Место Венедикта Ерофеева и его поэмы «Москва — Петушки»
в психотерапии XXI века[**]
…психоанализ (несмотря на многочисленные заблуждения, которые столь же мало затрагивают его суть, как заблуждения духовенства — суть Церкви) не имеет и не может иметь сегодня другой основной цели, как создать внутри нас самих некое пространство, в котором мы смогли бы услышать Бога.
Герман Гессе. Письмо к Эмми и Хьюго Балл. Цюрих, май 1921 г.[174]
К концу 60-х годов XX столетия, как теперь уже всем очевидно, в нашей стране стали нарастать кризисные явления в различных сферах жизни: в экономике, в идеологии, в культуре, в семье и, как следствие, в психологическом состоянии общества и отдельных его представителей. Не в последнюю, а, скорее всего, в первую очередь этот процесс коснулся такой общественной страты, как интеллигенция, особенно творческая: многие ее представители не могли адаптироваться, уходили «в подполье», в диссиденты, спивались, люмпенизировались, трагически умирали молодыми или уезжали на Запад. Стал формироваться тот слой людей, занимающихся творчеством, который уже в наши дни Б. Гребенщиков назвал в одной из своих песен «поколением дворников и сторожей». Одним из самых ярких представителей этого поколения, как нам кажется, является всемирно известный писатель Венидикт Васильевич Ерофеев — автор поэмы «Москва — Петушки», а также ее герой Веничка.
Венидикт Ерофеев, окончив с отличием школу на Кольском полуострове за Полярным кругом, поступил на филологический факультет Московского университета, но был вскоре отчислен за непосещение военной кафедры. После этого он учился еще в нескольких вузах, но ни один не окончил. Он работал грузчиком продовольственного магазина, помощником каменщика, истопником-кочегаром, приемщиком винной посуды, библиотекарем, стрелком военизированной охраны, лаборантом, бурильщиком et caetera. Но одновременно он занимался и литературным творчеством, став, по нашему мнению, одним из крупнейших русских писателей второй половины XX века. Сказав о всемирной известности Венедикта Ерофеева, мы не оговорились, ибо его поэма «Москва — Петушки», по свидетельству Игоря Авдиева, прототипа героя поэмы Черноусого, переведена почти на 30 языков мира[175].
Изучение творчества этого писателя, мы полагаем, является сегодня актуальным, так как хаос, возникший с начала развала Советской тоталитарной империи после смерти И. Сталина, продолжается до сих пор. Теперешнее отсутствие достаточно универсальных идеологических и духовных ориентиров, цементирующих общество, является следствием той раздвоенности сознания (когда говорилось одно, а подразумевалось обратное; частные восприятия, эмоции и мысли шли в разрез с публичными, что превосходно описано в антиутопии Дж. Оруэлла), которая существовала у отдельных, самых думающих и честных советских людей при сталинском режиме и стала всеобщей к концу 70-х годов, при закате эпохи Брежнева, в так называемый «период застоя». Можно также сослаться на исследования профессора Корнельского университета Ю. Брофенбреннера, о которых он докладывал на 17-м Международном психологическом конгрессе в Москве. Брофенбреннер еще в 1963–1964 годах тестировал американских, британских и советских школьников двенадцатилетнего возраста и обнаружил, что последние, в отличие от западных сверстников, гораздо чаще отвечают на тестовые задания так, «как надо», в соответствии с «взрослыми» стандартами поведения, а не так, как должно было бы хотеться себя вести двенадцатилетним подросткам или как есть на самом деле[176].
Справедливости ради следует признать, что профессор Брофенбреннер, интерпретируя эти данные, приходит к выводу, что «хотя давление взрослых побуждает совершать одобряемые ими поступки в обоих государствах, советские дети больше откликаются на влияние взрослых, тогда как их американские сверстники демонстрируют тенденцию к оппозиционному поведению»[177]. Однако, видимо, эта интерпретация — лишь долг вежливости по отношению к московским хозяевам Конгресса. Скорее можно говорить о присущей советским людям, и даже уже подросткам, способности жить по двойному стандарту. Это коллективное шизоидное раздвоение личности, разорванность мышления, усугубившееся после смерти Сталина смягчением жесткости тоталитарных государственных структур, привело к кризису, тянущемуся до сих пор.
Изучив корни, причины кризиса общества на примере представителя одной из его страт, интеллигенции, Венидикта Ерофеева, отраженного в образе Венички — героя поэмы «Москва — Петушки», мы, быть может, лучше сможем понять то, что происходит сегодня в стране.
Поэма Венидикта Ерофеева, на первый взгляд кажущаяся несерьезной и легкомысленной, на самом деле весьма глубоко укоренена в мировую культуру, прежде всего в литературу и философию. Филолог и друг Ерофеева Владимир Муравьев, по его собственному признанию, в начале 70-х годов несколько раз перепечатавший «Москву — Петушки» на своей пишущей машинке, в предисловии к поэме, написанном в 1990 году, обращает наше внимание на многочисленные аллюзии и реминисценции к различным литературным произведениям, встречающиеся в поэме[178]. Это и «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, и «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, и «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, и Гоголь, и поздний Салтыков-Щедрин, и А. К. Толстой с Козьмой Прутковым, и даже «Ананасы в шампанском» Игоря Северянина со строфами «…из Москвы — в Нагасаки, из Нью-Йорка — на Марс!» От себя можем добавить также несомненное влияние «Улисса» Джойса, а следовательно, и «Одиссеи» Гомера, произведений Достоевского (это бесконечные и бесцельные блуждания по Петербургу и Раскольникова, и князя Мышкина, и пьяные излияния Мармеладова), трагедии «Царь Эдип» Софокла и вообще бесчисленных в мировой литературе описаний путешествий — от странствий Рыцаря Печального Образа до приключений на Миссисипи, описанных Марком Твеном, и философских поисков героев А. Платонова.
Персонажами поэмы легко и непринужденно становятся Гете и Шиллер, Мусоргский и Римский-Корсаков, Луи Арагон и Эльза Триоле, Сартр и Симона де Бовуар, Моше Даян и Абба Эбан, генерал де Голль и Жорж Помпиду, Гомулка и Циранкевич, Минин и Пожарский. Можно с большой степенью уверенности сказать, что произведение Ерофеева — один из первых опытов российского постмодернизма.
Хотя «Москва — Петушки» и изучалась, но работали над ней в России только литературоведы и культурологи. Это Владимир Муравьев, Михаил Эпштейн, Игорь Авдиев, Андрей Зорин; поэму с восторгом принял Михаил Бахтин, сравнивая ее с «Мертвыми душами»[179]. Мы же хотим обратить внимание на то, что ерофеевская поэма предоставляет широкое поле для разнообразных психологических и патопсихологических исследований и интерпретаций. В частности, темы, затрагиваемые поэмой, — это соотношение алкоголизма и веры в Бога, бессознательные мотивы поведения Ерофеева (аутоагрессия как манифестация танатоидального влечения), экзистенциальные проблемы любви, одиночества и смерти.
Пространственно-временное структурирование поэмы посредством разбиения на главы в соответствии с расписанием движения поезда от Москвы до Петушков может навести на мысли об единой теории психических процессов Л. М. Веккера, который развил тезис Канта о том, что время и пространство являются необходимыми атрибутами нашего мышления, и о корреляции между бессознательными и когнитивными процессами. Размышления над поэмой заставили объединиться и авторов статьи: психотерапевта традиционной российской школы и психоаналитика.
Говоря об изучении поэмы, ее героя и личности ее автора, мы, конечно, не претендуем на всесторонность, да ее и невозможно было бы достичь в рамках краткой статьи. Мы коснемся лишь одного аспекта, а именно: попытаемся выяснить, насколько коррелируют религиозность Венедикта (и Венички) Ерофеева и такой, с точки зрения Церкви, серьезный порок, как злоупотребление алкоголем, который, к сожалению, был присущ очень многим интеллигентам как во времена Венички (конец 60-х — начало 70-х гг.), так и во все последующие годы. Забавно, что первая публикация поэмы на родине случилась в 1988 г. в журнале «Трезвость и Культура»[180] в сильно сокращенном виде и с предисловием С. Чупринина, в котором утверждалось, что Ерофеев «беспощадно обличает пороки своих сограждан»[181]. Также нам встречалось издание поэмы в сборнике «Исповедь порока»[182], выпущенном при содействии Ставропольского комитета Общества Красного Креста. В этот сборник, помимо произведения Ерофеева, вошли также статьи о проститутках, о СПИДе и изречения разных известных людей, вроде академика Углова, о здоровом образе жизни. Видимо, редакторы этих и им подобных изданий увидели в поэме лишь исповедь раскаявшегося алкоголика и проповедь о вреде пьянства. С таким суженным пониманием «Москвы — Петушков» согласиться, как нам кажется, никак нельзя, но наше исследование будет посвящено именно этому аспекту.
