У меня начинается паника, я хочу что-то сказать ему, но доктор Санчес шепчет мне на ухо, что пациенту сейчас нужен покой.
– Я сообщил друзьям ваших родителей, что вы приехали. Они ждут внизу и сказали, что вы можете не спешить.
Мы еще раз заходим к маме. У меня такое чувство, будто я оказалась в каком-то третьем мире, где есть только больничные палаты и морги.
Тони и Аннет Шеффер пьют кофе в зале ожидания и тихо разговаривают. Им обоим за шестьдесят, они женаты целую вечность и уже десть лет живут большей частью здесь, в Дении. У них была своя фирма, которую Тони продал в пятьдесят лет, чтобы они вместе могли наслаждаться плодами своей работы. Сколько я себя помню, мы с ними дружили домами и иногда ездили вместе в отпуск. У Аннет заплаканные глаза, и, как я узнаю, мать умерла у нее на руках.
– Сегодня в семь утра позвонил доктор Санчес и сказал, что вашей маме стало хуже. Я поговорила с твоим мужем и узнала, что тебя нет дома. А потом собралась и приехала сюда.
– Она была в сознании, что-нибудь говорила? – спрашивает Зуза.
Мама хотела, чтобы я заботилась об отце, вела финансовые дела и что я вообще знаю, что делать, что она обо мне не беспокоится, ведь я в курсе, что для меня будет лучше, кроме того, рядом со мной Клаус. А Зуза должна хорошо подумать, чего она хочет и что ей делать.
– Почему-то ваша мама сказала, – обращается Аннет к Зузе, – что ты всегда брала от жизни то, чего хочешь, но в последнее время с Мартином у тебя испортился характер. Она считает, что ты должна снова идти своим путем. Возможно, даже и без Мартина.
Зуза смотрит на Аннет широко открытыми глазами.
– Она правда так сказала?
– Да, и взяла с меня обещание, что я передам тебе это слово в слово. Еще она сказала, что никогда не вмешивалась, но сейчас не может молчать.
– О господи! Боже мой! – Зуза встала, достала сигарету из моей сумки и вышла.
– Мне твоя мама все рассказала, – отвечает Аннет на мой невысказанный вопрос. Наверное, ее это очень сильно беспокоило, иначе бы Аннет ничего не узнала о Зузе и Мартине.
– Пойдемте, нам нужно перекусить, – в первый раз за все время вмешивается Тони. Мы сидим с Шефферами в маленькой закусочной в Дении. Это немного смешно, и мне даже стыдно за себя, но, несмотря на все ужасные события, я хочу есть.
Мы настояли, чтобы Тони рассказал, как произошла авария. Шефферы ехали на своей машине сразу за нашими родителями. Рассказ прерывает звонок моего мобильного. Это ассистентка доктора Санчеса, она просит, чтобы мы немедленно вернулись в больницу. Через десять минут я останавливаю машину возле клиники. Мы успели как раз вовремя. Все трубки убрали. Доктор Санчес стоит, наклонившись над нашим отцом. Он видит нас и выпрямляется.
– Он уходит, – говорит доктор тихо.
У меня уже нет слез, чтобы плакать. Я сижу рядом с папой, глажу его руку, а Зуза целует его в лоб. Она тоже больше не может плакать. Папа засыпает, и в какой-то момент прекращается ритмичный писк аппаратов, сменяясь долгим, беспрерывным сигналом… Прибегают медсестры. Он ушел от нас. Мы еще немного сидим рядом с ним, еще раз заходим в комнату, где лежит мама, и уходим из больницы только под вечер.
* * *
Первые солнечные лучи проникают в окно и будят меня. Пятница, пятнадцать минут девятого. Зуза еще крепко спит, зарывшись лицом в подушку. После того как мы зарегистрировались в гостинице, мы еще раз увиделись с Шефферами. Они пытались нас утешить, описывали последние дни наших родителей во всех подробностях. Они были так же счастливы, как и всю жизнь. И действительно собирались купить здесь дом…
Сегодня нужно уладить все формальности. Клаус уже связался с бюро ритуальных услуг в Кёльне, которое осуществит перевозку тел из Испании в Германию вместе с одной местной фирмой. Я стою на балконе нашего номера и курю уже третью сигарету за утро. Не самый подходящий момент, чтобы бросать курить. Посылаю Дэвиду SMS-ку. Песок блестит на солнце, волны лижут берег, здесь настоящий рай. Я решила заказать завтрак в номер, потому что совершенно не хочу видеть веселые лица, резвящихся детей, любопытные взгляды и сочувствующих официантов. Только когда приносят завтрак, просыпается Зуза. У нее, как и у меня, припухли глаза, под ними пролегли темные круги. У меня такое чувство, будто последние дни я прожила в постоянной спешке. За чашкой чая и булкой с мармеладом мы обсуждаем, как распланировать день. В одиннадцать нужно быть в больнице, подписать все бумаги, встретиться с представителем похоронного бюро и позвонить в фирму проката автомобилей. Максимум в половине пятого нужно выезжать в Валенсию. Клаус взял на несколько дней отпуск и руководит нашими действиями. В семь вечера мы улетаем домой. В Кёльнском аэропорту нас будет ожидать представитель местного бюро ритуальных услуг и заберет гробы. Все как в тумане… Я чувствую себя оглушенной, опустошенной и обескровленной. Зуза совершенно без сил.
Мы молча садимся в самолет. Зуза пытается читать, я уставилась на густой слой облаков под нами. Мартин встречает нас. Все пятеро детей сидят перед телевизором и смотрят «Друзей». Казимир, как всегда, уселся поддеревом и ждет, когда Кацли наконец-то оттуда упадет. Клаус стоит в саду и готовит гриль, стол накрыт – мы можем приступать к трапезе. Клаус обнимает меня, я тихо плачу.
В понедельник утром солнце сияет так ярко, что до похоронной конторы «Бер и сын» мы идем пешком по лесной дорожке. По обе стороны среди деревьев скрыты парковочные места, где мы оставляем машину и ждем Зузу, которая едет сюда с Мартином и детьми. Табличка сообщает, что прием состоится на втором этаже и что мы можем воспользоваться лифтом. Герр Бер уже ждет нас. Мы входим в помещение, больше похожее на роскошную приватную библиотеку, чем на похоронное бюро. На овальном столе красного дерева уже приготовлены свежий кофе, вода и апельсиновый сок. На стенах картины, которые, как говорит нам герр Бер, написаны родственницей одного из усопших. На окнах кованые решетки, придающие ужасной сизой в цветочках ткани штор еще более ужасный вид.
Герр Бер спокойно и тактично выразил нам свои соболезнования и перешел к небольшой речи, посвященной смерти.
– Я знаю, какую боль вы сейчас испытываете. Насколько вы оказались не готовы столкнуться с вечностью смерти. Смерть вечна. У нас забирают дорогого нам человека. И неважно, насколько прогрессивно мы мыслим, насколько развита паша техника и что мы думаем, будто подчинили себе этот мир, – мы были и остаемся смертными. Не только жизнь, но и смерть нужно уметь принимать.
Я замечаю, что Йонас и Виктория начинают ерзать на стульях, а Лиза теребит свою куклу. Я подумываю, не попросить ли герра Бера закончить свою речь, но отбрасываю эту мысль: мне почему-то кажется важным – важным для траурной церемонии, для прощания, для памяти, – чтобы это было сказано.
