– Я хочу сказать, что он верит в свои права, как ребенок верит в Санта-Клауса. В рождественскую ночь дети могут его слышать и видеть. Да, Минский увидел привидение.
Эсфирь на минуту задумалась.
– А знаешь, мне он понравился. И я не думаю, чтобы он выжил из ума.
– О нет, «выжил из ума» здесь не подходит. – Мартин склонил голову набок. – Я тебе скажу, что мне кажется. Думаю, его не волнует, достанется ли картина ему лично.
– Пожалуй. Деньги для него ничего не значат.
– Именно. Ему просто захотелось еще раз ее увидеть. А потом, если бы он прилетел в Амстердам и завяз там в судебных интригах, то не исключено, что он просто бы не дожил до следующей встречи с картиной.
Эсфирь некоторое время молча изучала лицо Хенсона.
– Что? – нахмурился он.
– Ты… – Она замолчала, подыскивая слова. – Ты, я бы сказала, довольно тонко чувствуешь чужие настроения. Редкий талант для шпиона из Канзаса.
Хенсон вскинул голову, отвлекшись на стюардессу, которая предлагала всем шампанское. Они решили взять себе по бокалу.
– Знаешь, Мартин, человек более циничный мог бы заявить, что Минский, дескать, охотится за деньгами.
– А кто его знает, может, и так, – беспечно ответил он, отпил глоток, скорчил гримасу и отставил бокал. – По-моему, я все-таки апельсиновый сок заказывал… Слушай, я просто мечтаю о том дне, когда люди наконец станут исполнять мои невинные просьбы. Хотя бы через раз.
– Живи и пой, – поделилась советом Эсфирь. – А кстати, что это за доктор Альман из университета? Каким боком он связан с Минским?
Хенсон потряс головой.
– Жолие мне сказал, что этот тип преподает историю искусства. Может, они с Минским собутыльники. Он, вообще-то, никакой не эксперт по Ван Гогу, да и никогда не претендовал на это. Думаю, Минский просто хотел заручиться поддержкой хоть какого-то специалиста.
Эсфирь рассеянно побарабанила пальцами по подлокотнику и глубоко вздохнула.
– Слушай, мне все-таки еще раз хочется расставить все точки. Если я и согласилась лететь, это вовсе не значит, что я готова записаться в твою группу.
– А я все равно признателен хотя бы за такую поддержку.
Девушка улыбнулась.
– Я только не понимаю, зачем нужна эта поддержка. Вы, мистер Бойскаут, вполне способны постоять за себя. Жизнь мне спасли в гостинице.
– А вы, сударыня, спасли меня из горящего здания, умудрившись выбить окно. Мы, стало быть, квиты… – Хенсон приветственно поднял свой бокал. – Ну да ладно. Скажи-ка мне еще раз, почему ты летишь в Амстердам с мужчиной, которого едва знаешь.
– Мне надо выяснить насчет отца.
– Могу ли я озвучить несколько иную гипотезу?
– О, какая элегантность! – тихо сказала она. – Что ж, фантазируй…
– Мне кажется, ты во многом похожа на меня.
Эсфирь закатила глаза.
– Какая чушь!
– Нет, я серьезно. Ты права. Я действительно был бойскаутом. Даже получил звание «орла». Высшая ступень, между прочим. Вот. А конец войны во Вьетнаме я встретил в береговом дозоре возле Сайгона. Потом работал полицейским в захолустье, а когда окончил академию, то перешел в Казначейство. Ловил контрабандистов. Показал кое-какие результаты. Особенно в последней операции с доколумбийским искусством. И теперь мне поручили новое дело, как ты знаешь.
– Ты был во Вьетнаме? Ты что-то слишком молодо выглядишь.
– Так ведь под самый конец. Мальчишкой еще. Иногда, впрочем, я сам себе кажусь стариком… Пройдет сколько-то там лет, и мне стукнет полтинник.
– Ого! Но ты так и не сказал, что между нами общего.
– Эсфирь, учись читать между строчками. – Он наклонился поближе и перешел на шепот. У девушки защекотало в ухе. – Ты записалась в «Мосад». Почему?
– Ты знаешь, что я ничего не могу сказать про «Мосад». Я даже не понимаю, что это слово значит.
– Ах да! Конечно. – Хенсон улыбнулся во весь рот, потом посерьезнел. – Тогда я выдвину еще одну гипотезу. Простое объяснение. Ты хотела справедливости. Хотела бороться за правое дело.
Эсфирь помотала головой.
– Допустим на секунду, что это так. Но ведь разведка – не то место, где можно найти кристально чистую этику и мораль.
– Как ни странно, то же самое относится и к полицейской службе. Проходит какое-то время, и тебе становится все равно. Просто делаешь свою работу. Тебя уже не волнует, прав ли ты или нет. Главное – прищучить тех, в кого начальство ткнуло пальцем. Когда Селеста… моя жена… когда она умерла, я с головой кинулся в работу. Мне было наплевать, что и почему я делаю. Лишь бы делать дело. В общем, сам себя потерял на какое-то время.
Эсфирь понимающе кивнула.
– Но когда замсекретаря Казначейства предложил эту идею насчет международной группы, во мне что-то щелкнуло. Я увидел шанс сделать нечто заведомо хорошее, не столь двусмысленное. Да, конечно, я понимаю: многие дела попадают в серую зону юриспруденции – кто именно и чем именно владеет и так далее… Однако главное, что мною движет, – стремление восстановить законные права истинных владельцев. И это доброе, справедливое дело. Я сплю лучше, когда знаю, что моя работа несет в себе нечто положительное. Цель не просто упечь плохих парней за решетку, а вот именно что вернуть краденые вещи законным владельцам.
– В тебе столько американского, – заметила Эсфирь. – Наивный оптимизм.
– Наивные оптимисты способны вершить великие дела. Они, к примеру, создали государство Израиль. Слыхала?
Эсфирь поерзала в кресле.
– Их вряд ли можно назвать наивными.
– Ой ли? Строительство нового государства, со всех сторон окруженного врагами? – Он коснулся ее руки. – Присоединяйся к нам. Мы занимаемся добрыми делами.
– Ты не умеешь сдаваться, я так понимаю?
– Буду держаться до последнего. Как говорят в театральных кругах, «пока не пропоет толстуха и не опустится занавес».
– Ты, конечно, человек упрямый, но я не толстуха, петь не собираюсь, а речь идет вовсе не о театре. Я здесь только лишь из-за матери. Предложение твое очень лестно, однако… Если тебе от этого легче, могу обещать, что еще подумаю. А пока что на этом все.
– Мне сейчас и этого достаточно. Будем считать, что у тебя пробный выезд. Испытательный срок. Стажировка.
– Как сказать… Может, я приберу Ван Гога к рукам, спихну его на аукционе за пару миллиардов и уйду на пенсию, – саркастически ответила Эсфирь. – А почему мы не взлетаем?
– Аэропорты! Ничего, с минуты на минуту, – беспечно ответил Хенсон. – Они обычно наверстывают время в международных рейсах.
Эсфирь подняла тост за гладкий перелет, бокалы звякнули, и немного шампанского перелилось через край. Девушка сделала большой глоток и решила воспользоваться моментом, чтобы извиниться.
– Знаешь, когда я… насчет твоей жены… Я же не специально. Я не думала, что…
– Ладно, проехали, – сказал он, отведя глаза.
– Мне почему-то казалось, что ты семейный, с тремя детьми… Один из тех, кто учит своих мальчишек, как играть в бейсбол. Я не ожидала, что…
Эсфирь вновь заметила, что причиняет ему боль. Чувствуя себя полной дурой, она даже сама не могла понять, почему ее тянет ворошить эту тему.
– Извини, – сказала она тихо.
Он не ответил. Девушка допила свое шампанское и уже шарила рукой в поисках ремня безопасности, когда раздался голос капитана:
– Дамы и господа, к нашему великому сожалению, мы вынуждены попросить вас покинуть самолет и вернуться в зал ожидания.
В салоне раздался коллективный стон.
– Это что за новости? – нахмурилась Эсфирь.
– Прошу выходить организованно и без задержек, – продолжал капитан. – Ручную кладь оставьте, пожалуйста, на своих местах. Мы о ней позаботимся.
Пассажиры уже начинали гуськом идти на выход.
– Когда они предлагают оставить ручной багаж, значит, намереваются посадить всех обратно, – глубокомысленно заметил Хенсон.
– Будем надеяться.
– Пожалуйста, побыстрее, – слышался властный голос у люка. – Нет-нет, только не бегом. Просто бодрым шагом. Побыстрее, пожалуйста…
Эсфирь бегло оглядела стюардесс и по их напряженным лицам поняла, что каша заварилась явно с подачи службы безопасности.
Они торопливо покинули салон, и на несколько секунд толпа их разделила. Когда Эсфирь вновь нашла Хенсона, тот стоял у окна коридора и смотрел на группу аэродромных работников, вооруженных палочками-светофорами. Похоже, самолет собирались куда-то отвести.
– Что там? – спросила Эсфирь.
– Проходите! Не задерживайте! – тут же отреагировал стоявший рядом полицейский.
– Пойдем, пойдем, – заторопил ее Хенсон и даже потянул за руку.
– Да что такое? – уже настойчивее повторила девушка, когда они оказались в зале ожидания.
Он оттащил ее в сторону и на ухо прошептал:
– ФБР. Я узнал одного парня у выхода из салона. И еще: они собираются оттащить самолет.
– От здания терминала… – У Эсфирь перехватило голос.
