— Не подходит, — разочарованно сообщила она. — Я не знаю, в чем дело.
— Воспользуйтесь чип-картой, — подсказала ей Пия.
— Ах да, действительно. Это у нас недавно, — Эстер смущенно улыбнулась. — Потому я об этом и не подумала. Мне действительно жаль, но в данный момент я тут ничем помочь не могу.
Чуть позже они уже ехали по Банштрассе.
— Ну и актриса! — ухмыльнулся Боденштайн.
— Ну, до вас-то ей далеко, — заметила Пия. — С этим интернет-кафе что-то не то. Хочется послать туда Остермана с разрешением на обыск.
— Так и сделаем. — Боденштайн взглянул на часы на приборной доске. — Без двадцати одиннадцать — время мессы.
Монастырь Келькхайма с его приметной колокольней возвышался над округой, был виден отовсюду и стал эмблемой города. Под звон колоколов верующие — в основном, конечно, пожилые люди, но были и семьи с детьми — потоком тянулись в церковь.
— Что мы тут делаем? — спросила Пия, когда Боденштайн остановил машину на парковке.
— Мы забираем господина Захариаса, — ответил Боденштайн. — У него была возможность связаться с нами, но он этого не сделал.
— Откуда вы знаете, что он здесь? — удивленно поинтересовалась Пия.
— Он член совета прихода Святого Иосифа и по воскресеньям ходит в церковь.
— А откуда вы это все узнали?
— Потому что я тоже хожу в ту же церковь, — ответил Боденштайн. — Но, к сожалению, в последнее время нерегулярно. А вот и он!
Комиссар вышел из машины, Пия последовала за ним. Норберт Захариас был приятным пожилым господином, худым и высоким, с пышными седыми волосами и узким загорелым лицом. Увидев Боденштайна, он явно испугался.
— Я как раз собирался звонить вам сегодня утром, — предупредил он возможный вопрос и дал понять, что нашел визитку Боденштайна.
— Мы не можем так долго ждать, — вежливо пояснил Боденштайн. — Вы должны проехать с нами в комиссариат.
— А нельзя ли сделать это через час?
Захариас обвел смущенным взглядом окружение; у его жены в белых кудряшках сделалось такое выражение лица, будто ей хотелось сквозь землю провалиться от стыда. Но Боденштайн был непреклонен. Захариас вложил в руку жены ключи от машины и покорился судьбе.
Вскоре они уже сидели друг против друга в кабинете Боденштайна.
— Вы попали в сложное положение. Как вы вообще заполучили этот контракт на проведение экспертизы?
— Меня вызвал бургомистр, — ответил Захариас. — Он сказал, что я лучше других знаком со всеми правилами и процессом, а кроме того, работа хорошо оплачивается.
— Но именно потому, что вам следовало не давать повода обвинениям во взяточничестве, как лицу, возглавляющему строительство в Келькхайме, вы должны были отказаться, — сказал Боденштайн.
Захариас слегка покраснел.
— Я не должен был отказываться, — попытался возмутиться он. — Я на пенсии. Ни тогда, ни сейчас никакие взятки не были возможны.
— А Паули утверждал другое, — возразил Боденштайн. — Он обвинил вас в том, что вы знали о неверных данных, которые инженеры вашего зятя положили в основу своего экспертного заключения. В частности, он утверждал, что некоторые парковочные счетчики специально не учитывались, поскольку их показания о незначительном количестве транспорта не позволяли сделать желаемые выводы. Как вы можете опровергнуть эти обвинения?
— Могу сказать, что это только на первый взгляд так кажется. — Захариас явно весьма основательно подготовился к диалогу с людьми из Союза защитников природы, окружающей среды и животных в Европе БУНТЕ и другими противниками В-8. — Расчеты и замеры, которые должны предварять какое-либо переустройство окружающего пространства, исключительно многочисленны и имеют комплексный характер. Ни я, ни сотрудники фирмы Бока не искажали данные и количество парковочных счетчиков Кенигштайна по злому умыслу. Произошла обычная ошибка.
— Эта ошибка имела далекоидущие последствия, — сказал Боденштайн. — Ведь план строительства В-8 в первую очередь исходит из напряженности транспортного потока. И если этот поток значительно ниже, чем показывают проведенные расчеты, то отпадает главный аргумент в пользу строительства дороги, не так ли?
— Речь не только о транспортном потоке, — ответил Захариас. — Следует также принимать во внимание экологическую нагрузку, сконцентрированный в одном месте выброс вредных веществ и шум.
— Как и всегда. — Боденштайн полистал свои записи. — Паули утверждал, будто имели место махинации и сговор между должностными лицами Келькхайма, Кенигштайна, Гессенского управления дорожного строительства и транспорта и даже федерального министерства. Он говорил, что речь идет исключительно о финансовых интересах фирмы Бока и личных интересах круга лиц, владеющих земельными участками, непосредственно прилегающими к планируемой трассе.
— Это полная чепуха совершенно в духе Паули, — отмел обвинения Захариас. — Предположения и спекуляции, лишенные всяких оснований. Почему вообще этим занимается полиция?
— Потому что мы ищем убийцу Паули, — сказала Пия. — Он выяснил, что господин Шварц, Конради и вы не так давно за бесценок скупили земельные участки как раз в районе прохождения планируемой трассы. И вы не могли согласиться с тем, что он обнародовал эти факты.
На это Захариас ничего не ответил.
— Вечером во вторник вы покинули свой столик в «Золотом льве» около 22 часов, — перешел Боденштайн к существу дела. — Где вы были после этого?
— Я немного поездил по округе, а потом был в моем саду в долине Шмибаха. Я хотел побыть один.
— Где именно вы катались по округе? — Пия обошла письменный стол и пристроилась на подоконнике рядом с креслом своего шефа. — Случайно не по Рорвизенвег?
Лицо Захариаса покраснело еще больше. Он провел рукой по подбородку.
— Ах, да зачем мне обманывать? — произнес он, чуть помедлив, усталым голосом. — Да, я был на Рорвизенвег. Да, я был у Паули во дворе. Я хотел с ним поговорить, спокойно, как мужчина с мужчиной.
— Вы сделали это? — спросила Пия.
— Что сделал? — Захариас недоверчиво взглянул на нее.
— С Паули поговорили?
— Н…нет. — Он покачал головой. — Только я зашел во двор, как навстречу вылетела девушка на мопеде. Она увидела меня и свалилась с мокика. Тут вся моя решимость пропала, и я вернулся к машине.
Боденштайн обернулся и посмотрел на Пию, потом встал.
— И мы должны поверить в эту вашу историю, господин Захариас? — спросил он. — Я думаю, все было совсем иначе. Вы были во дворе и поспорили с Паули. В гневе вы убили его как раз в тот момент, когда приехала девушка на мокике. И она увидела вас и Паули.
— Нет, нет, все было не так! — прервал его Захариас, вскакивая. — Я не видел Паули, я…
— Сядьте! — жестко приказал Боденштайн. — Я не верю ни одному вашему слову. У вас был серьезный мотив, вы оказались на месте преступления в момент преступления, у вас было чем убить Паули и на чем увезти тело. Я немедленно вас арестую по подозрению в убийстве Ганса Ульриха Паули.
— Но я этого не делал, — прошептал Захариас умоляющим голосом. — Правда, не делал. Поверьте мне!
— Тогда молитесь, чтобы мы нашли девушку с мопедом, — сказал Боденштайн и снял трубку, чтобы вызвать конвой и препроводить Захариаса в камеру.
Понедельник, 19 июня 2006 года
Результаты криминалистического исследования салона «Мерседеса» Захариаса не сулили владельцу ничего хорошего. Коврики в багажнике, вымытом с автошампунем, совсем недавно подвергались химчистке, и это притом что снаружи машину давно как следует не мыли. И на них были обнаружены следы крови. На основании этого в середине дня в понедельник судье предстояло утвердить приказ о содержании Захариаса под стражей и отклонить прошение об освобождении под залог. Перед отправкой в следственную тюрьму Вайтерштадта Боденштайн переговорил с подозреваемым еще раз. Осунувшийся Захариас сидел на нарах в камере; без галстука, ремня и шнурков он выглядел жалко. Арестованный все твердил, что даже не видел Паули, а не только не убивал, и что кровь в багажнике его автомобиля принадлежит не человеку, а кабану, которого он купил у приятеля-охотника и отвозил к Конради для разделки.
— Расскажите мне что-нибудь, что позволит снять с вас обвинение, — сказал Боденштайн. — Назовите хоть одного свидетеля, видевшего вас в указанный промежуток времени и способного подтвердить вашу невиновность. В данный момент картина складывается весьма неблагоприятным для вас образом.
Захариас прижал ладони к щекам и покачал головой. От Паули он поехал прямо на свой садовый участок и оставался там до утра. Почему? Он хотел побыть один. Потому что у него сложилось впечатление, что зять его использует. Потому что он больше не может слушать нытье своей жены. Уже под конец, когда Боденштайн хотел уходить, прозвучало наконец нечто существенное.
