Со слухом же и у бдительных граждан, и у стражей порядка тоже нередко случаются проблемы. Когда первым по телевизору, а вторым по рации говорят: «Мужчина лет двадцати на вид в синей куртке сорвал с головы женщины норковую шапку», отдельные представители обеих категорий слышат: «Женщина в синей куртке и норковой шапке оторвала голову мужчине лет двадцати на вид».
Вторые по наводке первых тут же начинают заполнять дежурные части райотделов и женщинами, и мужчинами независимо от их возраста и одежды. Иногда приводят даже детей. В эти-то моменты и задерживаются лица, которые находятся в розыске от года до двадцати лет. В эти-то дни и раскрываются преступления, уже давно считающиеся бесперспективными висяками.
А этот шапочный грабеж раскроется чуть позже, года через три. Во время облавы на угонщиков машин кто-то из задержанных вспомнит, как ему однажды по пьяной лавочке друг Кузьма рассказывал забавную историю. Он, мол, сорвал ондатровый берет с головы женщины, одетой в фиолетовое зимнее пальто. Та придет, опознает, и авторитет полиции подскочит до небес в глазах обывателей, несведущих в драматургии сыска. Три года полиция, сбиваясь с ног, искала шапку женщины и нашла!
Лисин знал это и никогда не уделял особого внимания работе по ориентировкам. За двадцать лет его службы раскрыть преступление с помощью этого принципа поиска удалось лишь раз. В апреле двухтысячного года с места преступления убежал мужчина. Охваченный приступом вожделения, он затащил в кусты жертву, всеми признанную потом хищницей, снял брюки и предложил ей под угрозой ножа заняться оральной любовью. Жертва согласилась, и уже через несколько секунд преступник забыл о ноже и брюках. Он метался по улице, искал травмпункт и обливался кровью.
Это был единственный случай в практике Лисина, когда ориентировка на преступника дала положительный результат. Хотя указан был катастрофический минимум примет: «Без брюк, серые туфли, с откусанным членом». Все. Более по ориентировкам никто никого не находил.
Использование же детищ Франкенштейна, этих кошмарных картинок под названием фоторобот, вызывает у граждан ужас не к лицам, изображения которых распечатаны на принтерах. Обыватели страшатся полицейских, фантазия которых способна создать подобных монстров.
Но каждое сообщение о задержании тем не менее отрабатывать необходимо. Именно эта причина заставила сейчас Лисина позвать группу в машину и выехать в райотдел, именуемый в Старооскольске то вторым, то Дзержинским.
Там царил хаос. Его организовал мужик лет сорока на вид. Определить со спины точный возраст было трудно. Он оказывал отчаянное сопротивление всему штату районного отдела.
Этот самый штат вцепился в конечности фигуранта и валил его на бетонный пол. Мужик ревел так же отчаянно, как як в брачный период. Он вставал вместе со всем штатом, не реагируя на резиновые палки, свистящие, как монгольские сабли во времена взятия Рязани. Молнии шокеров отскакивали от него, как от бессмертного Горца. В свалке участвовали дежурный, его помощник, двое или трое в штатском, наверное, опера. Точно понять это было невозможно, потому что людской ком вращался по полу как юла. Им оказывали содействие два участковых уполномоченных с лейтенантскими звездочками. Все они, проявляя солидарность львиного прайда, пытались взять в полон неизвестного мужчину. Зачем им это было нужно, что их к этому подвигло, члены следственной группы Генпрокуратуры пока не знали.
— Что здесь происходит? — полюбопытствовал следователь у крупного мужчины с подполковничьими погонами, курившего на пороге дежурной части.
Узнав в госте и его спутниках тех, кого четверть часа назад вызывал по телефону, начальник РОВД поздоровался с Лисиным, остальных удостоил дружелюбным кивком.
— Заслуженный мастер спорта по греко-римской борьбе, — объяснил он, и второй кивок указал на правонарушителя, невидимого под грудой тел. — Трехкратный чемпион мира. Шестикратный — Европы…
— Уровень вполне достаточный. — Следователь тоже умел кивать, что тут же и продемонстрировал. — Наша школа лучшая в мире.
Они помолчали.
Чемпион мира снова встал, и его опять повалили на пол.
— Я вижу, вы тут не скучаете. Можно вопрос?
— Да, конечно, — разрешил подполковник и тут же забасил, показывая кому-то из сражающихся на освободившуюся конечность выдающегося спортсмена: — Руку, руку ему заламывай!..
— Почему этим заслуженным мастером спорта пытается овладеть такое количество ваших людей?
— Жену гонял. Патруль избил. Дежурную группу тоже. Пришлось брать.
— В нем роста — метр в прыжке. — Сидельников поморщился, сожалея о том, что выезд и на этот раз был напрасен. — Видя одну только его пятидесятисантиметровую руку, я могу заявить о том, что в прокуратуре хозяйничал не он.
— А кто говорит, что это он? — Подполковник невозмутимо пыхнул сигаретой.
Вздохнув, он вытянул из-за пояса плоскую дубинку, размером и формой напоминающую ложку для обуви, спустился по ступеням в дежурную часть и нашел нужный затылок.
Хрясть!..
— Он у меня в кабинете, — поднявшись, пояснил подполковник и направился по коридору, объясняя Лисину, где задержали, при каких обстоятельствах и что из указанного в ориентировке соответствует внешнему виду данного подозреваемого. — Хотя, конечно, это пустые хлопоты, — заметил он, по-хозяйски заходя в кабинет первым. В силу возраста и опыта работы подполковник и Лисин мыслили в одном направлении. — Но мне не доложить, а вам не проверить никак нельзя, верно?
— Верно, — согласился важняк, заходя в кабинет.
Под потолком висела четырехрожковая люстра, в каждом ее ответвлении сияла лампа мощностью не менее трехсот свечей. Это причиняло дискомфорт мужчине лет сорока пяти. Он сидел на стуле посреди кабинета, то прищуривался, силясь рассмотреть вошедших, то сжимал веки и оскаливался словно от боли. Такие же ощущения испытывал и молодой человек в форме, оставленный в кабинете в качестве надзирателя на то время, пока подполковник уходил бить по затылку заслуженного мастера спорта.
— Похож? — спросил начальник РОВД, выдвинул ящик стола, бросил в него дубинку.
Грохот при этом раздался вовсе не резиновый.
— Он что, сейчас сидел в темноте? — удивился Сидельников, не понимая, почему свет вызывал такое раздражение у незнакомца.
— Может, у него спросим? — предложил Лисин, располагаясь напротив задержанного. — Что с глазами? Героин бурлит?
— У меня сетчатка сожжена, — раздался в кабинете голос, даже более сиплый, чем у Лисина.
Прозвучал он, видимо, впервые, потому что интерес у начальника РОВД вызвало не столько сказанное, сколько сама речь.
— Прикуривал от доменной печи? — не дождавшись пояснений, насел следователь.
— В Казахстане во время службы солнцем опалил, — прохрипел незнакомец, опуская голову. — Потом Чечня, в бэтээре горел.
— Номер части в Казахстане? — подал из угла кабинета голос Сидельников.
— Тридцать шесть семьсот пять.
— Была такая, — удивленно, словно не ожидая, что ему скажут правду, проговорил капитан. — Десантура, кажется. В Копчагае дислоцировались, нет? Точно! — десантно-штурмовая бригада, выведенная из Германии! Наша часть рядом стояла. Мы им поделки с зоны, а они нам — ранцы.
— Выключите этот чертов свет!
— Выключите этот чертов свет! — раздраженно бросил Лисин, начиная понимать, почему задержанный столь хмур и суров. — Вы где проживаете? Установили личность?
Последний вопрос был адресован уже подполковнику, который подтвердил, что человек живет в Старооскольске, привели его от пересечения улиц Звездная и Демакова, взяли с сумкой, в которой находились орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», ветеранская книжка, военный билет офицера запаса, полковника ВДВ, пара белья и… пистолет «ТТ».
— Зачем он у вас?
Речи о том, что человек причастен к произошедшему, пока не велось. Но никто ведь не доказал, что у убийцы не могло быть по стволу на каждое дело! В прокуратуру — один, сюда — другой.
— Пробейте мне все связи этого человека, — велел, не оборачиваясь, Лисин.
Подполковник не понял, кому это предназначалось, но решил на всякий случай выполнить сам. Тем более что никто, кроме него, не двинулся с места.
— Выбросить хотел, — прохрипел, наконец, отставной полковник. После того как погасли две лампы из четырех, он почувствовал себя гораздо лучше. — С девяносто шестого года у меня дома лежит, как после ранения из Грозного вернулся. — Он подумал, догадался, что для зарождения в этих людях хотя бы искры доверия к себе этого будет маловато, и добавил: — Уезжать собрался. К матери, в Сызрань. По дороге на вокзал хотел с моста бросить, утопить.
Лисин покачал головой:
— Понимаю, любовь к оружию у офицера в крови. Но как же тогда его можно утопить? Нескладуха, правда? Можете назвать кого-нибудь в Старооскольске, кто так же легко привыкает к оружию и запросто с ним прощается? Гасилов, посмотри на человека, рассей мои подозрения.
