— Или сегодня ночью… Они…
Когда Батый осторожно уточнил:
— Они?.. Перископ?.. Военные?.. — у каюты Бюрга стало тихо–тихо.
Через миг затих и весь коридор, прислушиваясь.
— Что у вас там? Бюрг!
— Да так… — сказал Бюрг, нехорошо глядя на Батыя. — Алеут, говоришь… Хотелось бы еще знать, не врешь ли…
Бюрг бросил быстрый взгляд на календарик на двери, и тут же посмотрел на меня. Не лучше, чем на Батыя.
Я уже потихоньку отступал, стиснув край батыевой куртки. Лис отступал с нами…
Лишь в каюте мы почувствовали себя спокойнее.
Всего на миг. На моем рукаве завибрировал догтэг.
Лис и Батый замерли. Уставились на меня.
А я, как в тумане, все теребил догтэг, пытаясь уверить себя, что мне это только показалось…
— Мессир… Миш!
Я перестал теребить догтэг. Поднял глаза на Лиса.
Лис облизнул губы и хрипло проговорил:
— Пойдешь?..
Дверь рывком открылась, заставив нас шарахнуться прочь.
Но это был всего лишь Пацак. Словно пьяный, он мутно оглядел прихожую, нас, и шагнул в спальню. Принялся стаскивать белье со своей кровати, швыряя прямо на пол. Скинул и матрас.
— Пацак?..
Он попытался поднять кровать, но она была привинчена к полу. Он огляделся в поисках помощи — и только теперь по–настоящему заметил нас.
— Пацак?..
— Ломайте, чего стоите! Бюрг уже выломал ножку. Ей можно драться!
— Драться?..
— С кем?..
— С ними! С кем же еще! — Пацак вдруг понизил голос: — Там есть пятна… Понимаете? Кровь… Его не просто взяли. Они его… — Пацак заиграл желваками и опять принялся рвать ножку.
— Кого взяли?
— Пятна — где?
— Пока вы тут штаны протираете, стайлы ходил на разведку в коридоры! Туда, где они магнумцев распотрошили…
Пацак зарычал, вырывая ножку, весь покраснел от натуги, но ножка не поддавалась. Застонав с отчаянием, он окинул каюту взглядом… и вдруг что–то заметил. Пацак отцепился от кровати, выпрямился.
— Распотрошили?.. — промямлил Лис. — Но… Подожди, Пацак!.. Пацак!
Пацак выскочил из каюты так же резво, как и влетел.
Лис оглянулся на меня:
— Что это с ним?..
Потом подошел к двери, послушал, что доносилось из коридора.
— Что там?
Лис прикрыл дверь и прижался к ней спиной.
— Трындец… Кажется, это не только Пацака петух клюнув в задницу по самую маковку…
— А вы видели, — спросил Батый, — как он взглянул на наш календарь?
Батый указал на дверь:
— Это он календарь заметил, и тут же выскочил.
— Господи… — пробормотал Лис. — А если Бюрг со своими окончательно психанут и навалятся на Перископа, когда он придет? Это же военные… Никто не станет разбираться, кто именно Перископа… Всех засудят. Или прямо тут перестреляют… Или по психушкам развезут… Или на опыты лоботомируют, и Шаману отдадут… Или сначала засудят, а потом на опыты… Или сначала на опыты Шаману, потом по психушкам, а потом…
— Лис!
— Да я нормально.
Мой догтэг завибрировал опять, на этот раз настойчивее. Я поднялся.
— Все–таки пойдешь? — спросил Батый.
— Надо их предупредить, — сказал я, пытаясь уговорить прежде всего себя. — Если они и в самом деле кого–то убьют… Батый, не вылезай из каюты! Кажется, ты Бюрга раздражаешь… Лис, а ты походи пока? Поговори с ними. Осторожно… Как ты умеешь… Да?
Лис кивнул.
До туалетов мы шли с ним вместе, затем мне пришлось свернуть в темноту. Одному.
Едва исчезли отблески света из нашего коридора, я понял, что это было ошибкой. Щелкнул первый светляк — и тут же послышались шаги.
Я старался не замечать их. Их нет! Это просто в моей голове… Только я чувствовал, что меня нагоняют. Сзади! Отрезав от нашего коридора!
Я шел вперед, ускоряя шаги, боясь оглянуться.
СЛЕВА!!!
Он был в боковом проходе — огромный силуэт, тянувшийся ко мне… Нет, это были не руки. Ствол автомата! За ним силуэт каски, бронежилет…
Оскалившись в беззвучном крике, я проскочил мимо. Зажмурившись, чтобы не видеть. Если не замечать галлюцинацию, она не причинит мне вреда…Ведь так?.. Так?!
Я влетел в стену, и удар освежил меня. Наваждение схлынуло.
Полная тишина. Никто не гнался за мной.
Их вообще нет! Только бы дойти до психолога… Сразу ему все выложу! Пока еще не поздно! Пока мне еще можно помочь! Надо смотреть правде в глаза: у меня тот же психоз, что и у Батыя. В темноте нам мерещатся вооруженные люди… В нашей форме… И от этого мне страшно…
Паршиво. Значит, игры все же покорежили мое подсознание.
Но ведь это же — еще не измена родине? За это же не расстреливают?! Пусть исследуют, пусть лечат, только пусть заберут отсюда, из этого лабиринта и от этого Шамана!
Номер кабинета над дверью горел, но дверь…
Дверь была не заперта. А в щели…
Я толкнул дверь шире, но внутри было темно. Даже оранжевый свет от светляка едва просачивался туда. Шага на два. А дальше — могильная темнота…
— Товарищ врач?
— Арищ ач!.. — выскочило из темноты, и я шарахнулся назад.
Спокойно, спокойно. Это всего лишь эхо… Только…
Вслед за эхом донесся еще какой–то звук…
Один из тех звуков, которые я уже слышал в этом кабинете. В темноте, по ту сторону лампы.
Только теперь и лампы не было…
Господи, а если Туз и Бюрг все–таки правы? Если тот, кто был за лампой — теперь просто кончил притворяться? А свет ему и раньше был не нужен…
Я шагнул прочь от двери, но остановился. А если… Если все же… Проверка на вшивость? И вот если убежишь, не зайдя внутрь — то вот тогда–то и запишут в свихнувшихся от игр. И не просто в свихнувшихся, а в опасных для общества. И вот тогда — точно психушка с изоляцией… До конца дней…
— Товарищ врач!
Тишина.
А может быть, психолог просто вынужден был уйти, не дождавшись меня? Вызвали ответить на экстренный звонок из дома…
Но тогда почему кабинет не заперт?
А может быть… Если эм–стайловцы ходили на разведку как раз сюда? С ножками от кроватей… И там, в темноте, не шуршит — а ползет по полу человек, цепляясь из последних сил?..
Я жадно прислушивался к тишине за дверью.
Но теперь там было тихо.
Надо войти, пусть и на ощупь… Там должна быть лампа. Включить ее, развернуть за стол — и наконец–то увидеть, что же было по ту сторону стола…
Это шанс.
Единственный шанс убедиться, что там, в кабинете, по ту сторону стола, — все то же самое, что было бы и в кабинете обычного психолога. Потертое кресло, графин с водой, стеллаж с обычными медкартами…
Зацепиться за это знание, как за якорь, — чтобы не сойти с ума окончательно…
Я шагнул к двери, я даже сделал два шага внутрь — когда в темноте снова зашуршало. Прямо ко мне! Я отлетел от двери, и теперь уже ничто не могло остановить меня…
В нашем коридоре я рухнул на четвереньки, пытаясь отдышаться… и вдруг понял, что здесь неестественно тихо.
Я поднялся, на цыпочках дошел до изгиба коридора.
Ребята были здесь. Но… Группками они стояли под дверями, как манекены, и только их глаза повернулись ко мне…
Я шел мимо, а они стояли, следя за мной одними глазами. Не отрываясь. Лишь иногда кто–то кидал быстрый взгляд вбок — на дверь с календариком, будто боялся, что дверь могла пропасть, — и тут же снова на меня.
Добравшись до каюты, я захлопнул дверь и прижался к ней спиной. Господи…
Но вон — край кровати и на ней Батый. Вон и Лис. Он сидел на кровати, безвольно ссутулившись. Глядел куда–то в угол тупым взглядом.
— Лис?..
Он поднял на меня убитый взгляд.
— А, Мессир… Хорошо, хоть ты вернулся…
— Ты говорил с ними? Что происходит?
Но Лис лишь пожал плечами. Он качал головой и тер виски.
— Лис! Да что с тобой!
— Все, никакой я нахрен больше не Лис… Сдулся Лис. Был, был, — да весь вышел. Не могу подлезть ни в одну из их стаек. Смотрят на меня — как собаки на волка. Разве что глотку перегрызть не пытаются… Впрочем, я бы не поставил и ломаный грош на то, что они не вцепятся мне в глотку уже ночью…
— С чего это?
— Хрен их знает… Я думал, у них в головах опилки, но у них, оказывается, там стальные стружки… Если меня слух не подвел, у второй каюты шептались… — Он вдруг вскинул голову, посмотрел на меня с дикой надеждой: — Слушай, а давай все вместе уйдем к психологу? Пусть он нас ведет по своему начальству? Только бы подальше от этих…
Лис осекся, глядя на меня.
Батый побледнел.
