Первым намерением Джона было остановить Лотти, прежде чем она взойдет по ступенькам крыльца. Когда Томас выказал свое отношение к ненавистной репе, Джон решил поддержать мальчика. А Лотти, прижимавшая овощи к переднику, выглядела так мило…
Он думал слегка поддразнить ее, но замешательство в ее взгляде смутило его. Он посмотрел на ее руку – кожа белая, и кровь пульсирует совсем близко. Мягкая и красивая обнаженная рука казалась совершенно беззащитной в его грубых пальцах, кончиками которых он чувствовал биение ее пульса. Джон перевел взгляд на ее шею и увидел, как краска заливает ее, поднимаясь к лицу девушки. Она судорожно сглотнула, и он перевел взгляд на потемневшие глаза под длинными ресницами, сморгнувшими два раза за то время, что он смотрел на них.
«Тростиночка вся трепещет…» – подумал он с удивлением.
Глаза его сузились, а взгляд по-прежнему блуждал по лицу девушки. Ее припухлая нижняя губа дрожала, и он ненадолго задержал на ней свой взгляд, вспоминая мгновения, когда розовый кончик ее языка так выразительно сновал между уголками рта, увлажняя эту губу и внося ужасный сумбур в его мысли. На одно мгновение, более короткое, чем потребовалось кончику языка, чтобы совершить свой путь из конца в конец, он представил себе аромат ее губ. Представил соблазнительную, сочную подушечку ее губы, ощутил такую сладость, как если бы прижался к ней своими губами. Если бы его язык попробовал эту ускользающую розовую плоть, было бы сладко? Был бы запах Лотти похож на аромат полевых цветов, который с таким постоянством следовал за ней повсюду?
Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от этих навязчивых мыслей. Маленькая горожанка Лотти помыкала им, как хотела, ее розовые щеки и алые трепещущие губы заставляли его чувствовать приблизительно то же, что чувствует возбужденный бык на пастбище рядом с годовалыми телочками.
В замешательстве от собственных мыслей, смущенный непреодолимым желанием, терзающим его плоть, Джон отступил на шаг. Отпустив локоть девушки, он прочистил хриплым кашлем горло и пристально посмотрел на нее. Джон увидел, как дрогнули ее веки, когда она отвела взгляд.
Ее грудь под темным невзрачным платьем высоко поднялась. Она набрала полные легкие воздуха и повернулась к нему со светлой улыбкой.
– Я помою и порежу ботву, если ты, Джон, принесешь из коптильни ломоть свинины, – сказала она и направилась к двери дома.
Сердце ее тяжело стучало, лоб покрылся испариной. Она вбежала в прохладный полумрак дома и остановилась сразу за дверью.
«Как странно, – думала Лотти, переводя дыхание. – У этого человека удивительно теплые руки, такие я никогда не встречала. Не говоря уж об улыбке, которая могла бы заставить и цветок зимой распуститься».
Она опустила зелень в таз, укрепленный над стоком, и направила на ботву струю воды из кастрюли, чтобы смыть садовую пыль и грязь. Прикусив губу, она обдумывала свое положение.
– Мисс Эгги, вы мне об этом не говорили, – в изумлении прошептала девушка. – Вы учили меня не разговаривать с незнакомцами во время путешествия, и вы учили меня быть хорошей женой, женой, покорной мужу. Но вы никогда не говорили мне, что женщина может испытывать такое тепло и трепет. И такие странные ощущения, идущие откуда-то изнутри….
– Мисс Лотти, вы все еще готовите? – раздался с чердака жалобный голос Сисси. – Мой животик проголодался, – жаловалась девочка, заглядывая в кухню через край обшивки.
Лотти тряхнула головой, прогоняя беспорядочные мысли и чувства, которые вызвала в ней близость Джона, и постаралась придать своему лицу веселое и беззаботное выражение.
– Как насчет куска хлеба с маслом, Сисси? – спросила она, пытаясь успокоить малышку. – Я поставила мясо на плиту перед тем, как мы утром поехали в церковь, и осталось недолго подождать, пока в бульоне сварятся овощи. Ты и не заметишь, как мы приступим к обеду.
Сисси понимающе кивнула.
– Мне нравится ваш хлеб, мисс Лотти, – заявила она. – У папы никогда так хорошо не получалось после того, как мама нас покинула. А в последнее время он просто покупал его у миссис Клаусон.
Сисси подобралась поближе, чтобы видеть, как Лотти отрезает изрядный ломоть хлеба.
– Миссис Клаусон не делала такой хороший воздушный хлеб, как вы, – сказала девочка. – Иногда он был… очень невкусный, и наш папа говорил, что когда ешь его, кажется, будто жуешь скалу Гибралтар. – Сисси нахмурила свой маленький лобик – казалось, она о чем-то задумалась. – Мисс Лотти, – спросила она несколько минут спустя, – папа ведь просто дразнился, да? Нельзя ведь и вправду съесть скалу? – Она захихикала.
Лотти отрицательно покачала головой, сняв крышку с масленки, стоящей посреди стола. Руки ее проворно намазывали хлеб толстым слоем масла. Девушка едва заметно усмехнулась, подумав о том, что надо бы потом пересказать этот разговор Джону.
– Нет, конечно, нет. Ваш папа просто чуть-чуть над вами подшучивал, – ответила она.
Когда маленькие пальчики взяли хлеб из ее рук, Лотти почувствовала, что любовь к этому шаловливому ребенку все больше и больше овладевает ее сердцем.
Глава 7
Она была подобна дыханию весны. «Женевьева Слокум не похожа на дочь хозяина магазина», – подумал Джон, только взглянув на ее тонкие бледные пальцы, отмеряющие отрезы дорогой темно-коричневой материи для своих заказчиц. Стоявшая неподалеку Мэйбл Шарп внимательно наблюдала за Женевьевой. Она была выряжена в модное платье серого цвета, в каких и приличествует ходить женам владельцев похоронных бюро.
«Цвет подходит в равной степени и сиротам, и могильщикам…» – криво усмехнулся Джон. Потом его губы дрогнули – он вдруг вспомнил скромный гардероб Лотти, если вообще можно было назвать «гардеробом» то, во что она одевалась. У Мэйбл Шарп имелся выбор. У Лотти его не было. Сдвинув брови и сощурив глаза, Джон оглядел прилавок, где Женевьева заканчивала свою работу.
– Доброе утро, Джон, – прощебетала она. Глаза девушки оценивающе осмотрели его.
Он заткнул большие пальцы за ремень брюк и кивнул ей. Затем пробасил:
– Доброе утро, миссис Шарп.
Дама обернулась, и глаза его весело вспыхнули. Поджав губы, Мэйбл задала Джону вопрос, который, он был уверен, терзал умы половины населения Миль-Крика.
– Мисс О'Мэлли все еще присматривает за детьми у вас дома?
Джон улыбнулся.
– Думаю, весь город уже знал бы, если бы она его покинула, не правда ли? – ответил он вопросом на вопрос.
Мэйбл взяла сверток, который Женевьева обернула в коричневую бумагу и аккуратно перевязала бечевкой.
– Бог в помощь, – сказала миссис Шарп, чопорно поджав губы. – Я все думаю об этой бедной девушке и о той ситуации, в которой она оказалась. Мне кажется, в городе должна найтись семья, которая могла бы позаботиться о месте для нее.
