и тут же отворачивались.
На главу вердо пялиться было интересно, но небезопасно.
Гаер вздохнул, поскреб висок.
— В то веко, когда ты ушел, я себя плохо помню. — Признался с трудом, будто в ущерб собственной гордости. — Как тазом накрыло. Кликнул манк… своим, короче, в погоню бросился, вроде нагнал, да на какого-то особого налетели. Тахи будто рехнулись, даже мне не по себе сделалось. Обратно направились, с полдороги завернул — обидно стало. Прозаром только вертанулись, а становье ваше уже того, того-этого.
Юга опустил ресницы, стараясь не выказать слабости и горя. Гаер тронул за плечо, без привычной властной жесткости, скорее сочувствующе.
— Ты сам-то как, жопу прижал где?
— За меня не волнуйся.
— Работу ищешь? Не вскидывайся, я тоже когда-то в Городец впервые приехал. Тяжко же по первости, особенно когда ни знакомых, ни друзей.
Юга промолчал, собираясь с мыслями. Странным образом балабольство рыжего, простые его расспросы мешали сосредоточиться на осознании горя.
— Дом нашли, с хозяйкой хорошей. Что до службы, то был я в нескольких местах, не по вкусу.
— Еще перебираешь, — хмыкнул Гаер. Вздохнул, осторожно коснулся черных прядей, — дивные у тебя волосы, ни у кого таких не видел.
— Волосожор тоже так считал, — показал зубы Юга.
— С особым дорога свела, не? Пойдем, по пути расскажешь, как выпутался.
— Куда? — подобрался Юга, готовый сорваться на бег.
— К людям хорошим. Не упирайся, им работники нужны. Как раз твоего склада, да по моей рекомендации, рыбок наешься…
— И какая тебе в том корысть? Сказал же, что с тобой не пойду.
— Да понял я. Считай, долг отдаю.
— Какой это?
— Кабы ты от меня не хизнул, я следом бы не кинулся. Сгинул бы вместе со всеми. Так-то.
— Не прибедняйся, — поморщился Юга, про себя подумав, что если бы вердо не заявился тогда по его тело…
Стиснул зубы до боли в скулах, гоня печаль с лица — кому нужны работники, у которых рот углами вниз и нос опухший?
Гаер, к счастью, разговорами не донимал. Посвистывал, уверенно шагал по запутанным улицам Городца. Юга спохватился и постарался запомнить дорогу. Мало ли как сложится, вдруг придется одному выбираться.
Вердо-маркировщик уверенно вышивал арками и тесными проулками, ничуть не смущался тени мертвых Домов и массивных тел живых. Юга все пытался представить себе, каково одному Дому терпеть в себе несколько хозяев сразу.
Видать, с детства им эту привычку прививали.
Район, куда привел его страж Городца, был обособлен невиданной градой — высокой (в четыре человеческих роста) и тонкой (в три человеческих же пальца), насквозь ажурной, сплетенной из…
Названия этой травы Юга не ведал — какая-то промесь стеклянной и чугунной, очень красивая и на диво крепкая. Вердо града узнала, расплелась, пропуская.
— Теперь заперто, темнотой всегда открыто. А пока — тишь да гладь, хоть с детьми гуляй… Нам туда, к зеленому огню. Знаешь символику?
— Красный — женщины, синий — мужчины, зеленый — и те, и другие, чего здесь мудреного, — суховато откликнулся Юга, осматриваясь.
Район, не в пример основной массе Городца, был чисто убран, ярко окрашен и обильно сдобрен каменными и стеклянными украшениями. Дома стояли слепые, с закрытыми окнами и дверьми, охраняя сон постояльцев. В воздухе таял странный томный запах — от него кружилась голова и чесалось небо.
— А вот и наш Дом. Как тебе?
— Красивый, — искренне похвалил садовник тровантов, разглядывая взрослый, прекрасно сложенный Дом.
Три жилья, плюс явно живое помещение под покатой крышей, блестящие, здоровые, красивые камни. Строение мягко лоснилось в рассеянном свете Полога, по шкуре перекатывались световые волны, от светло-зеленого до глухого, почти черного. За Домом явно не ленились ухаживать.
Юга кольнуло ревнивое любопытство — смог бы он сам вырастить из маленького трованта такого же красавца? Разглядеть в темном — а окраску они приобретали с возрастом — малыше будущее, способность превратиться в жилой или Гостиный Дом?
У одного из подопечных, которых он наблюдал в стане, был очевидный задаток прорасти в Дом Зрелищ. Никому не нужная редкость.
— …один из лучших, — завершил хвалебную речь вердо, которую Юга пропустил мимо ушей, — Вложились они здорово, ну, да и окупится сторицей. Айда, с хозяйкой познакомлю…
***
— …так и вышло вот, — закончил Юга.
Перевел дыхание. Облизал пересохшие губы.
Странное дело, сделалось будто бы легче.
— Мне жаль, — Выпь смотрел на него, а Юга не мог заставить себя глянуть в ответ.
Криво усмехнулся.
— Мне, не поверишь, тоже. Дурно мы со старухой моей ладили, ай, дурно! Сколько раз желал я ей провалиться, и подумай, сбылось!
— Здесь нет твоей вины.
— А здесь почему-то есть, — коснулся груди, — я как думал — уйду прочь, как только случай подвернется, тянул да оттягивал, я с ней даже не попрощался, не примирился. А теперь точно все, и возвращаться…
— Некуда.
— Не к кому.
Замолчали.
Юга вовсе отвернулся, сдерживая дыхание.
Выпь думал о детях, оставшихся в становье. О мужчинах и женщинах.
Не зная, что сказать, что сделать, протянул руку — заробел, смелости достало только волосы чужие погладить.
— Ты кем устроился хоть, а, пастух? — незнакомым, хрипловатым голосом внезапно заинтересовался Юга.
Выпь понял, откликнулся с преувеличенной бодростью:
— Работником на пристани. Груз принимать. Груз снаряжать. Канаты починять. Кабестан толкать…
— Славно. Только с голосом твоим делать что-то надо, скрипишь, как старый дед. Завтра на рынок сходим, я отвар один знаю…
— Не в этом дело.
— А вдруг? Сложно тебе, что ли?
— Хорошо, — вздохнул Выпь, — сходим. Если силы будут.
— Будут, пастух. А теперь заткнись, я спать хочу — чую, скоро не доведется, — не глядя, протянул руку, намереваясь перебросить косу, ухватился пальцами за ладонь Выпь, спокойно лежащую на волосах.
Пастух быстро отстранился.
Глупо улыбнулся.
— Ай, только не говори ничего, — фыркнул Юга, торопливо отворачиваясь.
***
Следующие несколько очей оказались забиты работой, работой, работой. Тиа Плюм-Бум, так любезно принявшей юного облюдка в свой Дом, на оценку способностей новенького понадобилась не более пары рабочих век.
Мальчик оказался сметлив и талантлив, с врожденным вкусом к блядству и танцам и, что встречалось реже, с чувством красоты движения.
Ребята приняли его. Юга смог поставить себя, не разбив ни одного личика. Перезнакомился с мальчиками, девочками, слугами и охраной, с самим Домом — и Плюм-Бум с чистой совестью могла сказать, что ее добрый друг вердо не врал, утверждая, что она не пожалеет.
Пожалуй, единственное, о чем она жалела — что не завела Юга раньше. Ему не было равных, в танцах его было что-то нерассказуемое, что-то — нечеловеческое.
Ставить его в труппу было так же странно и глупо, как
