…Ну, значит, в командировке покупаю я местную газетку, на первой странице фото: «Такой-то и такой-то Геннадий Петрович Юкин выступил с речью перед собравшимися». Смотрю я на это лицо… фамилия редкая, и имя сходится, и возраст подходящий, и сходство чудится. Вот, думаю, сказочка была бы…
Взял в справочном номер, позвонил. Секретарша допрашивает строго: кто, что, по какому вопросу. Доложите срочно, рублю командным голосом, доктор Звягин оттуда-то. Лечил его в восьмом классе, остальное Гена сам знает. Через минуту соединяет.
— Леонид Борисович?
— Так точно. Хочу с вами встретиться, если найдете время.
— Вы надолго? Так… Остановились где?
— В гарнизонной гостинице.
— В пять будьте у подъезда, пришлю за вами машину. — Бряк трубку — отбой.
Ты понял? Моими планами он даже не поинтересовался. Стиль общения — приказной. И обижаться нельзя — проявил знак высочайшего ко мне расположения.
В пять подруливает, презирая правила движения, черная «Волга» с занавесочками, на номере — три нуля и единица. Шофер вышколен — дверцу распахивает, и он как бы естественно наклоняется при этом, а как бы и кланяется из огромного почтения к гостю самого.
А разукрашен город — куда там ВДНХ: плакаты, лозунги, транспаранты, призывы: «Горожанин! Коль ты душой хорош — благоустраивай город, в котором живешь!»
Из подъезда выходит встречающий, делает посольский жест и эскортирует меня по мраморной лестнице, устланной ковровой дорожкой. В приемной, средь дубовых панелей и кожаной мебели, встает секретарша — эдакая кинозвезда по стойке смирно, глазищами ест, и выражают глазища безмерную преданность и готовность исполнить любые мои желания по первому же намеку.
И вот с тяжкой плавностью плиты, обнажающей жерло ракетной шахты, отходит последняя дверь. Ну антураж, ну интерьер, ну Комоген!..
В огромном затененном кабинете, за массивным полированным столом, в темно-сером дорогом костюме, в ослепительной сорочке с безукоризненным галстуком, с сановной благожелательностью на лице сидит император. Буквально воздух проникнут его значительностью. В первый момент я бы не удивился, увидев на стене портрет Наполеона.
— Прошу, — произносит он поставленным голосом. И слегка указывает на стул у другого стола, примыкающего к его столу буквой «Т».
— Здравствуйте, Геннадий Петрович, — говорю я и жду, как он отреагирует на обращение по имени-отчеству. Принял как должное.
— Здравствуй, Леня, — и руку протягивает, не вставая. — А чего ты в форме?
Я ваньку валяю, докладываю по уставу: так, мол, и так, по окончании института был призван в ряды Вооруженных Сил, направлен в воздушно-десантные, хирург медсанбата майор Звягин в служебной командировке.
— Да, — кивает, — как судьба-то не сложилась. А ведь помню, блестящие надежды подавал. Думал, ты уже профессорствуешь. Какой у тебя ко мне вопрос?
— Никакого, Геннадий Петрович. Случайно увидел портрет в газете, вспомнил, порадовался, захотел поздравить вас…
Он в селектор:
— Меня нет. — И мне: — Ну пошли, посидим.
В панели у него незаметная дверь, а за ней — будуар для отдыха: бар, стереоаппаратура, ванная-туалет. Утопает он в кресле, наливает коллекционного коньячку — наслаждается.
— Рад встрече, Лешенька. Приятно иногда вспомнить, с чего начинал. Оглянешься — и не верится, какую крутизну одолел. А сколько еще впереди!..
— Да, — говорю, — я сразу в вас разглядел большого человека, Геннадий Петрович.
— Я тогда несчастный пацан был, щенок мокрохвостый. Годами, годами себя в кулаке держал! По пять часов спать научился, выступления наизусть перед зеркалом заучивал. Другие молодость провеселились, а я работал, как каторжный.
Направление беседы ясно: поддакиваю я, как умный дятел, а он отмякает мечтательно и говорит об единственном интересном ему и любимом предмете — о себе. Роли наши сменились, теперь главный он, а я — сознающий его превосходство благодарный слушатель, это ему приятно, и поглядывает он на меня с искренним расположением, почти как на младшего друга.
— А съездим-ка мы с тобой в баньку! Ты каких девочек предпочитаешь?
— Спасибо, Геннадий Петрович, хотелось бы просто с вами поговорить еще. Я завтра с утра на базу «Медтехники», в комендатуру — и на вокзал, убываю. Жалко времени.
Банька за городом, у речки, снаружи неказистая, изнутри — люкс. Камин уже пылает, сауна прогрета. Шофер в машине у ворот остался.
Ночь, коньяк, воспоминания — рассказывает Комоген о своем славном пути.
— Как наивен ты был тогда, Лешенька. Как примитивно представлял себе путь наверх. Сейчас я бы мог прочитать тебе курс технологии карьеры, да закваска в тебе не та.
— Прочитайте, Геннадий Петрович, буду благодарен за урок.
Вызывает он звонком шофера и приказывает привезти из дому синюю папку из верхнего правого ящика письменного стола.
Часа полтора читал я его заветные записи, а он попивал «Наполеон», покуривал «Кент» и комментировал:
— Салага был твой Макиавелли!
«3. Позаботься о первом впечатлении о себе: оно многое определит. Ты не должен давать поводов для зависти, жалости или опасений. Будь собранием добродетелей — не подчеркивая, лишен пороков — неприметно. Не торопись — промах в начале пути тяжело исправим».
«5. Изучайте нужных людей. Узнай все: его семья, прошлое, привычки, вкусы, болезни, увлечения, симпатии и антипатии, враги и друзья, слабости и пороки. Пойми, чего он хочет и не хочет, любит, боится, уважает, ненавидит. Надо знать, каков он на самом деле, каким представляет себя, каким его представляют другие. Только тогда можно вызвать у него нужную реакцию…»
«9. Лесть должна казаться человеку правдой. Любую лесть проглотят, если уверены в вашем уме, доброжелательности, компетентности, бескорыстии. Открытое восхваление раскроет умному человеку твой расчет… „Случайная лесть“ — льстить за глаза так, чтоб человек „случайно“ это подслушал. „Косвенная лесть“ — как бы передавать человеку мнение других, особенно тех, к кому он прислушался бы. „Рикошетная лесть“ — льстить за глаза с расчетом, что близкие люди ему передадут…»
«10. Умелая клевета неуязвима. Анонимки и организованные лжесвидетели… Провоцировать на неосторожный ответ… Объяснять его поступки низкими побуждениями… Осуждать „нелепый слух“, излагая его содержание. Защищать человека от слуха, рассказывая ему таковой…»
«11. Искусство интриги состоит в том, чтобы определить нужных людей, знать, как они поступят при соответствующих условиях и обстоятельствах, и эти поступки соединить, как звенья в цепь, идущую от тебя к твоей цели. Преимущество интриги состоит в том, что люди несравненно более могущественные, чем ты, добиваются твоих интересов со всем напором, полагая, что действуют в интересах собственных. Безопасность интриги заключается в том, что ко всему происходящему вы якобы не имеете отношения…»
«19. Избавляться от всех конкурентов: явных, скрытых и потенциальных. Возлагать на них ответственность за явно невыполнимое дело. Поощрять их ошибочные действия до полного конфуза и провала. Успехи замалчивать, недостатки раздувать. Провоцировать на грубости и проступки. Стравливать между собой. Дергать по пустякам, мотать нервы…»
«26. Не будь мстителен и злопамятен: это отвлекает силы от пути наверх. Напротив, великодушие располагает к тебе…»
«44. Умей внушать страх: люди ценят доброе расположение того, за кем знают силу и власть смять их, кого боялись бы иметь врагом, — но пренебрегают тем, кто всегда добр и не может быть им опасен…»
«46. Демонстрируй справедливость и доброту, публично помогая несчастным, которые мелки и абсолютно неопасны, жалеемы окружающими и будут славить тебя потом всю жизнь…»
Скинул он махровую простынку, потрепал покровительственно меня по загривку, плеснул в бокалы: «За силу сильных!» Пошли в парилку, сели на полок.
— О чем задумался?
— О том, что если бы не все люди, которые тебе помогали, начиная с меня, то остался бы ты мерзавцем куда более мелким…
— Что-о?! — Улыбнулся он опасно так, зловеще.
— Комоген, — говорю, — дрянцо, ты меня помнишь, мое слово верное. Как я скажу — так и будет. А будет с тобой знаешь что?
Он побелел, задышал часто.
— Ну-ну… Повякай, майор, пока я позволяю.
— Раньше или позже снимут тебя отовсюду со страшным треском. Или хватит тебя от волнений кондрашка во время проверки из Москвы. Или разобьешься в автомобильной катастрофе.
— Это вряд ли. А твое будущее могу, могу предсказать, Лешенька. Я тебя уничтожу, — обещает голосом ласковым и сдавленным.
— А самая главная твоя беда, Комоген, — это то, что ты меня встретил. Потому что меня учили не дожидаться милостей от природы. И сделаю я сейчас следующее. Врублю регулятор до отказа, чтоб нагрелось тут градусов до ста пятидесяти, скручу ручки за спину, прикрою тебе рот — и подержу, пока не станет на свете одним подлецом меньше. А потом вызову «скорую». И чин-чинарем: злоупотребил коньячком и перепарился, обычное дело.
