возмоля́ется:
— Прощайте, нянюшки, мамушки и родимый мой отец!
Он услышал эти слова, подворотил к левой стороне.
— Ох, и город мой родной (Синбирской), уж я в нем и редко был, а все знаю!
Видит: сын навстречу идет, здоро́ватся с ним и называет отцом.
— Ах, сыночек Ванюшка, не знашь ли про свого братца?
— Нету, тятенька, не знаю; я в несчастья нахожусь: архерей меня в тюрьму посадил.
— Ну, какая честь будет ему, хвала? — сказал Стенька сыну. Обнялись, поцеловались.
— Не плачь, сынок, я с ним рассчитаюсь. Я еще не таких видал: Астраханской губернии губернатора с колокольни кидал, и этому не миновать!
Утром рано он встал, сам к заутрени пошел; проходя всеё церковь, перед царскими дверьми встал. Выходит архерей из алтаря, берет его Степан за руку:
— Ну, пойдем со мной за сына рассчитаться!
Взвел его на вышний етаж и крикнул:
— Сейчас получает ваш архерей за моего сына расчет!
Взял его и выбросил из окна. Народ взбунтовался.
— Держи, лови!
Но никто не видал, как Стенька весь народ прошел. Взял он сына своего куды путь лежал, доехал до Рыбинскова: город славный, а стоять нельзя.
— Оставайся, сынок, здесь, а я поеду куда вздумал, по свету похожу, разузнаю, где что есть.
Приехал к морю и сказал:
— Слава богу!
Стеньке от роду было девяносто-семь лет. Переправился он через море на зеленый Сиверский остров, написал он письмо старшему свому сыну:
— Я прощаюсь с вольным светом, и конец мне скоро будет!
Построил себе дом близь большой дороги; имел проживанья три года и кончил Стенька жизнь свою на Сиверском зеленом острове, но дети его не знают, где отец. Пролежал тридцать лет; стень ходила по земле, но народ она пугала и просила, чтобы над ее телом сказали вечну память.
Проезжал один из прикащиков с красным товаром; поднялась гро́зна туча и ударил сильный дождь; он от дождя и заехал в дом Стеньки Разина. Стень подошла и шипом говорит:
— Иди, возьми в такой-то комнате золота мешок и под таким-то звеном, под забором лежит Стенька Разин; скажи над нём вечну память, а прежде сведи коней со двора! (А то землетрясение будет).
Неустрашимый разнощик разыскал золота мешок, навалил его на горб, повез со двора и думает:
— Ладно ли так будет?
Воротился назад, разыскал труп Стеньки Разина, впопыхах скоро сказал три раза вечную память; сам бегом со двора побег, пал на лошадь, тронул коня возжей, но едва отъехал — потряслась земля, и провалился труп Стеньки и закрылся землей.
О Стеньке рассказу конец, а будем говорить о старшем сыне Афоньке.
Услыхал Афонька о смерти отца, и вздумал он съездить на Балхи́нско-черно море, на зеленый Сиверский остров. Подъехал к морю — тихо было; сел в небольшую лодку и отправился сам на остров. Вдруг буря поднялась, раскачала лодку его. Тут-то Афонька страху наимался! Чуть не захлебнулась его лодка. Дошел до отцовского дома — стоят одни голые стены. Посмотрел на эти стены, сам заплакал и пошел; тихо, во слезах, слово сказал:
— Смерть отца я не застал! Ну, прощай, отец! Теперь я до смерти не увижу тебя!
Отправился на́ море; поглядел — лодки нет. Вот беда и горе! Кто-то лодку угнал. Едут два перевощика, он и крикнул:
— Братцы, посадите меня!
Те подъехали и говорят:
— Что дашь за перевоз? Мы отвезем.
— Сколько возьмете?
— Ну, садись!
Он сел в лодку и думает:
— Денег у меня ни гроша, чем я расплачусь с ними?
Один у него в кармане кисте́нь. Вынул он его тихонько; перевощики сидят впереди, веслами гребут и друг на друга глядят. Загляделся один перевощик, взял Афонька цоп его в ухо кистенем! Этого убил до́ смерти, а другого из лодки вы́шиб, сам сел в весла и поехал куды надо. Приезжает на сву́ сторону, идет путем дорогой, попада́тся ему артель средних мужиков; идут с золотых приисков. Афонька говорит:
— Здравствуйте, робята! Куда ходили?
— Идем с работы.
— А мне таких людей надо! Я иду третий день не жрамши, хоть на кусок хлеба добьюсь себе!
Мужики друг на дружку взглянули и говорят:
— Неужто мы живые одному в руки дадимся? Это вздор!
— Ну, как же, мужики, денег много у вас?
— Да есть у кажняго по сотняжке, — смеются между собою.
— Ну что же давайте мне на дорогу! — говорит Афонька.
— Эх ты, дурак! Мы сами глядим где бы взять.
— Да ведь с вами нечего так говорить: вы не знате, кто я! Вынул из кармана кистень и говорит:
— Ну-ка, я примусь за прежнюю работу!
Тут Афонька развернул руку и дал одному кистенем плюху, а трое с испугу упали.
— Я с вами вот как обойдусь!
Поколотил всю артель, деньги отобрал.
— Будет мне на дорогу!
Идет и посме́иватся, сам себе говорит:
— Я теперь где ни взойду, голодом не умру.
Пришел в свой дом: запустел, никого нет… И так досада его взяла, что из терпенья он вышел.
— Где мои подданные товарищи, которые со мной были? Вздохнул он тяжело и скрозь слезы сказал:
— Прощай, моя изба! Больше я в тебя не приду!
Забрал все добро, сел на доброго коня. Проехал не больше пяти верст; стоит в лесу огромный дом. Он взъехал в него, выбегат к нему на встречу его есаул и говорит:
— Здравствуй, брат Афанасий! Как твое здоровье? Где ты столько время был?
— Неужто ты, брат, не знашь, где я был? Я отца хоронил.
— Ну, милости просим в наш дом! Мы свой выстроили.
— А много ли вас здесь?
— Да не много: двадцать-пять человек, — сказал есаул.
— Так что же? И меня в артель принимайте!
— А, милости просим!
Но так его досада берет, что он из атаманов в подданные идет и говорит есаулу:
— Ну, что, атаман, здесь служить неловко: добычи мало! Поедемте в привольные стороны, где отец работал.
— И я думаю туда же отправиться.
В одно прекрасное время съехалась вся шайка; начали говорить:
— Кто на Волгу хочет в город Симбирской?
Один из работников говорит:
— Да ведь не знай как мы попадем в Симбирской: там заве́дыват Ванька (брат Афоньки).
А Афонька говорит:
— Вот мне и хочется узнать. Забирайте ограбленное добро!
Забрали, лошадей оседлали, сели поехали. Приехали на берег Волги в небольшое село, по прозванью Майну, разыскали тут удобство (небольшую рытвину), прежний готовый дом, остановились на время жить. Разузнали все дела, как живет Ванька, командоват своими войсками и гордится, управляет всей Волгой; занимает должность отца старика: суда́ разбивает, лоцманов в воду кидает.
