Мы также убедились в наличии свидетельств, которые невозможно игнорировать: существуют сверхъестественные силы вне пределов нашей вселенной, которые постоянно вторгаются в нашу жизнь. Религиозные представления людей о «добре и зле», воплощением которых являются боги и дьяволы, свидетельствуют о неустанных попытках вместить эти непостижимые для нас явления в нашу ограниченную картину мира. Вполне может оказаться, что наша вселенная — лишь игрушка в руках этих сил или интересный эксперимент, затеянный ими. У нас нет ни малейшей надежды понять цели их вмешательства в нашу жизнь. Одно очевидно — их цель лежит далеко за пределами наших понятий добра и зла. Для них человеческая жизнь или вся наша планета, на которой мы живем, значат не больше того муравья, которого ты стряхиваешь с ладони».
Она снова углубилась в книгу, потом с ясной улыбкой повернулась к Боруду:
— С ума можно сойти, сколько тут всякого понаписали в этой книге, правда?
Биргер ответил не сразу. Капли пота ползли по его спине. Вечер закончился отнюдь не так, как он рассчитывал.
Он очень сокрушался, что разослал-таки эти таинственные свертки по стране. Он сидел и перебирал бумаги, в то время как мысли его блуждали среди бесформенных глыб представлений о потусторонних силах, играющих судьбами людей.
Раздался стук в дверь, он вздрогнул и вспомнил, что на десять у него назначена встреча. Оге Сторму — в прошлом предприниматель, теперь, до времени, вынужден выйти на пенсию, страдает от депрессии.
Такого легко завербовать. Биргер поправил галстук, обогнул свой массивный письменный стол, распахнул дверь, и его губы растянулись в привычной механической улыбке.
— Оге Сторму, как я полагаю…
— Оге Сторму передумал и попросил меня пойти вместо него. Можно войти?
Не дожидаясь ответа, он оттеснил Боруда в комнату, захлопнул дверь и произнес:
— Вы — Биргер Боруд, если не ошибаюсь?
— Послушайте, — начал Боруд. Он понял, что под таким напором теряет инициативу.
— Называйте меня Тур Даниэльсон. У нас мало времени. Насколько я понял, вы прочли мою брошюру.
И тут Биргер понял, кто перед ним. Это же тот человек с улицы Гренсен, всучивший ему ту книжонку, которую обнаружила его вчерашняя приятельница. Какое удивительное совпадение.
— Никакого совпадения, — твердо произнес Тур Даниэльсон.
Неужели Биргер думал вслух, сам того не замечая? Такой привычки у него вроде бы не было…
— Прежде чем вступить в контакт с вами, я ждал, пока вы прочтете мою брошюру. Видите ли, я прилетел к вам из той внешней вселенной, которая окутывает вашу. Тот, кого вы видите перед собой, всего-навсего образ, который я принял, чтобы войти в ваш мир — мой подлинный облик невозможно воспроизвести в вашем убогом трехмерном измерении. Законы природы и измерения вашего мира — это всего-навсего параметры той интересной модели, которую мы создали…
«Наверное, это сумасшедший», — подумал Биргер с отчаянной надеждой.
— Ваш мир — всего лишь одно из звеньев в серии исследований, в ходе которых мы стремимся выяснить взаимосвязь между закономерностью и случайностью. Такая формулировка не вмещает в себя всей сути явлений, но лучшей я не нашел. Эксперимент проходит в обстановке строжайшей секретности — в нашей вселенной существуют враждебные силы, стремящиеся присвоить результаты наших исследований и эксперимента. Называйте это промышленным шпионажем, вероятно, так вам понятнее. Если им удастся проникнуть в наши секреты, то они смогут установить господство в вашем мире, и в таком случае твоя вселенная вместе с бесчисленными другими будет как бы стерта с доски, полностью уничтожена, и после этого будут сконструированы совершенно иные вселенные, настолько непохожие на вашу, что ты едва ли даже сможешь себе это вообразить…
Говоря все это, Тур Даниэльсон мягко обогнул письменный стол, подошел к массивному шкафу. Биргер последовал за ним, ноги сами понесли его, как будто бы подчинялись какому-то механическому воздействию. В мозгу настойчиво сверлила мысль: во всем, сказанном Даниэльсоном, есть своя логика, логика, которая грозила полностью разрушить его привычные, основанные на жизненном опыте, представления о реальности.
— Тот, кого ты знаешь под именем Локе, это существо — проекция в твой мир — и есть один из этих шпионов. Они стараются найти себе помощников среди выделенного ими определенного типа людей. Ну вот, тебе известны в основном правила этики игры, в грубых чертах, законы природы, действующие в пределах вашей вселенной, а они таковы, что в нее можно проникнуть и в значительной мере управлять взаимосвязью закономерного и случайного. Используя эти законы, они могут хорошо вознаградить своих сотрудников, потребовав в конечном итоге страшную цену за услуги.
Даниэльсон говорил быстро, ни на мгновенье не отводя свой проницательный взгляд от лица Биргера:
— Самое важное для них — держать постоянно открытыми ворота в свою вселенную, так чтобы они могли преспокойненько выкачивать нужную информацию, пока они окончательно не узнали бы все самое важное для себя.
Он уже стоял совсем рядом с массивным шкафом.
— И знаешь, каким именно способом они получают эти необходимые для них сведения? Что они во все времена требовали в качестве вознаграждения за свои услуги? Где собрана информация о вашей вселенной?.. Хочешь узнать, что именно вобрало в себя это зеркало?
Даниэльсон рванул дверцу шкафа.
Биргер тихонько вскрикнул.
С зеркала на него смотрело множество лиц: лица, застывшие в крике, в гримасах боли и безумия, в отвратительных ухмылках, в которых сквозило безграничное зло и алчность.
Одни лица были отчетливыми, с ясно различимыми чертами, другие — расплывчатые, как мимолетные отражения на матовом стекле, третьи представляли лишь слабый контур.
Многие лица… он узнал их. Черты их были искажены всевозможными необузданными страстями, какие только может вместить человеческое воображение, но ведь здесь, в конторе, сидели обладатели этих лиц, и их лица были пустыми, они не выражали никаких чувств; они были совершенно бесстрастны и бездуховны. И среди этих ухмыляющихся искаженных рож он различил очертания и своего собственного лица. Его переполнял крик, но он не решался испустить его. Ему показалось, что перед ним — вытопленные мозги, и он никак не мог отвести взгляда от этой ужасной картины, пока снова не услышал слова Даниэльсона:
— Где еще может скапливаться такое большое количество информации, как не в человеческой душе?
По поверхности зеркала прошла слабая рябь. Из середины пошли волнами круги света и тени, возник какой-то силуэт, он становился отчетливей, черты…
Там, в глубине зеркала, появился Локе, вернее, изображение Локе. Облик его был непривычным. Его улыбка превратилась в злобную гримасу, темные глаза сияли, как две пропасти неизъяснимой ненависти. Его голос прогремел на всю комнату:
— Мы никогда не отступим от завоеванного!
Биргер Боруд уже не помнит, как выскочил из здания. Ведь когда Даниэльсон ударил по зеркалу и оно рассыпалось на мелкие осколки, Аоке уже успел выйти из него в комнату, и вот в качавшейся схватке все вокруг судорожно закружилось, заплясало, трехмерное пространство стало складываться в причудливые изломы; свет и тени и мерцающие краски волновались, змеились вокруг него. Пол задрожал, покачнулся, поднялся до потолка, сложившись в единое целое со стенами, пронеслись звезды, хлопающие на тугих пружинах двери пытались схватить его, как пасти диких зверей; так или иначе, ему удалось выскочить на улицу, Там он опрометью бросился к такси и, запыхавшись, назвал шоферу свой адрес. Отдышался он только дома и, проглотив три таблетки снотворного и выпив полбутылки виски, погрузился в сон.
Биргер Боруд утратил свой просторный особняк. Его любовные похождения тоже закончились. Во время биржевого краха он потерял столько денег, что был вынужден начать распродажу имущества. Теперь он живет в маленькой квартире в Волеренге, устроился на работу в налоговую инспекцию, фирма гораздо скромнее прежней.
Он снова стал тем увальнем, который краснеет и заикается, пытаясь сказать девушке комплимент. Он уже отнюдь не душа компании. Глядя на него, многие пожимают плечами, впрочем, находят, что в целом он неплохой парень, надо просто воспринимать его таким, какой он есть.
Почти никто уже не помнит, что он в течение короткого времени был звездой норвежской поп-музыки. Он и сам с трудом помнит это. И каждый раз старается ущипнуть себя за руку, когда с изумлением разглядывает свои фотографии в альбоме или смотрит на висящий на стене его комнаты платиновый диск, на котором выгравировано его имя.
Он не любит зеркал. Большие зеркальные стекла нагоняют на него страх. Находясь в толпе, он всегда озирается по сторонам, трепеща от страха, ведь он знает, что где-то в этом мире есть некое существо, у которого обличье пожилого господина с темными доброжелательными глазами.
