— Я завяжу тебе глаза, — услышала она успокаивающий голос Сольмира. — Не беспокойся. Я понимаю.
— Понимаешь что? — безнадежным голосом спросила разведчица.
— Понимаю, что ты новгородка, — после небольшой паузы ответил сказитель. — И вам нельзя знать дорогу. Но само святилище ты увидишь.
Вот в этом и был обман. Любаву невозможно было запутать ни в лесу, ни в болотах. Откуда у нее был дар безошибочного нахождения дороги, никто не знал. Но за время обучения в дружине ее наставники постарались такие удивительные способности развить. Завязывай ей глаза, крути ее сколько хочешь раз, но один раз пройдя каким-либо путем, Любава всегда могла его повторить.
— Так пойдешь со мной, смотреть святилище?
— Да, — ответила разведчица, и слезы невольно покатились у нее из глаз.
Сольмир сжал ей руку. Она открыла глаза. Сказитель смотрел на нее, чего-то ожидая.
— Не объяснишь, что случилось? — спросил он мягко. — Ты хочешь увидеть и дорогу в святилище? Если очень хочешь, я могу показать.
— Не надо, — ответила Любава. Если Сольмир не завяжет ей глаза, то тогда никакого обмана не будет, но молодой муромец разделит с ней ответственность за все, что произойдет потом. Нет. Она вполне способна взять ответственность на себя. Он ничего не будет знать.
Их разговор был прерван возвращением дядьки Тишаты вместе с Харальдом.
— Ну, дорогая моя лекарка, уладил я все дело с кузнецом Житобудом.
Он и вправду так уладил, что муромцы оцепенели от изумления.
Для начала Тишата вместе с Харальдом отправились в дом Сольмира, потому что именно старший брат сказителя вместе со своей невестой шли тогда к Велесу в сопровождении Житобуда и еще одного Сольмирова родственника.
— Приветствую тебя, Домажир, — важно и неторопливо сообщил новгородский купец Тишата муромскому старосте. — Твои люди искалечили мою лекарку Любаву. Я прощаю твоих родственников за помощь Любаве твоего сына Сольмира, но кузнеца Житобуда ты мне покажи.
— Пойдем, Тишата, ты в своем праве, — откликнулся Всеслав, нечаянно оказавшийся рядом и решивший, что этого зрелища он пропустить никак не может. — Я покажу вам с Харальдом, где живет Житобуд.
Так же неторопливо и степенно Тишата, сопровождаемый бесстрастным Харальдом, добрался до дома кузнеца. Того уже, видать, предупредили. Кузнец ожидал новгородцев во дворе. Всеслав с удовлетворением оглядел развесистые пучки чеснока над воротами, над дверью и над окнами. Любавиной мести здесь боялись.
— Ты ли кузнец Житобуд? — с приличной случаю мрачностью спросил новгородец здоровенного черноволосого и чернобородого мужчину.
— Я, — ответил тот и оперся рукой о стояк распахнутых ворот. Чтобы лучше держаться на ногах, наверное.
— Ты покалечил мою лекарку, причинил этим ущерб и мне, — важно сообщил купец Тишата и замолчал, давая возможность обвиненному отрицать свою вину. Кузнец ничего не стал отрицать. Он ждал.
— По Ярославовой Правде ты должен заплатить за причиненный ущерб виру.
Новгородец назвал требуемую сумму в серебре. Его занудное разъяснение, сколько это будет в шкурках соболей или куниц уже никто не слушал. И кузнец и не менее удивленный таким решением Всеслав во все глаза воззрились на уверенного в своем праве купца Тишату.
— И это все? — севшим голосом произнес Житобуд, бросая быстрый взгляд на вывешенный над воротами чесночный оберег от ведьминой страшной мести.
— Нам чужого не надо. Впрок не пойдет, — с достоинством заявил новгородец. — У нас есть закон — Ярославова Правда. Ты нанес ущерб — плати виру. А коли не признаешь нашего закона, — добавил он, потому что кузнец все еще потрясенно молчал, — то будешь, по вашим законам, иметь дело вот с Харальдом. Ты, конечно, сильный малый, но видел я как-то, как он рубал печенегов на Днепровских порогах. Ух, как рубал.
И Тишата закатил глаза, вспоминая.
— Я выплачу виру, — быстро сказал кузнец, приходя в себя.
Всеслав даже пожалел на мгновение, что он не новгородец. Что это не он пришел вместе с Тишатой требовать виру за Любаву по Ярославовой Правде. Таким правильным вдруг представилось ему найденное решение, таким мирным, бескровным…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Э-э-э, — смущенно начал Житобуд, — вы не зайдете ко мне в избу, кваску выпить. Я пока подберу, чем заплатить.
— Да отчего же не зайти? — степенно сказал Тишата. — Коли ты согласен заплатить по нашей Правде, то более нет между нами обиды.
— И можешь снимать свой чеснок, храбрец, — ехидно добавил Всеслав.
— Знатный же у Житобуда оказался квасок, — закончил дядька Тишата, ласково глядя на свою улыбающуюся лекарку. — Развеселил я тебя, несчастное мое дитятко? Что будешь с деньгами-то делать? Надобно тебе чего?
— Ничего мне не надобно. Мне ведь Рагнар дарит все самое лучшее. Спрячь пока. Потом придумаю.
Любава вздохнула, подумав о своем отце Феофане. Вот бы с кем сейчас поговорить. Но тот был далеко, в чужих землях.
Сольмир жизнерадостно рассмеялся.
— Хорошо, что ты жива-здорова, Любава. То-то вчера была потеха, когда я передал твои слова о чесноке, пророщенном через конский череп. Весь Муромль бегал, как муравьи в ошпаренном муравейнике. Искали друг у друга чеснок этот. Сколько с тобой веселья.
— Я не смогу сегодня с тобой заниматься, — смущенно произнесла Любава.
Сольмир встал.
— Я вижу, что ты ещё нездорова. Я пришел не для этого. Завтра приду просто тебя навестить.
И он ушел. И дядька Тишата ушел.
— Теперь давай поговорим о вчерашнем дне, — сказал до этого молчавший Харальд. — Я понимаю, что ты раздобыла важные сведения, но это был неоправданный риск.
Любава подняла глаза на своего Старшого.
— Я тоже считаю, что надо было бежать, — твердо сказал тот. — Ты рисковала жизнью.
— Теперь и я так считаю, — вымученно улыбнулась дружинница. — Понимаешь, Харальд, я до сих пор получала только тренировочные, учебные удары. Я даже и не думала, что по-настоящему так тяжело и болезненно.
Харальд криво усмехнулся.
— В таком случае, поздравляю тебя с боевым крещением.
После его ухода на скамейку к Любаве подсел Творимир, искоса посмотрел на ее заплаканные глаза и дорожки слез на щеках, опустил взгляд на свои узловатые пальцы, спокойно лежащие на коленях.
— Я слышал твой разговор с Сольмиром, — тихо сказал он. — Ты не сказала Харальду о предложении сказителя.
— Не сказала. Я еще не решила окончательно.
— Послушай, девонька, я понимаю и согласен, что для христианина никакая цель не может оправдать недостойные средства. Но вот в оценке Сольмира я не согласен? Он, ясен пень, не верит, что ты ведьма. И было бы странно, если бы общаясь с тобой так тесно, он в это верил. Ты искренняя девица, а он наблюдателен. Зачем новгородке выдавать себя за ведьму в Муромле? Как бы ни получилось, что ответ очевиден не только Ростиле.
Любава резко вскинула голову и встретилась с сочувственным взглядом Творимира.
— Харальд считает, что тебя нужно держать подальше от муромцев. Следующим, кто все сообразит, может оказаться Всеслав. А вот будет ли он с такой же деликатностью, что и Сольмир, молчать? Не знаю. С него станется, что-нибудь с тебя потребовать, девонька милая, в обмен на молчание.
Любава начала краснеть.
— Пока что он не требовал. Хотя и разоблачил нас с Сольмиром.
— Кстати, Сольмир был сейчас готов сообщить тебе о своих догадках насчет тебя. Но не стал, тебя пожалел. Ты выглядишь очень расстроенной. Однако не так уж он и дорожит своими «отеческими обычаями», как тебе кажется. Так что не стоит так из-за этого страдать.
Глава седьмая
Во время очередного занятия со сказителем, Любава таки решилась и дала для перевода песнопение с вечерни, начинающееся со слов «Свете Тихий святыя славы Отца Небесного.»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сольмир быстро перевел песнопение и замер, глядя на текст.
— Любава, какая же это красота, — взволнованно произнес он. — Именно так возвышенно и проникновенно нужно славить Бога, а вовсе не так примитивно, как это делаем мы.
