Я посмотрел в сторону Святого Города, откуда все еще исходил Зов Древнего.
– Ты от меня не уйдешь, мумия, я тебя все равно достану…
Но долго стоять и созерцать чужой берег мне не позволили. Внезапно мне в спину ударила тугая волна настоящего эмоционального шторма, да такая мощная, что я рефлекторно крутанулся на пятках, ожидая увидеть взбирающегося на борт судна врага. Но нет, там стояли только шестеро выживших солдат и их мертвые товарищи, ментальную связь с которыми я прервал, едва стало понятно, что опасность миновала. Держать в подчинении неподходящих для себя мертвецов было чревато, ведь даже опытный Древний к этому подходил крайне скрупулёзно. Поэтому и я не желал лишний раз испытывать свою судьбу, низведя легионеров в обычных покойников.
Я обернулся, чтобы застать тот момент, когда солдаты начали срывать с себя опостылевшие маски и швырять их себе под ноги. Бойцы с силой растирали свои донельзя помятые и истощенные лица с синяками и ссадинами, которые остались от многодневного ношения амуниции, и обменивались друг с другом неверящими взглядами. Буквально каждый из них пылал удивлением, что из этого проклятого ада хоть кто-то сумел выбраться живым, и до конца еще не верили в свое счастье.
Первым солдат посетило отчаянное веселье – они обнимались, стукались лбами, хватали друг друга за шеи и приподнимали друг друга над палубой, поздравляя с тем, что казавшийся бесконечным кошмар наконец закончился. Но потом, когда им на глаза попались пятеро не участвующих во всеобщем ликовании соратников, их радость сменилась черной тоской и грустью. Кто-то из них даже испытал жгучий стыд то ли за проявление восторга в присутствии мертвых товарищей, то ли за то, что эйфория охватившая разум на секунду заставила позабыть о своих братьях, которым повезло меньше.
Веселье моментально утухло, сменившись траурной меланхолией, и теперь солдаты начали прощаться со своими бывшими друзьями. Никто из выжившей шестерки не скрывал своих слез, ведь все они были друг другу ближе, чем даже единокровные родственники, и поэтому прятать эмоции никто из них не считал нужным. Люди без тени брезгливости обнимали изломанные фигуры павших, прижимались к ним, словно к родным, шептали горькие прощальные слова и неуклюжие извинения.
Убедившись, что отряду ничего не угрожает, я снова отвернулся. Быть свидетелем чужой скорби и горя мне совсем не хотелось, и уж тем более я не желал, чтобы они пронизывали меня как эмпата, скрежеща тупыми пилами по нервам, но и деться от этого на маленькой барже было некуда. Однако через пару минут ко мне присоединился один из бойцов, в котором я узнал Артема. Того парнишку, с которым мы говорили в доме Софи и Кристиана, и которые так и не дождались нашего возвращения…
Он точно так же как и я облокотился на фальшборт и достал электронную сигарету.
– Терпеть не могу эту дрянь, – признался он, выпуская изо рта едва заметный дымок. – По вкусу напоминает старые портянки, а по запаху паленые жопные волосы.
– А зачем тогда куришь?
– Не знаю… – пожал он плечами, – чтобы занять себя хоть чем-то, а то совсем тошно становится…
Мы немного помолчали, глядя на некогда благоденствующее римское побережье. Я смотрел на него взглядом безразличным и задумчивым, а Артем ненавидящим и испуганным. Естественно, я не стал ему напоминать о женщине с ребенком, которым их командир обещал спасение. Каждый из выживших сам вспомнит о них, когда придет время, и миловидное лицо Софи на пару с испуганной мордашкой Кристиана будет долго еще преследовать их в страшных кошмарах.
– Спасибо тебе, Сергей… – прошептал солдат, избегая смотреть на меня. – Спасибо за все, что сделал. И за наши жизни, и за пацанов, которым ты не дал остаться в этом жутком месте. Ребята тебе вряд ли осмелятся это сказать в лицо, поэтому, считай, что я говорю и за них тоже. Сколько бы грехов за тобой не водилось, ты уже сумел их разбавить хорошим поступком.
– Лучше маску надень, – посоветовал я бойцу, испытывая смешанные чувства от высказанной благодарности. – Там уже ваш катер подходит, получите нагоняй от начальства.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Да пошло это начальство на х… – злобно сплюнул в воду военный, – пусть сначала сами побывают там. Ты сотню раз мог всех нас убить и завладеть нашими телами, но не сделал этого….
Знаешь, – продолжил он после недолгой паузы, – постоянно жить под пулями это совсем не то же самое, что жизнь на гражданке. Когда ты каждую секунду рискуешь тем, что раскидаешь мозги по траве, то невольно плюешь на все условности, придуманные обществом. Если твой соратник всегда идет рядом, если тащит твою раненную тушу, если разделяет с тобой последний кусок хлеба, то становится совершенно неважно, кем он был раньше. Тебе достаточно знать, кто он есть прямо сейчас, вот в этот самый момент. Так что после всего того кошмара, сквозь который ты провел нас, я уверен в тебе, как в себе самом…
– Спасибо, конечно, но только вот я в себе не уверен… – бросил я и ушел, оставив озадаченного солдата на корме одного.
Мы проиграли первый раунд, но результат нашей схватки с Древним еще не предрешен. Мне требовалось тщательно все обдумать, пока еще есть время.
***С российским катером мы встретились через минут тридцать, после того как отчалили от берега. На его борту нас приняли солдаты, замотанные в такие же костюмы, как и сопровождавшая меня группа военных. Командовал ими какой-то чудик, который с ходу попытался наехать на вернувшихся ребят за отсутствие масок, но был грубейшим образом послан в далекое пешее путешествие. Когда же он не сделал выводов из этого и попытался начать качать права, тыкая звездами и званием, один из бойцов, в котором я по характерным движениям и жестам узнал Нулевого, зарядил ему кулаком под дых. На этом все попытки призвать к порядку вернувшихся из римского кошмара спецназовцев и закончились.
Быстроходное судно за ночь домчало нас до какого-то безымянного берега, где мы с солдатами разошлись каждый в свою сторону, даже не делая попыток попрощаться. Им сейчас было не до церемоний, ведь пережитые ужасы никак не желали оставлять бойцов, а я замкнулся в собственной задумчивости, даже не заметив, что остался один.
Чуть погодя я отпустил и мертвых, приказав лечь на землю, после чего их тела надежно упаковали в черные мешки, которые всколыхнули во мне уже подернувшиеся серым пеплом воспоминания о том, что и я когда-то лежал в таком же.
Мне пока не торопились ничего объяснять, а я и не пытался спрашивать, целиком погрузившись в свои невеселые мысли. Я отвлекся только минуту, чтобы проверить на почте ежедневные отчеты от Виктории, и поспешить ей отправить в ответ свой, сообщив одним единственным символом, что я жив и здоров.
Последующую поездку на автомобиле и длительный перелет я даже не запомнил, пребывая в раздумьях и планировании. И все больше я склонялся к тому, что я единственный на этой планете, кто способен остановить Древнего, не превращая целые страны в поле боевых действий. Десяткам миллионов людей грозила участь стать топливом для слепого и прожорливого механизма, имя которому Война, если я ничего не смогу придумать. А это неимоверно бы усилило Темного Жреца, сделав из того поистине непобедимого противника. Значит, моя задача не допустить подобного развития событий.
Все происходящее вокруг меня я отмечал лишь краем глаза, только для того чтобы убедиться, что окружение не представляет для меня опасности, и снова нырял в собственные мысли. К тому моменту, когда меня привели в какое-то правительственное здание, я уже имел некоторые черновые наметки пока еще туманного, но все-таки плана.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Шагнув в гостеприимно распахнутые передо мной солдатами двери, я вошел в хорошо освещенное помещение. Обстановка здесь была весьма дорогой, если не сказать элегантной. Мраморные колонны, отполированные до блеска белоснежные плиты пола и стен, лепнина под потолком, мягко пружинящие красные ковровые дорожки... Складывалось впечатление, будто бы меня привели в холл роскошного музея. И только лишь блестящие таблички с фамилиями и названиями отделов на дубовых лакированных дверях, мимо которых меня проводили, подтверждали мою первоначальную догадку о том, что здание принадлежит какому-то государственному учреждению.
