Пия сосредоточилась и попыталась собраться с мыслями.
— Девочки знакомы с Паули? — спросила она.
— К сожалению, да, — ответил Зандер. — Друг Свении приводил их в тусовку Паули. К счастью, у моей дочери хватило здравого смысла, чтобы понять, что он за тип, но Свения попала под сильное влияние Паули.
Пия вернулась в ванную и замоталась в полотенце, будто Зандер мог ее увидеть.
— А где сейчас девочки? — спросила она.
— Я не знаю. Антония ничего не сказала.
— Где живет Свения? И что насчет ее родителей? Может, они знают, где девочки сейчас? — сыпала вопросами Пия.
— Боюсь, они знают еще меньше, чем я, — ответил Зандер. — Свения не очень-то ладит с матерью, а ее приемный отец работает в аэропорту в ночную смену.
— Бесполезно искать их вслепую. — Пия села на край ванны и задумалась. — Мужчина, который видел девушку, сказал, что, возможно, это подружка сына доктора Бока, Йонаса. Но вряд ли она подружка вашей дочери.
Повисла пауза.
— Вовсе нет, — наконец сказал Зандер. — Свения как раз подружка Йо.
Свения, Йо… И тут вдруг Пия вспомнила: «Там еще Йо и Свения». Эту фразу позавчера вечером Лукас произнес в Бурге, и Пия как раз узнала в Йо парня, которого накануне видела в «Грюнцойге». Постепенно все сложилось в цельную картинку. Бориса Балкана на самом деле звали Йонасом, и он был сыном доктора Карстена Бока, который оставил сообщение на автоответчике Паули, пообещав, что напустит на него своих адвокатов. Значит, дедушка Йонаса — Норберт Захариас, который по уши влип и сидит нынче в предварительном заключении по подозрению в убийстве. Итак, Йонас — друг Паули и завсегдатай бистро «Грюнцойг». Интересно, на чьей стороне этот парень?
На вечер Козима пригласила коллег, вместе с которыми последние месяцы работала над фильмом. Они хотели обсудить детали, но прежде всего, конечно же, отпраздновать окончание работы над фильмом. Боденштайн помог накрыть стол на террасе, поставил охлаждаться шампанское и принес из погреба бутылку хорошего красного вина. Он как раз собирался откупорить ее, когда в кухню вошла Розалия, прямо из гаража и с мотоциклетным шлемом, висевшим на руке. Девушка была совершеннейшей копией матери и унаследовала даже тициановские рыжие волосы, что, впрочем, ее раздражало, а потому в данный момент она покрасилась под платиновую блондинку.
— О, ты уже тут, — сказала она без особого восторга, увидев отца, и заглянула в холодильник.
— Мило, в качестве приветствия. — Боденштайн припомнил те времена, когда по вечерам его дочь радостно бросалась ему на шею, а потом с осуждением уставился на нее. — Ты в таком виде разъезжаешь на мопеде по округе?
Розалия была в джинсах с такой заниженной талией, что видны были полоски ее стрингов, а короткая рубашка оставляла голым весь живот. Так выглядят обычно шлюхи из привокзального квартала.
— А что еще мне остается? — едко поинтересовалась она. — У меня нет собственной машины, а мама свою превратила в металлолом.
Боденштайн встряхнул головой. Лоренц постепенно обретал вменяемость, но Розалия все еще находилась в последней фазе довольно жестко протекавшего переходного периода со всем, что к нему прилагалось.
— Кстати, — заявила она, — на летние каникулы я нашла себе мегакрутую подработку.
— Скажи правду, ты нашла место практикантки в адвокатском бюро?
— He-a, — сказала Розалия, запуская палец в соус для гриля. — Я нашла работу на террасе в «Кас-Виахес» на Майорке.
— Что, прости? — Боденштайн ошеломленно посмотрел на дочь. — Это кем же?
— Тебе, наверное, не покажется, что это так уж круто. — Розалия втиснула свою маленькую попу на разделочный стол между тарелкой с баклажанами и цукини и миской с салатом. — Я буду помощницей на кухне и официанткой. И заработаю 800 евро, жилье и кормежка бесплатно. А моим шефом будет Клаудио Белькреди!
Боденштайн опустил бутылку на стол.
— Собираешься работать подсобницей на кухне на Майорке? — переспросил он. — Ты часом на солнышке не перегрелась? Я думал, ты хочешь изучать юриспруденцию, а летом поработать как практикантка в конторе во Франкфурте.
— Юриспруденция — это скука, — тряхнула головой Розалия. — Я хочу стать поваром. Знаешь, кто устроил мне эту работу на Майорке?
— Уже догадываюсь. — Боденштайн глубоко вздохнул. — Этого таракана в твою голову запустил мэтр Сен-Клер.
Жан-Ив Сен-Клер был французским поваром с мишленовской звездой,[5] которого невестка наняла для их ресторана в семейном имении. Козима говорила Боденштайну, что Розалия тайно влюблена в темпераментного француза с юга.
— Никаких тараканов он мне в голову не запускал, — возразила Розалия, болтая ногами. Но Боденштайн заметил, как она покраснела. — Он просто посоветовал мне, прежде чем решать стать поваром, познакомиться с кухней поближе и набраться опыта.
В кухню вошла Козима.
— Спускайся, Розалия! — велела она.
Девочка послушалась, соскользнула мимо матери и снова открыла холодильник.
— Перестань! — Козима отодвинула ее от холодильника и закрыла дверцу.
— Но я правда хочу пить, — заныла Розалия.
— Пойди и возьми что-нибудь в гараже.
— Но там все теплое, как моча! Я…
— Уйди отсюда! — закричала Козима на дочь.
— Кто кричит, тот не прав, — обиженно ответила Розалия и исчезла.
— Она действует мне на нервы. — Козима прислонилась к раковине и вздохнула. — Все действует мне на нервы.
Боденштайн взглянул на жену. Она всегда была стройной, но временами ее худоба стала казаться болезненной. Она была бледна, под глазами залегли голубоватые тени, которых Оливер прежде не замечал.
— Тебе нужно немного отдохнуть, — сказал он. — Я рад, что ты наконец закончила работать над фильмом.
— Охотно верю, что ты рад, — саркастически усмехнулась Козима. — Я же знаю, что тебе не нравится вечерами слушать мои разговоры о фильме, когда у тебя все мысли в голове исключительно о твоем деле.
Упрек был несправедлив и совершенно безоснователен.
— Я уже сыта этим по горло. — Голос Козимы стал визгливым. — Я же здесь прежде всего уборщица и кухарка и должна все совмещать под одной крышей.
Боденштайн не мог объяснить вспышку раздражения Козимы, он не чувствовал за собой никакой вины. А потому некоторое время слушал ее тираду молча.
— Ты исчезаешь каждое утро, оставляя все на меня одну, — в конце концов заявила Козима. — А чем заняты твои дети, тебя вообще не волнует.
— Подожди-ка, — ошеломленно прервал Боденштайн. — Меня очень интересует все, что касается тебя и детей. Я…
— Не ври! — Козима уже кричала. — Знаешь что? Садись-ка ты просто в машину и катись заниматься своим делом! Я прекрасно обойдусь тут без тебя, раз у тебя нет никакого желания разговаривать с моими друзьями.
— Что это на тебя вдруг нашло? — возразил Боденштайн, тоже на повышенных тонах.
В кухню заглянула Розалия.
— О, супружеская ссора! — сказала она.
И в тот же миг Козима не совладала с собой; слезы брызнули у нее из глаз, и она мимо Розалии выскочила из кухни. Отец и дочь в недоумении переглянулись, не зная, что и думать.
— Что это на нее вдруг нашло? — спросила Розалия. — Климакс или что?
— Поуважительнее, пожалуйста, говори о собственной матери!
И Оливер сразу же, позабыв о собственном раздражении, бросился вслед за Козимой вверх по лестнице в спальню. Он услышал рыдания в ванной комнате. Жена сидела на краю ванны, тушь растеклась у нее по щекам. Боденштайн присел перед ней на корточки и осторожно тронул ее колени. Она истерически всхлипнула, потом так же истерически засмеялась и вдруг безвольно обмякла. Боденштайн успел лишь подхватить ее, чтоб она не ударилась головой о кафель. Он поднял жену, отнес в спальню и положил на кровать. Розалия в растерянности стояла в дверях и смотрела с испугом.
— Думаю, вечеринку мы можем отменить, — сказал Боденштайн.
Перед кафе «Грюнцойг» стояли велосипеды, мопеды и мотороллеры. Желтого мокика среди них не было. Пия вошла в бистро. При виде Лукаса за прилавком у нее вдруг засосало под ложечкой. Народу было немного, казалось, здешняя молодежь по большей части развлекается где-то в другом месте. Лукас обрадованно ее поприветствовал; похоже, он не затаил обиды за субботний вечер.
— Привет! — сказала Пия и присела у барной стойки, остальные табуреты были не заняты. — Что-то не густо у вас сегодня.
— Футбол! — Лукас указал большим пальцем за спину в направлении двора. — Хотите что-нибудь выпить?
— С удовольствием! Что можешь предложить?
— Лучше всего у меня получается «Секс на пляже», — он весело подмигнул и задержал на мгновение нахально-неотразимый взгляд. Пия поняла, что как минимум половина девчонок бывает в этом кафе только из-за него.
