Теперь у Лавренова появился случай показать свое старшинство. Как-то боком, семеня стоптанными на один бок сапогами, он грузно забирался на крыло самолета и, заикаясь и жестикулируя руками, давал указания:
— Т-ты п-п-по-по-ниже п-п-по-дводи с-самолет к з-земле!
Особенно плохо у него произносилась буква «п». Интересно, что, когда он ругался по-матерному или пел, заикание у него пропадало.
В составе 9-й Штурмовой авиационной дивизии
Ли-2 за нами так и не пришел. Наш полк вошел с состав 9-й Штурмовой авиационной дивизии (9-й ШАД) ВВС ВМФ, и основной задачей полка стало сопровождение 7-го Гвардейского штурмового авиационного полка (7-го ГШАП)[21]. Еще в 1941 году 3-й отряд 13-й ОИАЭ был переучен на штурмовики Ил-2 и перешел в 57-й бомбардировочно-штурмовой авиаполк, который весной 1943 года и стал 7-м ГШАП ВВС ВМФ.
Полным ходом пошла подготовка к перебазированию. До станции Пестово полк перебросили на автомашинах. Там нас погрузили в товарный состав. В «телятниках» мы должны были добраться до станции Кобона, что на восточном берегу Ладожского озера. Настроение было приподнятое. Период учебы закончился, но как-то тревожно было на душе: а все ли мы отработали для предстоящих боев? На станции Тихвин, недавно освобожденной от гитлеровцев, рядом с нашим составом остановился еще эшелон, и между ними получился коридор. Из наших вагонов высыпали авиаторы, а из соседнего эшелона — пехота. Появился баян, начались пляски. Их оборвала команда: «По вагонам!»
И снова под перестук колес мимо поплыл лес. Огромная дверь вагона открыта на полный ход. В Тихвине к нашему составу прицепили вагоны с подарками для ленинградцев от Ташкента. Манерко познакомился с казахами, и на следующей станции нас угостили ароматным компотом.
Вот и Волховстрой. Я бывал в нем неоднократно, но теперь его было трудно узнать. Разбит старый мост, наведен новый. Разбитые дома, кругом груды кирпича. Мой родной Новгород тоже стоит на реке Волхов, как и Волховстрой. Но сейчас там немец. Недавно в газете «Красная Звезда» был опубликован аэрофотоснимок Новгорода. Я с трудом отыскал место, где мы жили. Все деревянные дома сгорели, красавец-мост разбит…
Станция Кобона — начало Дороги жизни. Отсюда перевозят продукты для Ленинграда. Кругом склады. В небе истребители несут барраж, охраняют склады и Дорогу жизни, которые часто подвергаются воздушным налетам. У пирса на парах военный буксир. Спешно, но без суеты, идет погрузка. Собрав летный состав, командир полка приказал:
— Всем быть на верхней палубе!
Вместе с нами на палубе разместились молоденькие лейтенантики. По виду они напоминали солдат, но только на солдатских шинелях в петлицах — по два «кубаря». Они, как и мы, ехали на защиту Ленинграда. На ходовом мостике, за телеграфом, стоял командир средних лет. Хорошо пригнанная морская форма ладно облегала молодцеватую фигуру. Закончилась погрузка, и командир буксира спокойным голосом скомандовал:
— Отдать носовой! — Потом через паузу: — Отдать кормовой!
Наш буксир медленно отвалил от стенки и, развернувшись, взял курс на запад. С выходом в Ладогу на палубе стало свежо, резкий холодный ветер прогнал нас с палубы. В кубрике, куда мы спустились, было тепло и накурено. Полным ходом шла «травля». Техник самолета Гриша Литвиненко вспоминал летчиков, летавших на его самолете.
— У нас в эскадрилье были два друга — Дмитрий Князев и Григорий Монахов, вечная им память! Вот они дружили! Сколько раз попадали в переплеты и всегда выручали друг друга.
Наверняка Литвиненко это рассказывал для нас, молодых летчиков.
— Это были прекрасные летчики, — продолжал он, — виртуозы, не щадя своих жизней били они врагов.
Добрым словом вспоминали техники боевые дела погибших летчиков — Кочегарова, Алехина, Цветкова, Чабукиани… Вскоре все затихло. Потом с разных углов с присвистом послышался храп. Сначала он был робким, а потом перешел в резкий и уверенный…
Рано утром нас выгрузили на станции «Ладожское озеро». Мы на ленинградской земле. С Ленинградом у меня связано многое: здесь жил и работал мой отец, здесь училась моя мать. Здесь, после школы, в 1938 году я работал в «Облтехмонтаже». В 1941-м мною был закончен 1-й Ленинградский Летный аэроклуб. 31 июля 1941 года мы уехали из Ленинграда. Под Любанью наш поезд попал под вражеский налет. Сначала Ме-110 отбомбились по поезду, а потом с малой высоты расстреливали бегущую толпу людей. В нашем вагоне было убито 19 человек. В соседнем вагоне ехали летчики, видно, за самолетами. Я запомнил, как у вагона на насыпи лежал убитый средних лет полковник. Из правого виска еще струилась алая кровь. Он лежал прямо, только левая рука его была отброшена в сторону. На загорелой руке на золотой цепочке тикали золотые часики…
Незаметно к станции подкатил пригородный поезд с чисто вымытыми вагонами.
— Заходите, дорогие сынки! — приветствовала нас средних лет проводница.
Говорят, что на войне люди становятся лучше: и отзывчивее, и добрее. Но это добрый человек становится добрее, лучше, а негодяй остается негодяем.
Весь путь до Ленинграда мы смотрели в окна… Прибыли мы на Финляндский вокзал, и, как всегда, нас предупредили:
— С вокзала ни шагу. Ждать распоряжений!
На Загородном проспекте у меня жила знакомая девушка. Мы были знакомы еще в Новгороде. Я помнил, с каким трудом во второй половине июля мы отправили ее в Ленинград. Она осталась с отцом и матерью в Ленинграде, но в 1942 году ее отец умер. Теперь мне очень хотелось повстречаться с ней…
Стало известно, что нас вечером переправят кораблем прямо в Ораниенбаум: от Тучкова моста, по Финскому заливу. Время было, и мы уговорили командира провезти нас по городу. Легендарный город выглядел сурово. Народу — совсем мало. Неприятно было смотреть на окна, заклеенные крест-накрест бумагой. Несколько раз слышалась стрельба зенитных орудий. В небе, на большой высоте, рыщет немецкий разведчик. Наша грузовая машина прошла Литейный проспект и свернула на главный проспект Ленинграда: тогда он назывался не Невским, а Проспектом 25 октября[22]. Как и прежде, величаво стоят старинные дома. Осиротел Аничков мост без прекрасных коней П. Клодта: их укрыли от варваров. Трамваев не видно. С Дворцовой площади мы повернули по набережной к пристани у Тучкова моста. Хорошо, что мы посмотрели на Ленинград. Ведь мы за него будем драться…
Быстро темнело. Погрузившись на минзаг «Вятка»[23], пошли в Финский залив. Нас предупредили:
— В пути корабль будут обстреливать с южного берега, — и поинтересовались: — А плавать-то вы умеете? Может, придется искупаться!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
