— «Тартенде-хедбаа», — орал капитан Джо при каждом повороте, когда парус проходил над нашими головами. Его крик — смесь африканского, английского и карибского наречий, которой местные жители пользовались для общения, — означал: «Пригните ваши головы». Мы, конечно, ни слова не разбирали из того, что они говорили.
После бесчисленных поворотов, мы наконец обогнули скалистый мыс бухты Фреш Крик и вошли в широкий пролив между рифом и островом. Защищенный водоем глубиной в шесть-восемь футов простирался на две мили в ширину между рифом и островом. У берега виднелись устья ручейков и заливчики. Там через прозрачную мелкую воду глинистое дно отливало коричневым блеском. «Прогресс» стал на якорь у самой границы отмели. Спустили плоскодонку, и мы стали грести к мелкой воде, полной виляющих хвостов альбули, трепыхавшихся, похожих на летучих мышей скатов и спинных плавников акул.
Иван настиг четырехфутовую вестиндскую акулку, вытащил ее за хвост и победоносно доставил в лодку. Ее сильное коричневое тело извивалось и билось в воздухе, поднимая огромные белые облака с поверхности зеленовато-коричневой воды. В купальных плавках цвета электрик, черный, как смоль, Иван резко выделялся на фоне белых облаков. Это была картина «Жизнь на Багамских островах», достойная кисти художника Уинзлоу Гомера.
Надев ласты на ноги и натянув водолазные маски и парусиновые перчатки, Барни и я ползли по дну под теплой водой, стремясь зафиксировать каждую деталь бурлящей жизни отмели. Эта отмель представляла собой океан в миниатюре. На небольших выступах разветвляющегося коралла играли сотни крохотных, ярко окрашенных рыбешек длиной не больше ногтя большего пальца. Жизнь была не менее бурной и колоритной, чем среди глубоководных рифов. Но здесь она была представлена в столь бесконечно малом масштабе, что с поверхности ее заметить было невозможно. Миниатюрная черная помацентрида, обитающая в пустой раковине брюхоногого моллюска, яростно защищала свой дом от всяких пришельцев. Она даже не побоялась напасть на нас. Маленькие омары и крабы разбегались в поисках убежища под губками и водорослями. Это была детская комната морского царя Нептуна. Детки моря были столь миниатюрными, что нам пришлось приблизить свои глаза к окнам этой комнаты, чтобы их увидеть.
Здесь водилась и более крупная рыба. Бесшумно двигаясь под водой, мы подплывали к альбуле достаточно близко, чтобы видеть, как она роется в песке в поисках крабов и моллюсков. Глаза альбули защищены от коралловой пыли оригинальным прозрачным щитом. Он совершенно невидим, и если проведете пальцем по щеке рыбы и дальше по глазу, то на ощупь вы и не заметите глаз — все составляет одну поверхность. Но если снять это покрытие ножом, то под ним окажется нетронутый глаз рыбы с большим зрачком. Можно сказать, что альбуля изобрела первую и самую лучшую водолазную маску.
На дне мы находили стромбусов. Снаружи они зеленого цвета и покрыты мхом. Зато внутри они свежи и имеют розовый оттенок, как будто только что рождены морем. Даже находясь в своей раковине-крепости, стромбус все равно не может чувствовать себя в безопасности от всякого рода мародеров. Мы были свидетелями отвратительного примера морского каннибализма. Огромный стромбус-самец поборол восьмидюймовую самку. Этот великан каннибал высунул половину тела из раковины и захватил свою жертву страшными кроваво-красными складками ползущего мяса. Он высосал еще живую, сопротивляющуюся самку из раковины и тут же проглотил ее живьем.
Капитан Джо, склонясь над бортом плоскодонки, вытаскивал со дна стромбусов при помощи железного крючка, привязанного к деревянному шесту. Ловким ударом молотка он сбивал спиральный нарост на раковине, вставлял узкое лезвие рыбного ножа, отрезал связки, прикрепляющие моллюска к раковине. Затем мягким поворотом руки он вытаскивал моллюска, чистил его, выбрасывал внутренности в море и резал твердое белое мясо на куски.
— Попробуйте, — предлагал он.
Мы не отказывались и нашли мясо вкусным, хорошим, не слишком жестким. Оно по вкусу было похоже на мясо калифорнийских устриц.
— Кузовки тоже его любят, — сказал Иван, насаживая большой кусок на крючок удочки. Затем он вытащил колючее морское яйцо. Он положил свою добычу в половинку скорлупы кокосового ореха, которой мы вычерпывали воду из лодки, и растолок яйцо на кусочки.
— Как только кузовки учуют морское яйцо, они налетят на него отовсюду, — сказал Иван и выбросил черное сочное содержимое в море.
Барни и я нырнули под воду, чтобы наблюдать за действием приманки. Тотчас же мимо нас проплыла альбуля в своем жестком трехугольном панцире. Только ее маленькие плавники да хвост двигались в воде.
— Вот плывет одна, — крикнули мы, и Иван забросил удочку со стромбусом в качестве приманки навстречу альбуле. По-видимому, рыбу привлек всплеск воды, она поплыла прямо к приманке и схватила ее. Иван дернул удочку и подсек рыбу: она оказалась удивительно стойкой в борьбе, сильно билась, делая длинные заходы то в одну, то в другую сторону. Мы даже пожалели, когда Иван вытащил ее. У нее было ярко расцвеченное, почти человеческое лицо с мягкими пухлыми губками, которые были сложены, как будто она собиралась поцеловаться или свистнуть. В остальном она превзошла все наши ожидания. Казалось, что обычная рыба была втиснута в треугольную коробку, которая была слишком мала для нее, и по этой причине ее носик, плавники и хвост торчали наружу. В панцире были два небольших отверстия для глаз, одно для рта, еще одно для заднего прохода и наконец по одному для каждого плавника. Задняя часть твердого хитинового покрова незаметно переходила в мягкий гибкий хвост. От самого кончика носа до хвоста рыбка была сплошь вся испещрена цветными коричневыми и синими узорами, полосками и горошком. В английском языке она называется рыбка-коровка из-за двух рожков, торчащих над ее глазами. Но сложенные трубочкой губки, через которые она пускает струйки воды для обнаружения пищи под песком, больше похожи на человеческие, чем на коровьи.
Иван ловил одного кузовка за другим. Он едва поспевал насаживать приманку на крючок. К одному из пойманных кузовков присосалось прилипало. Своим мощным дискообразным присоском на темени эта рыба прицепилась к брюшку кузовка. Прилипало было длиннее, чем кузовок, на котором оно ехало, и так крепко держалось за его панцирь, что, взявшись за прилипало, мы вместе с ним подняли и кузовка. Когда мы оторвали прилипало от кузовка, оно прицепилось к нам. Пока оно держалось за кого-нибудь, пусть вне воды, прилипало, казалось, было совершенно довольным. Оставленное на дне лодки брюшком вверх и не имея возможности присосаться к доскам, прилипало неистово билось и извивалось, ища к чему бы прицепиться и обеспечить себе бесплатный проезд. Эта ленивая рыбка лишь в редких случаях снисходит до того, чтобы кататься на таком детском автомобильчике, как кузовок; чаще всего она прицепляется к брюху гигантских океанских акул, к бокам пелагической меч-рыбы или же к китам. Однажды такое прилипало прицепилось к Барни и в течение нескольких минут плавало вместе с ним.
