В следующую секунду он увидел черные взметнувшиеся кудри – резко, повернувшись, Женевьева Слокум уходила от него решительным шагом.
«Удивительно, – думала Лотти, очищая овощи для рагу, – удивительно – как можно заниматься приготовлением обеда, например, а думать при этом совсем о другом?»
Вот она сейчас чистит картошку и скребет морковь, а мысленно все еще в церкви, в Миль-Крике. С каждым ударом ножа, отсекающего зеленую пышную картофельную ботву, она все больше злилась на высокого худого пастора этого процветающего прихода.
Она на секунду оцепенела, прикрыв глаза и опустив руки, задумавшись о пасторе, о его измене своему долгу. Как мог он предстать перед приходом, так опозорив свою честь, так запятнав свою репутацию?
Воображение перенесло ее в церковь – сейчас Лотти снова оказалась на скамье. В своем старомодном платье, в заштопанных перчатках и грубых башмаках, она представляла собой самое непривлекательное зрелище – и прекрасно понимала это.
Затем перед ней возникла другая картина: Джон и дети, стоящие возле скамьи в маленькой церкви. Джон, рослый и светловолосый, с руками, которые легко могли поднять стофунтовый мешок и подбросить в воздух четырехлетнюю девочку. В рубашке, выглаженной ею, с туго застегнутым воротничком, он сидел рядом со своим племянником, возвышаясь над мальчиком, как пожарная башня, – дядя, исполняющий роль отца.
Роль оказалась не так уж трудна, напомнила себе Лотти. Ведь он всего лишь раз заговорил о том, чтобы отправить детей в Сент-Луис, – сказал об этом, когда она только приехала. Может быть, подумала Лотти, может, он отказался от этой мысли.
Лотти открыла глаза и принялась еще яростнее скрести морковь, которую держала в руках. «Наверное, и репа бы не помешала», – подумала она, опуская последние из очищенных овощей в кастрюлю с водой.
Лотти вытерла руки о фартук, который сшила сама, и направилась в огород, полный сорняков и перезрелых овощей – огород в этом году Джеймс оставил на произвол судьбы. Кажется, репа выросла сама по себе из семян, пролежавших зиму под снегом, и Лотти пошла к тому месту, которое заприметила несколько дней назад.
Глаза девушки радостно блеснули, когда она выдернула из грядки две крупные репы. Она сбила с них землю и очистила от ботвы, решив сохранить их до следующего дня, к обеду. Ярко-желтые, без единого темного пятнышка, они были прекрасным дополнением к бекону или ветчине. Поход в коптильню всего лишь через несколько дней после прибытия преподнес ей приятный сюрприз. Лотти обнаружила там часть окорока и почти целую грудинку – гораздо больше, чем она ожидала увидеть в это время года, когда пришла пора забивать свиней и старые запасы должны были истощиться.
Джон объяснил ей, что через месяц она бы обнаружила коптильню в работе, а сейчас был временный простой. Жизнь в Нью-Хоуп плохо подготовила Лотти к хозяйственным работам на ферме Тиллмэнов, но когда дело доходило до заготовки провизии, тут уж она оказывалась в своей стихии. Даже у приюта имелась своя коптильня в пригороде Бостона, и каждую осень там развешивали и коптили свинину. Девушка привыкла к ограничениям в пище и сейчас вспоминала с улыбкой о времени своего пребывания в приюте – сколько раз она тщетно выискивала кусочек мяса в своей тарелке с супом или рагу.
Лотти выпрямилась, одной рукой прижимая репу к фартуку, а другой, держа ботву. Она обвела глазами ферму, ради процветания которой Джеймс Тиллмэн так тяжко трудился, отвоевывая у природы землю. Из всех построек непригляднее всего был домик, где они жили. Как и большинство фермеров, Джеймс больше заботился о помещениях для скота; многочисленные хозяйственные постройки служили доказательством его процветания. Начиная с большого двухэтажного сарая и кончая дощатым хранилищем для кукурузы – все выбеленные известкой постройки были крепкими и содержались в отличном состоянии.
Лотти стояла посредине запущенного огорода и глядела в небо. То, что она видела здесь, на этой ферме, являлось, без сомнения, волей Господа, думалось ей. Возможно, череду событий направляла всемогущая рука, и она, Лотти, была только маленькой частичкой непостижимых замыслов Господа. И ей наверняка найдется здесь место…
«Представь себе полевые лилии», – обычно говорила ей мисс Эгги Конклин, когда девушка теряла надежду вырваться за стены приюта. Цитата из Библии не очень-то подходила к нынешнему положению Лотти, никогда не считавшей себя таким прекрасным цветком, но все-таки немного утешала.
Эгги… рослая, крепкая женщина, проводившая ее словами поддержки и благословения. Глаза Лотти наполнились слезами при воспоминании о женщине, заменившей ей мать. Встряхнув головой, словно отгоняя воспоминания, девушка направилась к дому.
Лотти подобрала подол, собираясь взойти на крыльцо, когда навстречу ей вышел Томас.
– Ненавижу репу, – заявил он, выпятив нижнюю губу и нахмурившись.
– Она очень полезна, – мягко возразила Лотти.
– Нет, – настаивал Томас. – Папа говорил, что хороша в репе одна ботва. Остальное годится только свиньям.
– Да, конечно, это не самый вкусный овощ, – с улыбкой согласилась Лотти, – но я полагаю, что не следует кормить свиней репой.
– А что, по-моему, прекрасная идея, – неожиданно раздался голос Джона, и дядя поддержал племянника. – Свиньям тоже надо есть, мисс Лотти, – сказал он с непоколебимой уверенностью.
– Да, – решительно воскликнул Томас, становясь рядом со своим союзником. Мальчик выжидающе смотрел на Лотти, которая, задумчиво склонив набок голову, вертела в руках две огромные репы.
– Что ж, я сдаюсь, – сказала она, наконец, и наклонилась, чтобы положить овощи на крыльцо. – Мы порубим их в бадью после обеда. Думаю, они превратятся в отличную грудинку.
Джон засмеялся и, шагнув к девушке, взял ее за локоть своей большой рукой.
– А мы с радостью съедим ботву на обед, – предложил он.
Лотти с улыбкой смотрела на ликующее лицо Томаса. Такой поворот событий явно пришелся ему по душе.
Воздух был спокоен, солнце припекало вовсю. И вдруг Лотти услышала слабое ржание лошади. Смутное чувство тревоги охватило ее, чувство, вытеснившее все ностальгические воспоминания, нахлынувшие на нее в саду.
Она ощутила прикосновение пальцев Джона и тепло его ладони. Медленно, нерешительно ее взгляд нашел его глаза. Наверняка он понял, что заставило ее покраснеть. Да, конечно, он должен был чувствовать ее реакцию на это прикосновение. Длинные рукава ее платья были высоко закатаны, и его загорелые пальцы веером легли на ее предплечье, вдавливаясь кончиками в ее мягкое тело с просвечивающими голубоватыми прожилками. Она опустила взгляд на его руку и почувствовала, как мурашки пробежали у нее по спине.
