они, и их исконная среда, местечко, претерпевают кардинальные изменения. Подобный двусмысленный жест мы видим и в художественных, и в пропагандистских текстах и фильмах на русском и идише, выходивших в 1930-е годы.
Проект трансформации маргинализированных местечковых евреев в созидателей, рабочих и колхозников, сам по себе был не нов. Советско-еврейский проект 1920-х и 1930-х годов (советско-еврейский, потому что он был инициирован евреями и во многом зависел от щедрой помощи евреев Запада) стал продолжением деятельности еврейских просветителей (маскилов) в царской России и во многом пересекался с задачами сионистского движения. Проект обращения евреев к производительному труду переплетался с вопросом о еврейском теле. У советско-еврейского проекта и сионистского движения были схожие цели и методы их достижения: пересоздание еврейского тела через переселение евреев на землю, которая будет признана еврейской национальной территорией. В СССР евреям было предоставлено две возможности пересоздать себя и сменить место жительства в рамках политики тела, которая обеспечивала им дом и национальный очаг в еврейских поселениях на юге Украины, в Крыму, а впоследствии – в Еврейской автономной области со столицей в Биробиджане. Советские романы, брошюры, журналы и фильмы 1920-х и 1930-х годов, и на русском, и на идише, создавались в только что родившемся стиле социалистического реализма, в них проводилась прямая связь между переделкой еврейского тела и социалистическим строительством и национальной принадлежностью. Этот масштабный проект оказал влияние на сотни тысяч евреев; его воздействие на русское культурное пространство было столь же значительным. Например, русскоязычный журнал «Трибуна», официальный орган ОЗЕТа (Общества землеустройства еврейских трудящихся), к 1932 году вышел в 1,9 миллионов экземпляров [Dekel-Chen 2005: 292, п. 76].
Проект не насаждался сверху и насильственно. Евреев и еврейских писателей не следует считать пассивными жертвами социалистического строительства и соцреализма. Евреи принимали активное участие в антирелигиозных кампаниях и других формах социалистического самоперестроения, однако и в новой жизни продолжали отправлять еврейские обряды. В 1930-е годы соцреализм стал единственной официально признанной эстетической формой. Для литературы соцреализма были характерны простой доступный стиль, положительные герои-пролетарии, которых вразумляли мудрые партийные функционеры, и прославление сталинских пятилетних планов, до счастливого выполнения которых рукой подать. В романе «Время, вперед!» – название говорит о многом – писатель В. П. Катаев создает образ инженера-еврея, который, опережая время, производит на год вперед расчеты для бетономешалок, тем самым повышая производительность труда и приближая дату построения социализма. Другие писатели-евреи, в отличие от Катаева, включали в свои соцреалистические сюжеты и традиционный еврейский материал. При описании новой земли обетованной в советской литературе на идише широко используются язык библейского Завета и иные чисто еврейские тропы. Например, в произведениях Маркиша и Бергельсона, посвященных социалистическому строительству, троп обрезания переработан под задачу описания проекта создания нового советского еврея на новой советской еврейской родине. Обрезание – метка на еврейском мужском теле, оно воплощает в себе принадлежность к еврейству. В рассказе Бабеля «Карл-Янкель» (1931) в гротескно-комическом ключе представлен суд над теми, кто совершил обрезание.
Цель перестроения еврейского тела – сделать мужчин-евреев более маскулинными и искоренить в женщинах те черты, которые издавна прочитывались как знаки физической и политической слабости и связывались с традицией, еврейской общиной, местечком1. Впрочем, в произведениях писательниц на идише 1930-х годов просматривается и другой подход. Рассказы Горшман об опыте работы в еврейской сельскохозяйственной коммуне в Крыму не следуют плану, разработанному Маркишем, Бергельсоном и другими. Горшман отказывается от пут национальной принадлежности, от непривлекательного образа еврейки как препятствия на пути прогресса и вместо этого обращается к радостям и опасностям свободной жизни в новом еврейском пространстве – коммуне в степи.
Однако, хотя упор и делался на новых евреев и новые еврейские очаги, традиционная еврейская жизнь в 1930-е годы не прекратилась. В конце этой главы речь пойдет об инсценированном [84] исчезновении/возвращении местечкового еврея. В произведениях Гехта и в других русскоязычных текстах, где традиционная еврейская жизнь подается как пережиток, она одновременно и вписывается в русское культурное пространство. В трех русскоязычных фильмах, «Возвращение Нейтана Беккера» (1932), «Граница» (1935) и «Искатели счастья» (1936), мы видим тот же неоднозначный жест. Во всех этих кинолентах показано торжество нового советского образа жизни над жизнью местечка. При этом в «Возвращении Нейтана Беккера» и в «Искателях счастья» основной акцент сделан на местечковых евреях. Символическая фигура из прошлого вписана в проект будущего.
Политический фон
Фефер, Маркиш, Бергельсон и другие авторы, писавшие в СССР на идише в 1930-е годы, прекрасно знали о росте антисемитизма в Германии. Бергельсон вернулся в Москву только в 1934 году, одной из причин его возвращения стало растущее давление на евреев в Германии, хотя свое влияние оказали и активная поддержка в СССР культуры на идише, и привилегии, которыми пользовались литераторы. Советские идишские писатели могли без труда перечислить преимущества, которыми евреи пользовались в СССР. Фефер в речи на Первом съезде советских писателей в 1934 году описывает застарелые проблемы еврейской диаспоры и подчеркивает, что у советских еврейских писателей, как и у еврейских рабочих по всему миру, есть единственная подлинная родина, СССР. Палестина, по словам Фефера, никогда не была домом для еврейских масс, а только для еврейских эксплуататоров; более того, Палестина теперь – колония британского империализма [Луппол и др. 1934: 167].
С созданием в 1934 году Еврейской автономной области СССР стал первой в мире страной, где у евреев появился свой национальный очаг; одновременно правительство тем самым решало некоторые свои политические и военные проблемы на Дальнем Востоке. Как пишет Ц. Гительман, в Биробиджане евреям предлагались «экономическая реабилитация и общественное уважение, которые им давал сельскохозяйственный труд; а также сохранение и развитие языка, культуры и – подспудным образом – самого еврейского народа – через компактное проживание» [Gitelman 1998а: 8]. Советская национальная политика, в рамках которой и возник Биробиджан, содействовала развитию культур национальных меньшинств, но при этом недооценивала межнациональные различия и оказалась убийственной для некоторых представителей национальных групп.
Первым этапом этой политики, в 1920-е годы, стал эксперимент, который Ю. Слезкин и Т. Мартин называют «положительной дискриминацией»: советское правительство активно развивало национальные культуры, литературы и языки, подавляло «русский шовинизм» и давало представителям национальных меньшинств приоритетный доступ к высшему образованию и трудоустройству[85]. Развитие печатной культуры на национальных языках многочисленных проживавших в СССР этнических групп стало ключевым инструментом как поддержки национальных культур, так и внедрения советского социализма на национальном уровне; из этого выросла политика коренизации. Народы, не имевшие собственной территории, в том числе и евреи, представляли собой проблему, поскольку национальность привязывалась к месту проживания; впрочем, создание Биробиджана помогло решить эту
