Может, стоит встретиться с Ульяном Мертвым и напрямую все спросить?
А что? Занимательная мысль.
В кабинет вошел Гонза. Мокрый как курица, вообразившая себя уткой.
– Там надолго? – спросил я.
– Пару часов поработают. Подмыло фундамент. От дождя уровень воды поднялся, вот и залило, – пояснил Кубинец, располагаясь на диване.
– Обивку испортишь, – сделал я замечание.
– Ничего. Нет сил переодеться, – отмахнулся Гонза.
– А можно сделать так, чтобы впредь в мой подвал не проникала вода? – рявкнул я.
– Я профильтрую этот вопрос.
– Гонза, два вопроса к тебе: первое, когда будут готовы документы, которые ты кинул хакерам? Второй вопрос, когда мы завтракать будем?
– Первое – сегодня позвоню, узнаю. Там какие‑то сложности. Второе – хоть сейчас. Только переоденусь.
Кубинец поднялся и покинул кабинет. Я последовал за ним, но избрал целью своего путешествия столовую. Только, похоже, сегодня мне суждено было остаться голодным.
Лишь я показался в холле, взревел звонок входной двери.
– Кого еще принесло? – разворчался я.
– Крабов с ордером вернулся, – подал идею Кубинец, скрываясь на втором этаже.
– Как раз к завтраку, – обрадовался почему‑то я.
В сущности Петр Петрович был милейшей души человеком, если не контактировать с ним на профессиональном поле.
Я завозился с замком, открыл дверь и тут же получил мощную струю какой‑то дряни в лицо. Не успев остановиться, я вздохнул и почувствовал, как голова теряет контакт с остальным телом. Дрянь была едкой, тошнотворной. Оставалось надеяться, что это не дих‑лофос и не боевое отравляющее вещество. Мозг закачался на качелях нервов, и я ощутил, как теряю контакт с реальностью.
Распахнув глаза до предела, я посмотрел за порог и обнаружил, что крыльца и привычной набережной там нет. Грандиозный обрыв. Километра четыре падать. А на дне красные валуны и тоненькая речушка. Я раскинул руки и замахал ими, как птица, стараясь удержаться на краю. Но в пустоте над обрывом нарисовались два парящих ангела. Они возникли из небытия. Только что их не было. И вот тебе – надо же. Ангелы протянули ко мне руки, схватили за лацканы пиджака и резко дернули на себя. Я вылетел из дома, как ядро из жерла средневековой пушки.
С пересечением порога сознание покинуло меня. Надвинулась чернота. И я исчез.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Сознание возвращалось болезненно. По капле оно заполняло меня, как наполняют песчинки нижнюю половину песочных часов. Каждая вернувшаяся частица памяти – дикие муки. Я застонал и попытался пошевелиться, не раскрывая глаз. Тут же почувствовал, что сижу на какой‑то поверхности. Наверное, стул или табурет. Я приоткрыл глаза, и в меня вонзились тысячи крохотных игл. Никакой картинки. Только расплывчатое пятно. Смесь красок, как на палитре. Болезненных красок.
– Приходит в себя. – Голос звучал глухо и как‑то потусторонне.
Ощущение, что бесплотный.
– Сходи за папой. – Другой голос был более тонкий, но также какой‑то бестелесный.
– Чего сказать‑то?
– Пришел в себя. Готов к базару.
– Какой тут готов. Он же еще в полной несознанке.
– Ты иди. Иди. Твое дело – ходить. А мое – думать.
– Как знаешь, Черт. Как знаешь, – проворчал второй и исчез.
Глухие тянущиеся удары.
Шаги, догадался я.
Я моргнул, пытаясь избавиться от боли, но не помогло. Как не видел ничего, так и не увидел.
Я попытался поднять руки к глазам и протереть их, надавить, чтобы боль исчезла. Но руки даже не пошевелились. Что‑то мешало в районе запястий. Связан, значит. Замечательное начало. Просто великолепное. В таком состоянии я не способен даже переносицу почесать, не то что с бандитами воевать. А ведь расклад отвратительный. По такому раскладу меня точно прикончат. В руках бандитов, связан, мир не вижу, так еще и не в состоянии сопротивляться.
Я вновь открыл глаза. Ситуация более или менее прояснялась. Появились очертания предметов. Цветные контуры, среди которых выделялась человеческая фигура. Она находилась напротив меня. Возвышалась на табуретке. Что‑то вытянутое лежало у нее на коленях. Автомат – скользнула догадка.
Нехорошая ситуация. Меня сюда притащили явно не для того, чтобы попросить автограф. Придется смириться и посмотреть, чем все дело закончится. Хочется надеяться, что не моей смертью.
Я яростно заморгал. И постепенно картинка прояснилась.
Я сидел на табуретке. Руки у меня явно были связаны, причем каким‑то ремнем. Посмотреть я не мог, так как скрутили мне руки за спиной. И не посмотреть, и не пошевелиться. Такая чудовищная комбинация. Табуретка находилась в каком‑то странном разбитом месте. Широкое помещение, словно заброшенный заводской цех. Пол усыпан битым5 стеклом, осыпавшейся штукатуркой и пылью. Толстый слой пыли. Хотелось бы знать, откуда эта пыль. Узнаю, откуда взялась пыль, пойму, где находится это здание, а это уже полшага до понимания формулы избавления от опасности.
Я поднял глаза к потолку и обнаружил грязное небо, проглядывающее сквозь прорехи в крыше. Крыша была стеклянной. Ее разбили. Вот откуда взялись осколки на полу.
Я облизал губы, обнаружил, что они разбиты, и тут же разглядел виновника своих повреждений. Он сидел напротив меня, держа на коленях автомат. Что ж, я был прав в отношении опознания предмета.
Более у меня не осталось возможности рассматривать и приценяться. В дальнем конце зала показалась группа людей. Они приближались к нам и были явно вооружены.
Я вновь облизнулся и попытался принять удобное положение. Стал яростно раскачивать запястья в узле. Вроде бы веревки ослабли, но порвать их я не мог.
Люди приблизились настолько, что я мог различить их лица. Но они были мне незнакомы. Одно лицо выделялось среди других. Это лицо принадлежало высокому, худому до дистрофии человеку, напоминавшему телосложением сигарету, которой по чьей‑то странной прихоти были приданы человеческие черты. Лицо же отличалось от других. Тонкие губы обрамляла легкая бородка – рыжая, как шкура мутировавшей крысы. Хитрые глаза цвета болотной ряски, густые брови и широкий лоб, украшенный прической а‑ля Элвис Пресли.
Удивительно, что в такой стране, как Соединенные Социалистические Штаты Америки, сумел родиться, выжить и заслужить титул короля рок‑н‑ролла великий Элвис. Для меня это было величайшей загадкой. Впрочем, не единственной. Да вот ломать голову над этим времени не было.
Люди приблизились. И я увидел, что двое держат огромное дорогое кресло, которое тут же установили. В него опустился бородач и расплылся в довольной улыбке.
– Хорошо‑то как. Не так часто удается посидеть в спокойствии, – произнес он и обратился к моему охраннику: – Он в сознании?
– Да, Ульян. Вроде уже начал проклевываться потихоньку.
Ульян. Вот значит кто это. Ульян Мертвый. По его, значит, приказу и похитили меня.
– Как чувствуете себя? – обратился Мертвый ко мне.
– Как картошка, – отозвался я.
И услышал, что хриплю, как старый динамик.
– Это как? – заинтересовался Ульян.
– Перезимую – посадят. Не перезимую – съедят.
– Юмор, да? – осведомился Мертвый и расхохотался.
Смеялся он зазывно. Его окружение стало водить головами, не понимая, как реагировать.
– Точно, – подтвердил я. – Юмор.
– Тот, кто способен юморить, наверно, будет долго жить, – разразился сентенцией Мертвый.
– Ага. Смешно, – подтвердил я и обнаружил во рту кровь.
Сплюнул на пол.
– Зато очень верно подмечено, – возразил Ульян. – Вижу, что ребята мои перестарались. Я просил доставить вас, вот только не расписывать вам физиономию. Но они у меня сплошь Рембрандты. А кисти с красками так дорого нынче стоят. Вот и тренируются на бодиарте. Мальчики, как вам не стыдно, – обратился он к подручным.
На что они ответили злыми усмешками. Двое на самой периферии зрения заржали, как взбесившиеся жеребцы.
– Я ведь поговорить хотел, Туровский. Лично. С глазу на глаз. Так, чтобы никого.
– Весь во внимании, – сказал я и передернулся.
– Что ж вам так на месте не сидится, Даг. Вас, кажется, так зовут, – уточнил зачем‑то Мертвый и погладил бородку.
– Я слушаю. А ты чего‑то ничего не говоришь. По‑моему, у тебя трудно с мозгами. К делу давай, что все вокруг да около, как баба, – проворчал я.
– Вокруг да около. Хм. Ты прав. Тебя уже дважды предупредили, чтобы ты отстал от этой темы. Погиб мальчишка. Пострадал из‑за тебя таксист. Ни в чем не виноватый. Но ты не отступил. Тебе показалось мало. Теперь у нас ты. И ты что, не можешь понять, что орешек‑то не твоего размера, он тебе даже в рот не помещается?
– Ты сказал однажды, – перебил я Мертвого, – а как же девчонка с семьей?
– Какая девчонка? – удивился Ульян. Удивление выглядело естественным. Он не играл. Он даже не догадывался, о чем я говорю.
– Мужики, вы понимаете, о чем говорит этот легаш? – обратился он к своим. Ему не ответили.
