— С приездом, — сказал я.
Багажа у Кристины было не много — всего один чемоданчик. Я взял ее за руку, и мы вышли на опустевший перрон. По пути к залу ожидания никто из нас не произнес ни слова. У выхода мы остановились. Дождь лил как из ведра, и вереница такси у здания вокзала, которую я видел час назад, растаяла бесследно.
— Я не хочу сегодня возвращаться на виллу «Гелиос», Давид. Пока не хочу.
— Ты можешь пожить у меня, или мы поищем тебе номер в гостинице.
— Я не хочу оставаться одна.
— Поехали домой. Чего-чего, а свободных комнату меня в избытке.
Я заметил носильщика, увлеченно наблюдавшего за грозой. В руках он держал огромный зонт. Я приблизился к нему и предложил за зонт сумму, в пять раз превышавшую его реальную цену. Носильщик отдал мне покупку, упаковав ее в угодливую улыбку.
Спрятавшись под зонтом, мы отважились пуститься в путь под проливным дождем, взяв курс на дом с башней. Шквальный ветер и глубокие лужи сделали свое дело: через десять минут мы добрались до цели, промокнув до нитки. Из-за грозы уличное освещение не работало, и улицы затопила вязкая темнота, прочерченная пунктиром масляных фонарей и подвесных светильников, болтавшихся под козырьками балконов и подъездов. Я не сомневался, что чудовищная электропроводка у меня дома приказала долго жить в числе первых. Нам пришлось подниматься по лестнице на ощупь. Когда дверь жилого этажа открылась, пахнуло гарью, отчего дом показался самым унылым и негостеприимным местом на земле.
— Если ты передумала и предпочитаешь, чтобы мы поискали гостиницу…
— Нет, все в порядке. Не беспокойся.
Я поставил чемодан Кристины на пол в прихожей и отправился на кухню за коробкой со свечами и спичками, которые хранил в чулане. Я принялся зажигать свечи одну за другой, закрепляя их на блюдцах, в стаканах и в рюмках. Кристина наблюдала за моими действиями, стоя в дверях.
— Одна минута, — заверил я ее. — У меня богатый опыт.
Я распределил свечи по комнатам, поставил их в коридоре и по углам, так что вскоре весь дом погрузился в неплотные золотистые сумерки.
— Похоже на собор, — сказала Кристина.
Я проводил ее в одну из спален, которой никогда не пользовался, но содержал в чистоте и порядке на тот случай, если Видаль, выпив слишком много, чтобы возвращаться к себе во дворец, останется переночевать.
— Сейчас принесу чистые полотенца. Если тебе не во что переодеться, могу предложить обширный и легкомысленный гардероб в стиле Belle Epoque,[23] оставленный в шкафах прежними владельцами.
Неуклюжие потуги шутить не вызвали у нее ни тени улыбки, она просто кивнула. Я усадил Кристину на кровать и помчался за полотенцами. Когда я вернулся, она неподвижно сидела на прежнем месте. Я положил рядом с ней на постель стопку полотенец и от порога передвинул поближе пару свечей, чтобы ей стало чуточку светлее.
— Спасибо, — прошептала она.
— Пока ты переодеваешься, я согрею тебе бульон.
— Я не голодна.
— В любом случае горячее тебе не повредит. Если что-то понадобится, скажи.
Я оставил Кристину одну и направился к себе, чтобы снять мокрые ботинки. Поставив воду на огонь, я уселся в галерее и стал ждать. Ливень не унимался, дождевые струи барабанили в окна и бурным потоком неслись по водосточным трубам башни и плоской крыши, так что казалось, будто наверху кто-то ходит. Квартал Рибера, раскинувшийся вокруг, почти полностью погрузился во тьму.
Вскоре я услышал, как открылась дверь комнаты Кристины и звук приближавшихся шагов. Кристина надела светлый халат и закутала плечи шерстяной шалью, которая ей совершенно не шла.
— Я позаимствовала одежду в одном из шкафов, — сказала Кристина. — Надеюсь, ты не возражаешь.
— Оставь себе, если хочешь.
Кристина села в кресло и обвела взглядом зал, задержавшись на стопке исписанной бумаги на столе. Она посмотрела на меня, и я кивнул.
— Закончил его несколько дней назад, — пояснил я.
— А свой?
Фактически обе рукописи я считал своими, но, не вдаваясь в подробности, снова кивнул.
— Можно? — спросила она, взяв страницу и поднося к свече.
— Конечно.
Я смотрел, как она молча читает с замороженной улыбкой на губах.
— Педро никогда не поверит, что сам это написал, — сказала она.
— Спорим, — отозвался я.
Кристина положила лист обратно в стопку и долго смотрела на меня.
— Я скучала, — промолвила она. — Я не хотела, но все равно скучала.
— Я тоже.
— Иногда, еще до отъезда в санаторий, я приходила на станцию и садилась на перроне ждать поезда до Барселоны. Мне казалось, нам лучше встретиться в городе.
Я проглотил комок в горле.
— Я думал, что ты не хочешь видеть меня, — признался я.
— И я так думала. Знаешь, отец очень часто спрашивал о тебе. Он просил приглядывать за тобой.
— Твой отец был прекрасным человеком, — сказал я. — И верным другом.
Кристина кивнула, улыбаясь, но я заметил, что ее глаза наполняются слезами.
— Под конец отец уже почти ничего не помнил. Бывали дни, когда он путал меня с матерью и просил прощения за годы, проведенные в тюрьме. А потом неделями даже не осознавал, что я рядом. Постепенно тебя охватывает чувство одиночества и больше не покидает.
— Сочувствую, Кристина.
— В последние дни мне стало казаться, что отцу лучше. Он начал кое-что вспоминать. Я привезла с собой альбом с фотографиями, который он хранил дома, и иногда показывала ему, кто есть кто. В альбоме есть старая фотография, сделанная на вилле «Гелиос», где вы с ним вместе сидите в машине. Ты — за рулем, а отец учит тебя водить. И вы оба смеетесь. Хочешь взглянуть?
Особого желания я не испытывал, но не осмелился возражать в такой момент.
— Конечно…
Кристина отправилась доставать альбом из чемодана и вернулась с небольшой книжкой в кожаном переплете. Она подсела ко мне и начала перелистывать страницы, заполненные старыми снимками, газетными вырезками и почтовыми открытками. Мануэль, как и мой отец, с трудом читал и писал, и его воспоминания были запечатлены в образах.
— А вот и ты.
Я пристально посмотрел на фотографию и отчетливо вспомнил летний день, когда Мануэль разрешил мне сесть в первый автомобиль, купленный Видалем, и преподал азы вождения. Потом мы доехали до улицы Панама и на скорости не больше пяти километров в час, показавшейся мне тогда головокружительной, прокатились до бульвара Пеарсон и вернулись назад, причем вел машину я сам.
«Вы прирожденный водитель, — похвалил меня Мануэль. — Если когда-нибудь вам не повезет c рассказами, по-моему, вас ждет блестящее будущее в гонках».
Я улыбнулся, вновь переживая тот момент, казалось, навсегда канувший в Лету. Кристина протянула мне альбом:
— Оставь себе. Отцу пришлось бы по душе, что альбом у тебя.
— Но он твой, Кристина. Я не могу взять его.
— Мне тоже хотелось бы, чтобы он лежал у тебя.
— Пусть останется на временное хранение, когда-нибудь ты захочешь получить его обратно.
Я листал страницы, рассматривая знакомые лица и лица людей, которых никогда не видел. Там была свадебная фотография Мануэля и его жены Марты, на которую так походила Кристина, студийные портреты тетушек, дядюшек, бабушек и дедушек. Имелся также снимок какой-то улицы в Равале, по которой шла процессия, купален Сан-Себастьян вдоль берега Барселонеты. Мануэль собирал старые открытки с видами Барселоны, а также вырезки из газет. На одной из них молоденький Видаль позировал у дверей отеля «Флорида» на вершине Тибидабо, а на другой он был снят под руку с умопомрачительной красавицей в зале казино в Рабасаде.
— Твой отец молился на дона Педро.
— Он всегда говорил, что мы обязаны ему всем, — вскинулась Кристина.
Я продолжил путешествие по страницам памяти бедного Мануэля, пока мне не встретилась карточка, выпадавшая из общего ряда в этой портретной галерее. На ней была изображена девочка лет восьми или девяти. Она шла по маленькой деревянной пристани, языком вдававшейся в сверкающую морскую гладь. Она держала за руку мужчину в белом костюме, причем его фигура не попала в кадр целиком. В конце пристани угадывался силуэт маленького парусного шлюпа, а дальше открывался бескрайний простор закатного неба. Девочка, снятая со спины, была Кристиной.
— Моя любимая, — тихо сказала Кристина.
— Где сделали фотографию?
— Не знаю. Я не помню ни место, ни день. Я даже не уверена, что тот человек — мой отец. Возникает ощущение, словно ничего этого никогда не происходило. Я нашла снимок в альбоме отца много лет назад и до сих пор не понимаю, откуда он взялся и что означает. Он словно сообщает мне о чем-то важном.
Я листал альбом, а Кристина давала пояснения к фотографиям.
— А это я, здесь мне четырнадцать лет.
