узнает о своем предназначении.
— Ах, эти сложности. Предназначение! Почему я должна делать что-то неизвестно для кого и зачем? — возмутилась Диана. — Разве нельзя жить просто ради удовольствия?
— Можно, — согласился малыш, — но тогда не получится проснуться.
— Раз так, то лучше я буду спать.
— Ну, если тебе так хочется…
Малыш опустился пониже, простер ладошки над головой Дианы и патетично произнес:
— Кто ищет рая на Земле, тот попадет совсем в другое место! Сознание, погружая в темноту, услышит дева жаркие призывы, зовущие соблазнами на дно, и там проспит весну и лето. Очнувшись, осень поздняя узрит седую зиму, где от бессонницы и угрызений скорбных ломает руки согбенная старость, и горько пожалеет о годах, легко растраченных на мишуру и сладость.
— Какая еще старость? Мы так не договаривались! Мне всего семнадцать, ладно, почти восемнадцать лет, и я слышать не хочу ни про какую зиму! Не желаю стареть! Я хочу быть всегда молодой, как Мариэн.
— Мари удивительная женщина, — восхищенно сказал мальчик, — она отмечена печатью Гептады.
— Что еще за печать? — оживилась девушка.
— Ну-у, — глазки малыша плутовато сощурились, — если ты решила спать дальше, то незачем и рассказывать об этом.
— Не вредничай, вообще-то я уже передумала и хочу проснуться, — прощебетала Диана.
— У-у-у, между желанием и действием помещаются целые миры сомнений и праздности.
— А почему я должна соглашаться, не зная, во что это выльется?
— Не должна, — примирительно согласился малыш, — но за пробуждением последует чудесная награда.
— Как узнать, что она не снится? — недоверчиво спросила она. — Ущипнуть себя?
— Понять, что уже не спишь, можно только одним способом.
— Каким же?
— Проснуться.
— Очень смешно!
— Потому что до смешного просто! — вдруг воскликнул малыш. — Сон наяву или бессознательная жизнь узнаваемы в повторении одних и тех же действий, не приводящих к развитию. Шок от осознания прошлого бездумья и есть пробуждение! Если бы боги дозволили Сизифу пробудить разум, он бы залез на гору и подтянул к себе камень, а после ужаснулся бы тому, как глупо тратил силы прежде.
— Знаю — отталкивать то, что давит, бесконечно тяжело, — беспечно сообщила Диана, — лучше притягивать то, что возвышает.
— Да, да, надо только занять вершину своего сознания, — воодушевленно подхватил малыш, — но для этого нужно проснуться!
— Хватит, я уже поняла. Ты говорил о какой-то там награде.
— Юная принцесса увидит свою неземную красоту! — торжественно объявил малыш.
— Ты неисправимый сказочник, — Диана раскинула руки и посмотрела в потолок. — Знаешь, а мне с тобой хорошо и уютно в этом странном сне. Мягкий свет, тепло, эти чудесные запахи… Я сплю и не сплю одновременно.
— Все богини так спят. Свободно, сладко, без одежд, доверившись объятиям Морфея. Их руки полусогнуты, лежат над головой; волнистых прядей россыпь на подушках… — глазки малыша заблестели. — Богини во сне так безмятежны, и покрывало вовсе им не нужно.
— Значит, это ты стащил с меня одеяло? — нахмурилась Диана.
— Я?! — испуганно спросил малыш.
— И подглядывал за мной, пока я спала?
— Я подглядывал?! — он округлил глазки, краснея щечками.
— Ах, ах, конечно, ты! Кто же еще? — она зевнула, лениво перевернулась набок, сладко потягиваясь, затем расслабила тело от приятного напряжения, легла обратно на спину и украдкой посмотрела на сконфуженного мальчика: — Ладно, я пошутила и вовсе не дуюсь. Ты мне нравишься. Такой пухленький и говоришь загадками.
Не пропуская ни одного движения девы, карапуз так увлекся созерцанием ее грации, что крылышки его дрогнули и замерли. Потеряв воздушную опору, он вдруг шлепнулся прямо на Диану и распластал ручки на ее груди.
— Ай! — только и успела воскликнуть она.
— Ой, ой! — смущенно запричитал шалун. — Крылья перестали меня слушаться!
— Оказывается, ты легкий, как плюшевый мишка.
— Я не плюшевый, я же ангел, — он принялся нагло устраиваться на месте «посадки».
Диане захотелось потрогать копошащегося малыша, она погладила его по розовому плечику:
— Какой ты нежненький и теплый.
— Согревать богинь — моё любимое занятие.
— Никакая я не богиня. И хватит возиться, ты меня уже всю истоптал, — капризно заметила она, скрывая удовольствие. Чувствовать и трогать гладкое тельце малыша было приятно. Диана провела рукой по изгибу детской спинки. — Мальчик с крылышками, луком и стрелами, я догадываюсь, кто ты.
— Осторожнее, не уколись, — он улегся на животе, подперев руками голову в кудряшках, и зачарованно прошептал, рассматривая лицо Дианы: — Вблизи ты еще прекраснее.
— Хватит льстить! Мне кажется, такое «неожиданное падение» тебя вполне устраивает. Не подстроил ли ты его сам?
— Я?! — малыш притих, будто камбала на дне, тихонько засопел и потрогал пальчиком ее губы. — Во всем виновата твоя красота. Мои крылья… они как будто окаменели.
— Я уже где-то слышала о моей мнимой красоте, — Диана задумалась на миг и сразу вспомнила: — Дионис!.. Это из-за него я оказалась в башне?
— Похититель душ! — малыш испуганно замер. — О, как он льстив, красив, самолюбив!
— Ты его знаешь?! — подскочила Диана.
— Купаться в мутном водопаде страсти, в экстазе очарованных любовниц и подавлять их волю жезлом, плющом обвитым, с гроздью винограда — услада ненасытного безумца.
— Кто он такой?
— Он леопард коварный, вечно опьянен и одержим всепоглощающим азартом; его прикосновение к девичьей душе подобно действию сладчайшего из ядов!
— Что за ужасы? Он лгал, когда говорил о моей красоте?
— Нет, он говорил чистую правду, но твоя ангельская красота пугает его, потому что ему неподвластна, — малыш посмотрел на изящный комод у окна. — Какая чудесная птичка.
— Где? Я не вижу.
— Да вот же, в цветочном горшке, — он показал пальчиком на ярко-оранжевый цветок, похожий на голову венценосного журавля.
— А-а, это символ Лос-Анджелеса — королевская стрелиция. Ее и правда называют цветком райской птицы. Ой, он стал прозрачным!
— Потому что цветок не здесь, а в твоей комнате, — пояснил малыш и махнул ладошкой куда-то вдаль. — Там, в городе ангелов.
Диана погрустнела:
— Вокруг одни иллюзии, меня обманывают все, даже мое отражение, — Диана вдруг с ужасом посмотрела на малыша и прикрыла губы ладонью. — Это пятно! Оно было на моем лице! Я опять видела проклятую!
— Та девушка в зеркале… она другая, — туманно сообщил малыш.
Диана вдруг защебетала:
— Я знаю, ее зовут Маргарет! Она становилась мной, строила всякие козни, а потом пропадала. Я тогда была совсем ребенком. Почему я это помню?
— Потому что не забывала, — малыш небрежно махнул рукой. — Принцесса хотела нравиться маме, старалась быть послушной девочкой, а если была не согласна, то молчала. Но иногда Маргарет говорила вместо нее.
— Это странно.
— Думая одно, принцесса говорит другое и делает третье, а еще может передумать, сказать «нет», подразумевая «да», и поступить не так, как хотела.
— Почему так происходит?
— В этом одна из
