«Граждане сообщают о фактах правонарушений и преступлений, а лица, призванные их защищать, отправляют заявления в стол. Безнаказанность криминально настроенных элементов нашего общества порождает недоверие добросовестных граждан. За прошлый год из числа ранее совершенных раскрыто…»
Варравин не стал слушать дальше. Он отодвинул ногой стул со снедью, выключил звук и решил, что в полицию все-таки сходить нужно. Ответ прыщавого следователя с пушком над верхней губой был ему известен заранее, но посетить этот кабинет с кислым запахом табака и слежавшихся бумаг необходимо. Чтобы сказать в лицо, открыто и честно…
— Вы занимаетесь укрывательством, не желаете ссориться с властью и вести следствие по откровенно резонансным делам. Я буду жаловаться на вас в прокуратуру.
— Пошел вон, — ничуть не расстроившись, бросил следователь и захлопнул дверь перед носом Варравина.
С довольной улыбкой Роман Алексеевич двинулся по коридору к выходу.
— Я забыл сказать, — произнес ему в спину следователь, появившийся в дверях. — Можете жаловаться. Это ваше право. Напоследок хотите совет?
Варравин заметил, что в обращении следователя отсутствует привычная презрительная нотка, подумал и вернулся к двери кабинета.
— Настоятельно советую вам прекратить проявлять такую настойчивость. Проку не будет, а неприятностей наживете.
— Вы трус.
Следователь вздохнул, покачал головой:
— Теперь точно вижу — наживете. — Он закрыл дверь.
Следователь трус. Варравин знал это, отправляясь с готовым письмом к прокурору города. Он изложил все так, как было и есть. Рассказал о предсмертных показаниях сестры, о низости сотрудников ГУВД, притормозивших расследование в страхе перед чином председателя суда, и о собственных наблюдениях.
Но это письмо не для почты. Оно слишком серьезное, чтобы доверять конверт синему металлическому ящику. Поэтому в холле заведения прокуратуры Варравин осмотрелся и подошел к стенду с указанием дней и часов приема граждан городским прокурором Мартыновым А. С.
Выяснилось, что к тому можно было попасть по четвергам, с 10.00 до 13.00. Варравин точно знал, что нынче среда.
Он приблизился к тетке, которая сидела за перегородкой из матового стекла, и спросил, едва доставая до верхнего среза окошка:
— Будьте любезны, как зовут прокурора?..
— Их тут море, — был ответ. — Какого именно?
— Городского, Мартынова.
— Андрей Сергеевич, — ответила тетка и тут же занялась делом — кто-то позвонил ей по телефону.
Дождавшись четверга, Роман Алексеевич просмотрел текст письма, которое всю ночь редактировал, вносил новое, разумное, удалял написанное наспех. С чистовиком, увеличившимся на два листа, он отправился по известному адресу. У крыльца серого дома с белыми колоннами Варравин отряхнул брюки, вынул из сумки губку для обуви и отполировал туфли. Полицейские, стоявшие на входе, осмотрели его сумку и убедились в том, что в ней нет ничего, кроме письма в полиэтиленовой пленке и этой самой губки.
С дрожью в душе, надеждой в сердце и уверенностью в чистоте собственных помыслов Варравин дождался своей очереди и вошел в просторную приемную, пахнущую полиролью. За столом сидела женщина лет тридцати, весьма приятной наружности. Варравин даже подмигнул ей и тут же устыдился своей пошлости. В этот момент, когда справедливость должна была восторжествовать, он плохо себя контролировал. Все люди, работающие в этом здании, казались ему непорочно зачатыми.
Прокурор выглядел человеком степенным, понимающим цели, поставленные перед ним. В полном соответствии с присягой, данной им, он был готов вести непримиримую борьбу со всеми проявлениями нарушения закона, кем бы они ни совершались. До победного конца!.. Так написано в клятве. Варравин перед визитом купил брошюру, посвященную закону о прокуратуре.
Вместе с этим прокурор выглядел несколько уставшим, и понять его было нетрудно. Полтора часа общения с гражданами — это вам не шутка.
Но он был приветлив и вежлив. Вежливым Мартынов остался, а вот насчет приветливости вышла штука. Она куда-то делась, когда Андрей Сергеевич, государственный советник юстиции, дочитал письмо.
— М-да, — сказал он и посмотрел на Варравина так, словно тот принес явку с повинной. — И чего же вы в конечном итоге хотите от прокуратуры города?
— Я в конечном итоге хочу справедливости, — заявил Варравин. — Чтобы прокуратура поступила… — Он хотел сказать «по совести», но тут же вспомнил, что ни в одной из пятидесяти четырех статей закона о российской прокуратуре, изученных им этой ночью, не встретил такого слова. — По закону. Полиция ничего делать не хочет.
— Ну-ну, не преувеличивайте, — возразил прокурор. — Хорошо, — вдруг сказал он, прикрепил к письму белый чистый бумажный квадратик. — Мы разберемся. У вас все?
— Пожалуй.
— Тогда всего хорошего. Удачи. Спасибо за сигнал.
Теперь все будет по-другому. Брат убитой женщины был в этом уверен.
Глава 9
Два дня поисков, истекших после перестрелки в квартире Зинчука, не принесли следователю Генеральной прокуратуры Лисину ничего нового. В дежурные части полиции города по-прежнему доставлялись персоны, похожие на Зинчука и не очень его напоминающие. После короткой проверки данные граждане отпускались.
Подлинный же Зинчук, которого уже знали в лицо и Лисин, и его помощники, куда-то исчез. Все связи Романа Алексеевича были установлены, проверены. Эти люди в один голос твердили о том, что Коля-Зина уехал в Канаду ловить рыбу.
Лисин понял, что Зинчук не так глуп, каким хотел казаться. Он предугадывал действия прокуратуры и заранее создал себе алиби. Либо этот человек и в самом деле ловил сейчас рыбку в Дэвисовом проливе.
Лисин метнулся в Москву, согласовал свои дальнейшие действия с заместителем начальника Следственного комитета и немедленно составил запрос в канадскую полицию с просьбой установить, действительно ли Зинчук находится в этой стране.
— Если бы я получил от них такое письмецо, то обязательно подумал бы, что ребята маму потеряли, — недовольно проворчал Смагин, перечитывая послание, составленное на английском языке.
— Переморщатся, — невозмутимо, словно дипломированный психолог, успокоил начальника Лисин. — Я тоже раз получил, правда, из Рима. «В связи с нахождением под стражей Коростылева просим выяснить у него, не замешан ли он в незаконных банковских операциях на территории Италии». Понятно, да? Хорошо представляете себе картину? После моего вопроса этот Коростылев немного думает и отвечает: «Да-да-да, что-то такое помню. Но совсем не часто. Два или три раза, никак не больше».
— Ничего не понимаю. Зачем Зинчуку стрелять в сотрудников прокуратуры? Крышу сорвало?
— Может, он так развлекается? — предположил Лисин. — Или в карты кому на траулере продулся?.. На желания играли…
— Шути-шути, — со злым сарказмом разрешил Смагин. — Я посмотрю на твой канадский юмор, когда через две недели у меня отчет о проделанной работе потребуют. А что за персонаж такой Варравин?
— У него сестра погибла. Хотя это не убийство, а тяжкие телесные — полиция занималась. Сейчас человек ищет справедливости.
— А что полиция? Не нашла?
— Доказательств она не обнаружила, а фигуранты, как я догадываюсь, имеются. Там сын председателя старооскольского суда нашалил со товарищи. Но на данный момент доложить вам по этому делу ничего не имею.
— А ты заимей, — буркнул Смагин.
— Сидельников работает над темой, хотя она представляется мне хлипкой и бесперспективной. Надо быть откровенным перед собой и руководством. — Лисин указал пальцем на стол перед начальником. — В этой истории с тройным убийством я пока ничего не понимаю.
— Хорошее признание для руководителя следственной бригады, — съерничал Смагин.
— Выехавшего на место преступления трое суток назад, — огрызнулся Лисин. — Будет день — будет пища.
В Москве следователь провел всего сутки. Даже меньше — двадцать три часа. Ровно столько понадобилось российскому отделению Интерпола для связи с криминальной полицией Канады и получения оттуда ответа на запрос.
В нем значилось, что Зинчук с такого-то числа находится на территории Канады по рабочей визе. Никто из команды рыболовецкого судна «Апрельский цветок» не знает, где он находился с такого-то по такое-то число текущего месяца. В эти дни траулер не выходил в море из-за поломки холодильного оборудования.
Это известие заставило Лисина по-иному взглянуть на происходящее. У него не укладывалось в голове, что этот придурковатый малый со своей идеей реформации страны, обычной для душевно нестабильного человека, мог пересечь океан, сделать дело и вернуться. Лисину не верилось, что Зинчук способен на реализацию такого сюжета.
