– Тебе было хорошо? – Она не ответила. Если для нее это был грех, то признаться в том, что это хорошо, было бы тоже грехом.
Хлопнула входная дверь. Это пришла миссис Кроцки. Я вскочил, стал одеваться. Наоми, уже не стесняясь меня, встала, надела халат, подошла ко мне, обняла за шею. Я сказал:
– Твоя мать уже пришла. Она может войти сюда. – Наоми тихо ответила:
– Она сюда не войдет. Она все понимает. – Наоми ушла в душевую, а я сел перед телевизором. Шел старый фильм с Мэрилин Монро, такой молодой, какой я еще не знал. Когда я увидел ее впервые, ей было уже столько лет, сколько мне теперь. Я тогда сразу подумал: – Хорошо бы ее выебать. – И только тогда я понял, что женщина может быть привлекательной даже если она намного старше меня. Подошла уже полностью одетая Наоми, села на стул рядом со мной. Я вежливо взял ее за руку. Она сказала:
– Как странно все произошло. Я еще не могу этого осознать.
– Но ты же была к этому готова, и ты хотела этого.
– А что ты чувствуешь по отношению ко мне? – И я ответил то, что она хотела услышать:
– Я чувствую, что я люблю тебя.
– Я приеду на следующей неделе. Ты придешь?
– Обязательно приду, если твоя мать придумает для меня какую-нибудь работу. – Наоми прислонилась головой к моему плечу, сказала тихо:
– Она придумает. Я знаю, что я тоже тебе сразу понравилась. —
Я продолжал держать ее за руку. Наоми была старше меня не более, чем на шесть, семь лет. Но она не была привлекательной. Хотя ебать ее было приятно. А главное, забавно. Простыня с дыркой, украшенной вышивкой. Это было еще одно проникновение в тайны еврейского мира. Фильм закончился, я отключил телевизор, и мы вышли в гостиную. Миссис Кроцки за столом пила молоко с печеньем. Наоми спросила с натянутой улыбкой:
– Антони, вам понравился фильм?
– Интересный фильм. Спасибо.
– Вам нравится Мэрилин Монро?
– Нравится. Она всегда снималась в хороших фильмах.
– Мне она тоже нравится. Как жалко, что она так рано умерла! – Я подумал: – Не так уж и рано. Все равно, ее карьера была уже безнадежно закончена. – А вслух я сказал: – Жалко. Она бы еще могла сделать много фильмов. – Я еще раз поблагодарил, распрощался и вышел. Дома я принял душ, надел белую рубашку с кружевной манишкой, черные костюмные брюки, удобные итальянские ботинки, сел в мягкое кресло и стал дочитывать роман Потока о еврейском мире, который теперь я уже знал. Это было комфортабельно: в мягком кресле, при свете торшера, в одежде, какую носили мои боссы в моей первой жизни и какую носил я сам. А квартира, точно такая же, могла бы быть в Манхэттене, где можно было пойти вечером с красивой девушкой в театр или в ресторан с вечерним шоу. У меня достаточно средств, чтобы открыть небольшое кафе, или магазин модной одежды. Я достаточно практичен для того, чтобы знать, что можно выгодно продавать. В Нью-Йорке полно магазинов одежды, которые пустуют. Дело в том, что это женская одежда: нарядная, повседневная, секси, экстравагантная. Но очень мало моделей мужских фасонов. Костюм, джинсы, шорты, стандартные рубашки, – вот и весь выбор для мужчин. Мне уже примелькался вид юношей, со скучающим видом трогающих стандартные костюмы, развешенные в отделах мужской одежды. Все юноши хотят одеться экстравагантно. Тщетно. Я бы мог открыть магазин для молодых мужчин. Нестандартные рубашки, оригинальные шорты, короткие плащи-пелерины, какие носили мушкетеры, длинные плащи-пелерины, какие носили мужчины при фраках в девятнадцатом веке. Есть много мастерских, где можно заказывать серии такой одежды, – модной и такой, какая еще не вошла в моду, но станет модной, лишь появится на витринных манекенах. Такой магазин будет всегда переполнен молодежью. Но стать хозяином доходного кафе или магазина означает стать на виду государственной администрации. Даже хозяин дешевой пиццерии числится в полицейских списках. Мне это нельзя. Так же как евреям нельзя есть мясо, тушеное в сметане, так и мне нельзя выделять свое имя. Здесь, на нижней ступени среднего класса я надежно защищен от прошлого. И только одна брешь – Глория. Она знает, кто я.
Когда я в субботу пришел на работу к семи утра, оказалось что в синагоге не горит свет. Первая молитва уже началась при дневном свете. Утро было солнечным, и в мэиншуле было светло. Но в коридорах и помещениях, где нет окон, было темно. Включать и выключать свет, а тем более, чинить электрику евреям по субботам запрещено. Вот еще почему им нужен был смотритель нееврей. И я с карманным фонариком проследовал в гимнастический зал, где были панели электрики. За мной следовал президент синагоги Шали и заведующий священными книгами Акива, а также несколько подростков, по субботам изнывающих от скуки. По совету Акивы я отключил общий рубильник, повернул вертушку предохранителя и снова включил рубильник. Свет зажегся только на мгновение и опять потух. Очевидно, был переизбыток мощности. Много энергии забирал общий кондиционер на крыше, установленный за счет миссис Кроцки. Найдя на панели выход кондиционера, я отключил его. И свет зажегся. Шали и Кенни зааплодировали. Я тоже. Я сказал, что следует от кондиционера провести отдельный отвод с отдельной панелью, но я не знаю плана разводки электрических проводов. Шали сказал, что в офисе синагоги имеются чертежи всего здания. На другой день я пришел в офис, и Хая подала мне рулон чертежей. Но чертежа с разводкой электрики здесь не оказалось. Хая сказала, что у миссис Кроцки есть полный комплект всех чертежей синагоги, как память о том, что она построила это здание. По дороге домой я зашел к миссис Кроцки. Она открыла дверь и вместо приветствия сказала:
– Ты почему выключил мой кондиционер? – И кондиционер, и мебель синагоги, как и вся синагога, были приобретены за ее счет, так что она считала все это своей собственностью. Я объяснил ей в чем дело, и попросил чертеж электрической разводки. Миссис Кроцки достала из буфета рулон чертежей. Но здесь чертежа разводки тоже не оказалось. Я сказал, что в субботу включаются два бачка с кофе, и если их не включать, энергии для кондиционера хватит. Миссис Кроцки подумала и сказала:
– Кондиционер включают, когда жарко. А когда жарко, незачем пить горячий кофе. – Я согласился с такой логикой. Миссис Кроцки сказала, что одно окно в ее гостиной плохо поднимается. Я осмотрел окно. Пазы оконных рам были покрыты несколькими слоями краски. Я сказал, что эти слои надо соскрести и покрасить торцы новой краской, и я это могу сделать.
– Ты мне это сделаешь потом, – сказала она. – Я потом скажу, когда тебе прийти. Вчера мне звонила Наоми. Она просила передать тебе привет.
