- Как?! — очень заинтересовался седовласый.
- Это мое дело.
- Ну-у, — протянул человек с трубкой, — если за это дело возьмется человек со стороны…
- Он же не просто так возьмется, — ухмыльнулся бородач.
- Конечно, конечно, — покивал человек с трубкой.
- Что вам для этого надо? — вмешался седовласый.
- Тип машины, бортовой номер, время и место вылета, время и место прибытия.
- Это все? — спросил седовласый.
- Нет, не все. Но и этого — очень немало. Вы можете дать мне такие сведения?
- Сможем, — сказал человек в форме.
- Что еще? — спросил человек с трубкой. Лысый ястреб ухмыльнулся.
- Пятьсот тысяч евро. Пятьдесят — вперед.
- Вы что? — седовласый нахмурился. — Мы боремся за свободу родины.
- Да брось ты! — махнул трубкой человек с трубкой. — Сумма немаленькая, надо посоветоваться, — он обвел взглядом присутствующих.
- Зачем вам столько денег? — удивился толстый молодой человек.
- У меня большая семья, — лысый ястреб оскалился, — и большие траты. Если цена вас не устраивает — всегда можно поискать кого-то другого.
- Никто не говорил, что цена не устраивает! — повысил голос человек с трубкой. — Но решение должны принимать все, и в тратах должны участвовать все. Я «за», — он твердо посмотрел на толстого молодого человека. Тот покряхтел и кивнул:
- Ну, если поровну — я согласен.
За ним, по очереди, наклонили головы все. Седовласый — тоже.
- Но имейте ввиду… — начал было он, подняв голову.
- Да он и сам все знает, — ухмыльнулся бородач.
Выйдя из бункера, лысый ястреб сел в машину и поехал через центр — так было намного безопасней, чем красться по окраинам. В центре он мог опасаться только иностранных оккупантов, от которых хранил надежный аусвайс, а на окраинах его не охранил бы ни Бог, ни черт от родного брата.
Он ехал по главной улице города, поглядывая на его неоновую похоть, и размышлял о том, что еще лет десять назад с удовольствием поразмышлял бы о том, что хорошо бы уронить «боинг» или два «боинга» на головы этих свиней. Но сейчас он был уже очень далек от такого ребячества. Теперь-то он знал, что ликующих нет, что улыбка и гримаса боли — одно и то же, и что лучший способ наказать любого урода — это позволить ему домучиться до конца. Он разучился ненавидеть, его уже не поражала собственная мизантропия, и даже тошноты не было. Со времен Авраама и Иакова не было пророка, который не обличал бы людей и человечество. Со времен Будды, Пифагора и Лао-Цзы не было мудреца, который не смеялся бы над человечеством и не презирал его. Такое количество умников само по себе было — маленьким человечеством, и кто он был такой, чтобы испытывать тошноту или считать себя мизантропом?
Он смотрел на обагренные неоном и запятнанные зеленью неона лица, каждое из которых могло быть отчеканено на монете — как символ денег и, думая о том, что все они умрут мученической смертью от тысячи и одного наслаждения, заплатив за каждое — и за отсутствие каждого из них. Он думал о том, что Содом и Гоморра будут возникать снова и снова, что даже Господь не может справиться с неутолимой жаждой че- ловеков — платить, и что человек, чье лицо отчеканено на монете — платит и за грехи Господа.
Он ехал через ад, легко лавируя в потоке машин — и верил в Бога, верил пророкам — и ненавидел их всех, не имея сил ненавидеть человечество.
На выезде из города его встретили два усиленных стальными щитами «УАЗа» сопровождения — здесь время «мерседесов» заканчивалось.
Глава 31
Пост горел. Этот пост называли — блокпостом, но на самом деле он ничего не блокировал. Он находился на пересечении трех дорог, но по этим дорогам никто не ездил, кроме армейских колонн, местные жители предпочитали пробираться полями и проселками. Атака была основана на точном расчете времени и сил противника. Пост был расположен всего в двенадцати километрах на юг от охраняемой зоны аэродрома, и охраняемой, как зеница ока — аэродром являлся главным транспортным терминалом оккупационных войск. Но там не было места ни для одного боевого вертолета — инфраструктура предприятия и так работала с большой перегрузкой, принимая как военные, так и гражданские транспорты, одновременно являясь и базой для эскадрильи стратегических бомбардировщиков. Отдельные машины, которые могли находиться там или в радиусе 40 км от точки атаки, не были штурмовыми, находились в распоряжений отдельных чиновников и не могли быть использованы для контратаки. Ближайшее же подразделение, имевшее в своем составе боевые вертолеты, находилось в 42 км от поста. При скорости в 300 км/час и 5 км/мин., при благоприятных погодных условиях и нормальной видимости вертолеты могли достичь цели за 8,4 минуты — с момента вылета, а не с момента получения приказа. Вблизи поста и поперек вероятного направления вертолетной атаки проходила линия высоковольтной передачи, что затрудняло маневр — особенно в сумерках или в темноте. Наземный подход со стороны аэропорта легко блокировался — на дороге был автомобильный мост. Со стороны города любое дислоцированное там подразделение не могло преодолеть расстояние в 25 км намного ранее, чем за 16 минут, даже двигаясь со скоростью до 100 км/час, что являлось пределом для бронетехники. Третья дорога — на юг — была свободна от миротворцев на протяжении 70 км, этот отрезок контролировался никчемной местной полицией, и его можно было не принимать в расчет там, где счет шел на минуты.
Но кроме дорог существовало еще и бездорожье, а кроме воздушного пространства существовало еще и урбанизированное пространство, забитое полувымершими поселками, сдохшими предприятиями и свалками вперемешку с лоскутами то ли полей, то ли огородов, купами больных деревьев, терриконами, изрезанное во всех направлениях загаженными речушками и балками. Это была — Зона, здесь даже ворона не могла высмотреть себе поживу, если не была местной, здесь ориентировалась только крыса, выросшая в этом мусорнике. А в этой зоне, примыкавшей к посту с востока, можно было укрыться от наблюдения сверху и, зная ходы, выйти из десятикилометровой зоны прочесывания за двадцать минут — если использовать лошадей. Пост был атакован в сумерках, при низкой облачности и сильном боковом ветре — вертолеты прибыли не через 8, а через 24 минуты. Машины поднятой по тревоге охраны аэродрома сразу встали у взорванного моста — в семи километрах от места событий. Войска из города не прибыли вообще — руководство посчитало, что вертолетного десанта вполне достаточно. Один из вертолетов разбился, зацепившись за высоковольтную опору. Остальные, высадив десант, веером ринулись на перехват — но лошади уже четыре минуты уносили всадников, вне пределов видимости того звена, которое полетело в правильном направлении. В воздухе над аэродромом что-то вспыхнуло. Опускалась ночь. Когда, оставшиеся в живых десантники, приблизились к форту, там ничего уже не было слышно, кроме треска огня. На них уставились одиннадцать голов, насаженных на колья, воткнутые в землю, в носу у каждой висел жетон с личным номером. Сильно воняло паленым мясом. Горело одиннадцать сваленных в кучу тел, обезглавленных и политых бензином.
Получив сигнал, охранники из аэропорта развернулись и помчались назад. Но их помощь была уже не нужна. Не нужна была и помощь медиков — никого не осталось в живых в обломках «боинга», рухнувшего в окрестностях аэродрома, не дотянув до посадочной полосы. А в двух километрах от охраняемой зоны аэродрома догорал в посадке «газ» с надписью «аварийная» на борту и трубой от использованной ракеты внутри, а сумасшедшие кони, пренебрегая правилами игры, уносили всадников через шахматную доску полей, насквозь пронизывая ограничительные линии лесопосадок. Глава 32
- Я их не люблю, — сказал он.
- За что? — спросил Большой Бум.
Они сидели в павильоне во дворе усадьбы и пили великолепный кальвадос, почти черный от выдержки в настоящей дубовой бочке, не чокаясь и закусывая его салом с хлебом.
- А ни за что, — ответил он. — Я мог бы привести тысячу причин и аргументировать их очень логично. Но формальная логика не имеет никакого смысла на войне. В счет идет только результат. А результат определяется количеством ума и количеством злости, которое ты в него вкладываешь.
- Ум — это и есть логика, — возразил Бум.
- Ничего подобного. Логика ограничивает ум. А то, что большинство людей называет умом — это просто хорошо подвешенный язык.
- Неправильно говорите, — Бум смущенно ухмыльнулся и потер подбородок, ему было неудобно возражать начальству, но он был честен от природы и притом, странное дело, совсем не глуп.
- Неправильно? Разве мы не правильно рассчитали атаку на блокпост? Но мы погнали лошадей, когда можно было и не гнать, и Макс свернул себе шею оттого, что лошадь попала ногой в кротовину, которая могла там оказаться в любом случае.
