О, Господи, но ты же обещала мне, что сделаешь пластическую операцию! – неожиданно приглядевшись к ее рисункам, я нашел поразительное сходство этих страшных масок с ее собственным лицом.
Я подошел к ней и поцеловал ее. За окном падал пушистый снег. Клара прижалась ко мне и заплакала. Ее губы были напряженными, и казалось, что она целует не меня, а воздух.
Я проникал в нее тихо, словно боясь нарушить эту удивительную тишину. Она трогала мое лицо дрожащими руками как недоступную ей святыню. Теплые и нежные, дрожащие при каждом прикосновении руки, как будто легкие птичьи крылья прирастали к моим горящим щекам. Она извивалась змеей, расстегивая одну за другой на моей одежде пуговицы.
Я бессознательно повиновался ей, словно был частью ее прекрасного тела. Ее вздрагивающие бедра лежали пойманными сернами. Горьковатый и сладковатый запах разгоряченных тел все явственней обнажал мое погружение в нее. Одно осязание с обонянием без слов. Страстное и прерывистое дыхание похожее на ангельскую музыку невидимых духов. Душа возжаждала тебя и твое тело как проводник, ведет меня за тридевять земель…
И там где-то в причудливом кружении твоего темного лобка, лобзающего меня всем своим возвышением и быстро уступчиво раздвигающейся передо мной бездной, я вдруг почувствовал чудо, как будто там в таинственных недрах твоей первозданной и никогда не тленной плоти лежали две наших тени, как два ярких коралла, я и Клара, я и Клара.
Наши мышцы возобновили стремительную игру в превращение – погружение – исчезновение. Этому невозможно было подыскать какое-то название. Одна удивительная чистота в изгибе наших соединившихся тел и молчание венчающее конец всякого обладания. Мысль выходящая из глубины ее тела, подобна птице устремленной в небо.
Порывистое дыхание сообщающихся сосудов вызывает постепенно все полотно нашей жизни, и сжимая меня в своих объятиях Клара плачет, только через какое-то мгновение я осознаю смысл ее шепота, она хочет от меня ребенка, ибо только ребенок – самый видимый свет нашей невидимой связи.
Клара хочет многого. Она страдает из-за своего лица, или его отсутствия, из-за исчезновения своей сестры и своей же ревности к ней, а когда она страдает, она ищет утешения только во мне, она схватилась за меня, как утопающий за соломинку, только я для не соломинка, а спасательный круг, когда она это поймет, ее страдания станут похожи на причудливые узоры мороза на стекле.
Есть только один способ уйти от проблем – это быть в тебе, – прошептала Клара.
Но разве бывая во мне, ты не обманываешь себя тем, что принижаешь значение собственных проблем?!
Самая моя главная проблема – это ты, – прошептала Клара, целуя мое плечо, – просто я не верю, что ты меня действительно любишь! И потом я чувствую себя такой старой, глядя в зеркало! А еще я ненавижу себя!
В твоих шепотах смысл повисает как тонкая паутинка, а в рисунках видна уязвимая душа!
Это все оттого, что я боюсь потерять тебя, – прошептала Клара, неожиданно кусая мое плечо.
Ты для меня все, – выдохнул я.
А мне кажется, что тебе было бы намного легче с другой женщиной, – вздохнула Клара.
И почему ты не хочешь сотворить из своей жизни чудо?! – глубоко вздохнул я.
Разве можно что-то сделать, не имея лица! – грустно усмехнулась Клара.
А почему нельзя?! – разволновался я. – У тебя есть деньги, сделай операцию!
Мне уже делали!
Может был плохой специалист?!
Нет! Просто надо делать несколько операций, а я не хочу, а потом я уже привыкла к своему уродству, сроднилась с ним.
И ты не хочешь улучшить свой облик?!
А зачем?! – всхлипнула Клара. – Ты меня все равно бросишь!
Глупости, – я встал с кровати и снова пригляделся к рисункам на стене, в одном месте множество изуродованных лиц, так страшно похожих на Кларину маску в минуту безумного отчаяния в виде кружевных узоров обрамляло мое красивое улыбающееся лицо.
– Разум подстрекает ее бороться с собственным обликом, хотя этот облик только временная маска, – грустно подумал я.
Ты же обещала мне сделать операцию!
Что?! Тебя уже раздражает моя гадкая рожа?! – злорадно усмехнулась Клара, вскакивая с постели.
Что с тобой?! – удивился я.
Каждый спасается сам собой, а жизнь продолжается, – вздохнула Клара и снова легла на постель, – когда я была маленькой и красивой, я так мечтала кого-нибудь полюбить.
А разве ты меня не любишь?!
Да я вся выпита тобой, – зарыдала она, – выпита своей рожей, своей пропавшей сестрой, твоими друзьями, которые только пьют водку и трахают баб! Всеми выпита до дна!
Странно, скоро уже рассвет, – вздохнул я и присел к ней на постель, и погладил ее, – видишь там за окном свечение образов предутренней зари.
Заря прикасается к нам как надежда, сбегающая из глаз в небеса…
Тихое свечение образов! А я здесь дичайшим медведем кричу, погружаясь в тебя! Простираюсь взволнованным вздохом о твоем возвращении в ад своего омерзительного облика, будто этот облик разливает по твоей крови желчь и будит в тебе одни дурацкие воспоминания, будто ты так стара, что уже и жизнь твоя как копейка, лежит на дороге и никто ее не подымает, а все только ходят и топчут ее, твою жизнь.
Клара молча плакала, обнимая меня. Это длилось прекрасно долго, время в такие минуты замедляется, и ты жадно тратишь каждую секунду, успевая разглядеть любую морщинку на ее лице возле шрамов, любой тонкий шов хирургической иглы, недоделавшей свое дело…
Клара молча плакала и обнимала меня. Это длилось мгновенье, за мгновенье прошло утро, за мгновение канул еще один день. Мы с ней провалились как будто в какую-то глубокую яму, и лежали там, и взирали снизу на свет, а свет лился из окон, превращая нас в собственные же тени.
Слушай, поговори с Леллямером, – сказала громко Клара, будто очнувшись от сна, – он уже третий день пьет и плавает в бассейне с моими охранницами, и больше ничего! Он мне, кажется, уже и забыл, почему его сюда пригласили! А я только и думаю, как бы вернуть Иду. Ты, знаешь, она мне вчера так странно приснилась, будто я стою на одном берегу реки, а она на другом, я ее кричу, зову, машу ей рукой, а она только улыбается и плачет.
Да, странный сон, – согласился я, – но этот сон еще ничего не значит!
Все равно я чего-то боюсь, – поежилась Клара.
А ты не бойся! – улыбнулся я. – Ты думай только о хорошем, и все будет хорошо! А с Леллямером я сейчас поговорю, и мы немедленно продолжим поиски Иды!
В комнате Леллямера я не нашел, поэтому опустился вниз, в бассейн. Леллямер действительно плавал там с двумя голыми охранницами, с Лизой и Жанной, на мраморном парапете в углу стояло множество пустых и полных рюмок с водкой.
Леллямер бросался то на Лизу, то на Жанну, и ту которую он успевал все же поцеловать в губы, брала как проигравшая, с парапета рюмку и выпивала.
Ты еще в головастика не превратился?! – спросил я.
Эх, друг, – согласился Леллямер, – как же здесь все-таки забавно!
Послушай, ты не забыл про Иду?
Да, нет, но завтра мы обязательно начнем, то есть возобновим ее поиски!
Не завтра, а сегодня! – крикнул я и размашистым шагом вышел из бассейна.
Глава 18
Побег из больницы
или
Сыщик – на жопе прыщик.
история Иды глазами
олигофрена-эксцентрика
На следующий день я опять пошел навестить Рыжуху. Альму оставил дома, а чтобы она не беспокоила соседей своим лаем, погромче включил радио.
Юрий Владимирович обещал не сегодня, так завтра, перевезти Рыжуху ко мне, а поэтому я очень сильно беспокоился, понравиться ли Альме Рыжуха, а Рыжуха Альме, не начнется ли между ними обычная бабья грызня, да и как отнесется Рыжуха к моей квартирке, если все стены вместо обоев оклеены голыми красотками из журналов, а железная колченогая кровать с панцирной сеткой определенно нуждалась в покраске. В общем, одни мысли прыгали, как зайчики, другие кружились как белки в колесе.
– Ты знаешь, я уже соскучилась, – сказала Рыжуха, как только я переступил порог ее палаты.
Угу! – удовлетворено хихикнул я и опять присосался к ее груди как младенец.
Теперь она не стонала, а натурально плакала от любви, уже различаемой даже невооруженным глазом.
А потом вспомнил, что побег из больницы надо устраивать, так весь и покраснел, и гляжу на нее дорогую и любимую, а сам весь от волнения трясусь.
Да что это с тобой? – спрашивает Рыжуха. – Из-за меня, что ли, нервничаешь?!
Угу! – ответил я, а сам от волнения еще больше залился слезами.
Надо бы поторопить Юрия Владимировича, а то вдруг тот сукин сын – следователь, действительно посадит ее в тюрьму.
Да ладно тебе, рева-корова! – Рыжуха обняла меня, и я сразу успокоился, и даже повеселел немного.
Все же, что ни говори, а Юрий Владимирович прав, уж очень Рыжуха классная баба! Таких баб, наверно, только в кино и показывают, и то, только для взрослых, чтоб всякая малышня от таких миленьких баб тоже с ума не сходила.
