Хотя от мыслей и дум Гурова отвлекала навязчивая мелодия, а вернее, три слова из дебильной песни, которые он поймал, едва выехав из Москвы. На указателе, висевшем над шоссе, был обозначен его номер: Е95. И вот теперь в мозгах периодически проявлялось и речитативно бухало: «Трасса Е95… Трасса Е95…» Других слов из данного роково-попсового произведения Лев Иванович не знал, как и всего его мелодического ряда, если таковой имел место быть вообще, поэтому снова и снова беззвучно повторял про себя сиротливое: «Трасса Е95… Трасса Е95…»
Рядом в кресле пассажира, откинувшись на опущенную спинку, спокойно спал Крячко. Его мерное и негромкое похрапывание иногда совпадало с ритмом въевшейся песни и еще больше отвлекало Гурова от мыслительного процесса. Станислава он подобрал в шесть утра, как и договаривались, около дома. Усевшись в машину, невыспавшийся Крячко по-хозяйски отвалил назад спинку кресла, устроился поудобнее и громко зевнул.
Еще он сказал, что как только Гуров устанет за рулем, пускай будит его. После этого напутствия Станислав закрыл глаза и мгновенно уснул. И вот уже два с половиной часа Лев Иванович выслушивал хриплые рулады, которые выводил его невозмутимый спутник. Обогнав тянущийся перед ним очередной длинномер с польскими номерами, он попытался сосредоточиться.
Вчерашний вечер особых новостей по делу Зеленского не принес. К семнадцати часам Лев Иванович без опозданий добрался до Останкино, на студию, где встретился с главным режиссером программы «Корень жизни», автором которой был убитый. На само шоу Гуров пару раз натыкался, переключая каналы телевизора. Правда, внимательно его не смотрел, так как никогда не был любителем подобных программ. Передача была не хуже себе подобных, а по живости и органичности чем-то даже и получше. Обычная окрошка из юмора на грани приличия и вкуса с добавлением надуманных жизненных ситуаций, обильно политая присутствием знаменитостей и буйно озвученная музыкальной попсой.
Поездка на студию должна была ответить на некоторые вопросы, волновавшие Льва Ивановича. Естественно, первым и главным был тезис о возможной связи смерти Зеленского с его работой на телевидении. Интересы там бродили немалые, деньги – огромные. А уж примеров неудачного деления того и другого хоть отбавляй – от Листьева, как самого яркого, до братьев его меньших и бесталанных. Всех не упомнить и не перечесть.
А еще Гурову было интересно, как Тимофей Зеленский находил время заниматься и парламентским лоббированием, и не совсем понятными делами с темными таджикскими «товарищами», и пить по-черному, зависая по нескольку дней. И при всем этом быть «талантливым режиссером и сценаристом», как его представили Гурову сразу после убийства.
Однако скоро разрешились все сомнения и вопросы. Человеком, развеявшим очередной миф о Зеленском, был главный режиссер «Корня жизни», невысокий с иссиня-черными небритыми щеками, большими навыкате глазами и пышной шевелюрой громкоголосый крепыш. У него была звучная фамилия Кацнельсон, но все его звали, несмотря на грозный вид и солидную должность, Нюсей. Он быстро и доходчиво разъяснил Гурову роль Тима.
Голос Нюси был слышен далеко от студии, еще за поворотом коридора. Он распекал кого-то, совершенно не стесняясь в выражениях «великого и могучего». На Гурова он отвлекся лишь после того, как высказал все, что у него наболело, кроткой, милой и худенькой девушке в очечках в золотой оправе. Она так трогательно прижимала к груди тоненькую папочку с надписью «Ассистент режиссера», что Льву Ивановичу ее стало искренне жалко. По окончании беспощадного монолога режиссер отправил ее «погонять стадо имбецилов, которых подобрали в самом засранном бомжатнике» и наконец обратил внимание на Гурова.
Кстати, как оказалось, девушка совершенно не была смущена ни присутствием посторонних при разносе, ни самим разносом. Выслушав все, что о ней думают, она аккуратно поправила на крохотном носике очки и неожиданным баском как-то по-доброму сообщила в спину собеседнику:
– Как же ты, Нюсик, меня з….л!
После данного заявления девица развернулась и, гордо воздев к небу подбородочек, зацокала каблучками, направляясь к высоким щитам, сколоченным из ДСП и стоящим к ним изнанкой. Из-за щитов доносился гул людей, похожий на гудение пчел в улье.
– Кто вы? Что вам нужно? – резко обратился к Гурову Иосиф Леонидович Кацнельсон. Но, не дослушав представления и даже не взглянув на его удостоверение, зашагал вдоль щитов, говоря на ходу: – У меня не более семи минут на разговор с вами. Сегодня по плану надо отснять массовку, а это сборище бездельников не хочет работать. Заходите вот сюда в конуру, полковник.
Конура оказалась не слишком просторной, однако светлой комнатой с несколькими столами и стульями, заваленными бумагами, кассетами и верхней одеждой. На ходу щелкнув тумблером чайника, режиссер освободил два стула и часть стола, перебросив находившееся на них имущество на стоявшую рядом мебель. Он небрежно махнул рукой и буркнул Гурову:
– Присаживайтесь.
Отдав должное этикету, Нюся полез в ящик стола, порылся в его недрах и вытащил банку растворимого кофе с зеленой этикеткой. Он молча показал ее гостю, надо полагать, предлагая испить данного напитка. Лев Иванович, также не говоря не слова, кивнул, давая согласие. Из того же ящика на свет появились две чашки с ложками и полуторалитровая стеклянная банка с сахаром. Лев Иванович с опаской глянул на посуду, сомневаясь насчет ее чистоты, однако поводов для беспокойства не обнаружил.
Бухнув себе в чашку две с горкой чайных ложки кофе и столько же сахара, режиссер пододвинул через стол обе банки Гурову. Тот снизил дозы наполовину и подставил чашку под подоспевший кипяток. Разлив воду и размешав кофе, Кацнельсон сделал первый глоток и одобрительно крякнул.
– Так чем же вас, товарищ милиционер, заинтересовала моя незначительная персона? – вопросительно взглянул он на Льва Ивановича. – Судя по тому, что вы служите в славном уголовном розыске, а совсем даже не в ОБХСС, возможные экономические нарушения вам по барабану. А следовательно, мне приходится ломать голову, для каких нужд аж полковнику мог понадобиться какой-то там режиссер-поц из дерьмовой и дешевой телепрограммы. Надеюсь, чудовищное содержание нашего шоу не явилось предпосылкой к эпидемии самоубийств?
– Такого подразделения, как ОБХСС, сейчас не существует, – поправил собеседника Гуров. – Есть отделы по борьбе с экономическими правонарушениями.
– И от переименования сильно изменился профиль работы? – поинтересовался Кацнельсон. – Если бы я взял себе фамилию Ходжаев, вы бы поверили, что я узбек?
– Наверное, не поверил бы, – засмеялся Гуров. – И почему же, Иосиф Леонидович, вы обзываете свою программу дерьмовой? Я сомневаюсь, что кто-то покончил с собой после ее просмотра. Многим она нравится.
– Многим, но уж никак не мне, – сказал, как ножом отрезал, режиссер. – Дерьмо, оно и есть дерьмо. Даже если его густо намазать клубничным вареньем. Но давайте же, наконец, полковник, перейдем к делу, а то битых полчаса мы говорим совсем непонятно о чем. И назовите себя по имени-отчеству, а то от вашего звания у меня на языке постоянно крутится присказка преферансистов «полковник был большим пижоном и пасовал на трех тузах».
– Лев Иванович, – склонив голову, чтобы скрыть улыбку, представился Гуров. – Ну что же: к делу, значит, к делу. Так как вы точно заметили, что к экономическим преступлениям я никакого отношения не имею, давайте попробуем обратиться к чисто уголовным видам правонарушений. Короче, меня очень интересует все, что вы можете рассказать о Тимофее Олеговиче Зеленском. Вы, надеюсь, знаете такого?
Кацнельсон, поднесший к губам чашку с кофе, услышав фамилию Зеленского, поперхнулся и, выпучив глаза, с полминуты откашливался. После того как у него появился голос, Гурову пришлось выслушать более чем занимательную речь режиссера. Причем разнос, данный Нюсей милой ассистентше, свидетелем которого он был, более походил на разговор воспитательницы детского сада с шалившей в песочнице трехлеткой. Здесь и выражения были порезче, и определения – пожестче. А такие милые эпитеты, как «талантливая бездарь» и «кролик-маньяк», просто поразили Льва Ивановича своей краткостью и более чем удивительной точностью. Пожалуй, именно они ярче всего характеризовали Тима Зеленского как работника телевидения. По крайней мере, у Гурова сложилось такое впечатление.
Минуты через четыре пыл Кацнельсона-Нюси пошел на убыль.
Он начал повторяться. Неожиданно режиссер замолчал на полуслове, ненадолго задумался и с некоторым удивлением посмотрел на Гурова.
– Кстати, а почему вы интересуетесь Зеленским? Какая связь между ним и уголовным розыском? Неужели Тимоша так сильно набедокурил, что его знаменитый папаша не смог, как обычно, отмазать любимого сынка от наших славных органов? – спросил Кацнельсон.
