Не то что с Верой.
Хотя подруга, видно, чувствовала, что ситуация вырывается из-под ее контроля – постоянно предрекала, что Геннадий еще явит свое истинное лицо.
– Как вы, Галина Степановна, только можете всерьез воспринимать запойного мужика?! Он же вас использует! Живет в вашей квартире, питается на ваши деньги! Да еще и загулы небось тоже вы ему оплачиваете?
– Оплачиваю. А что делать? Нету у меня другого. А с мужчиной в доме все равно лучше, чем без него, – вздыхала Круглова.
И когда Гена уходил в очередной запой, даже особенно и не расстраивалась. Что поделаешь. Такая у нас страна. Таков в ней сильный пол.
К тому же любимый пока пил культурно. В квартире – ну или, в крайнем случае, с новыми приятелями. В пивнушке или в гаражах.
И Галину всегда, пока его мозг еще не полностью алкоголем затуманен, предупреждал:
– Все, лапа. Сорвался. Пью. Рано не жди.
Она в ответ только вздыхала. А еще проверяла, есть ли в холодильнике пиво на утренний опохмел.
…Гена обычно являлся из своих запоев часов в шесть утра. Трезвонил радостно в дверь. Если тут же не открывала, начинал грохотать кулаком.
В то утро тоже затрезвонили очень рано. Но жали на звонок куда более сдержанно, и Галина сразу же встревожилась. Пока накидывала халат, мчалась в коридор, все ждала: вот сейчас в дверь заколотят… однако нет. Снова повторились короткие, очень официальные звонки.
Отперла – и сердце сразу рухнуло куда-то в печенки. На пороге вместо помятой и счастливой Геночкиной физиономии – полицейский. И едва только спрашивать начал: Круглова ли она, Галина ли Степановна – а несчастная уже поняла: беда.
И оказалась права.
– После распития спиртных напитков скончался, к сожалению, ваш сожитель, – без тени сочувствия проинформировал ее лейтенант. – Тело в морге пятнадцатой больницы, предварительная причина смерти – инфаркт.
– Нет! – отчаянно выкрикнула она. – У него же сердце совершенно здоровое было!
– Так в крови три с половиной промилле алкоголя, – вздохнул лейтенант. – Тут уж никакое сердце не выдержит.
Что-то царапнуло Галину в его словах. Взволновало, встревожило. Но уловить мысль-беглянку она не успела. Опустилась на пол и зарыдала.
* * *
Если долго живешь без мужчины, он уже не нужен становится. Да и разве было у Али время на личную жизнь? Рабочий день – часов двенадцать, безо всяких каникул. Плюс двое детей на руках. Хозяйство. Уход за Викторией Арнольдовной – та в последнее время начала побаливать.
Николай Алексеевич, конечно, по-прежнему смотрит на нее влюбленными глазами. Делает милые подарочки (небольшие, от таких не откажешься). Осыпает комплиментами. Но только Аля уже для себя решила: романа со стоматологом у нее не будет. Никогда. Непорядочно – да и просто опасно – травмировать его психически нездоровую супругу. А если вдруг Наталья умрет или уйдет от него сама – Алла все равно, наверно, откажет своему пожилому кавалеру. Слишком разные взгляды на жизнь. Слишком велика разница в возрасте…
Впрочем, неизвестно еще, что хуже: поклонение пожилого или обожание мальчика.
У Кирилла Бодрых теннисная карьера не просто шла – летела в гору. Не так давно он с гордостью сообщил: у него даже появился свой фан-клуб. «Значит, – тут же подумала Аля, – и поклонницы имеются. Скоро окрутит его какая-нибудь юница».
Однако бывший ученик упорствовал в былых привязанностях. Он теперь стал куда увереннее в себе. Когда приезжал в родной городок, каждый раз брался объясняться ей в любви. Звал замуж.
Она мальчику отказывала. По-прежнему считала, что негоже учительнице связывать жизнь с бывшим учеником. Да еще вешать на него своих двух дочек.
Но Кирюша не унывал. Шутил: «Если противник сопротивляется, остается только усилить натиск».
И усилил. До такой степени, что Аля согласилась взять на три дня отпуск, чтоб приехать в Москву, поддержать его на важном матче.
Кричал в трубку:
– Алла Сергеевна, ну пожалуйста! Я же в столице на турнире такого уровня в первый раз играю! Начал с квалификации, а завтра уже полуфинал. Знаете, как хочется, чтоб вы были рядом?!
– Кирюша, но у меня работа… – жалобно начала Аля.
И увидела: лицо у Виктории Арнольдовны (вместе сидели в гостиной) совсем нехорошее. А сухонькая ручка сложилась в грозный кулак.
– Хорошо, Кирилл, – вздохнула Аля. – Я приеду.
* * *
Але и в голову не могло прийти, сколько гламура сосредоточено вокруг большого тенниса. На обычных трибунах среднестатистические москвичи еще сидели, но в ВИП-секторе, где расположилась она, – сплошь респектабельные господа да красотки в дизайнерских туфельках, при сумочках из кожи питона.
«Причем в теннис из них никто играть не умеет!» – весело аттестовал здешнюю публику Кирилл.
Разговоры кругом и правда велись от спорта далекие. Народ хвастался заграничными вояжами, толпился вокруг дорогих автомобилей – прямо подле кортов элитный автосалон устроил выставку-продажу. Азартно расхватывал халяву, которой в ВИП-зоне оказалось немало: конфеты, журналы, образцы кремов.
Аля в незнакомой шумной и не слишком дружелюбной обстановке смущалась. Зато малышка Зоинька, которую она взяла с собой, чувствовала себя прекрасно. Увлеченно карабкалась по бесформенным диванам (на стенде мебельной фабрики). Пыталась разрушить инсталляцию из теннисных мячиков. Пришла в совсем уж неуемный восторг, когда увидела девушку-промоутера с огромной – в человеческий рост, – теннисной ракеткой.
Вцепилась в рукоятку, заявила требовательно:
– Моя!
– Можешь подержать! И даже сфотографироваться! – лучезарно улыбнулась девица.
И беспечно передала громадину в крошечные детские ручки. Малышка покачнулась, едва не упала…
– Зоя, осторожно! – кинулась к дочери Аля.
Но длинноногий Кирилл ее опередил, подхватил ракетку. Ласково обратился к девочке:
– Давай мы с тобой вместе держать будем. А мама нас сфоткает.
Присел рядом с Зоинькой, девочка взъерошила ему волосы, смотрят оба сквозь ракетку, он – весело, она – серьезно.
Аля с удовольствием их сняла, попросила:
– Потерпите две секунды, я еще вертикальный снимок сделаю…
И вдруг услышала восторженный писк:
– Ой, это же Бодрых!
Композицию тут же нарушили две девчонки-подростка. Одна совала Кириллу под нос огромный теннисный мяч и маркер, просила:
