лед и новую звезду в короне “Сапфирового”, нежнейшую Марию Максимову, которая вылизывает на катке окончание произвольной, — смотри в центральную точку, но словно поверх трибун. Так, будто ты следишь за улетающим шариком, который уносит твою мечту. Понятно?
Мария кивает. Два янтарных озера больших спокойных глаз всегда приветливы и безмятежны. Если не знать, как трудно они проходят каждый этап подготовки, сколько сил требуется Маше почти на все, то никогда по ее взгляду не угадаешь этого.
Аля преодолевала, чтоб прийти к цели. Рада шла, потому что ее вело, то и дело, покачиваясь в сторону, но никогда не уходя с пути, с буддийским смирением и покорностью человека, верящего в судьбу. Милка преодолевала, чтобы кайфовать, чем была невероятно похожа на саму Вику. Лерка, чтобы летать и чувствовать свою мощь! Мара Ушакова — чтобы презентовать свою красоту. А ради чего преодолевает Маша? В каждой из ее девочек была какая-то заноза, цепляясь за которую, они не могли останавливаться. Только в движении вперед эта заноза не болела. А в Марии никаких заноз не чувствовалось. Машенька просто была. Просто приходила на тренировки. Просто каталась. Просто билась за каждый элемент на смерть. И просто уходила домой. Спокойная, словно вода летнего озера. Удивительная. Незабываемая. Вечная неразгадываемая загадка гармонии.
Вика следит за ее катанием и понимает, что сама она ничего б не добилась, не имей своих заноз, которые ее двигали вперед. Внутри Домбровской в такт движениям Маши всплывают слова песни, которую сегодня поймало радио:
Время залечит старые раны,
Счастье вернётся в стрократ
К тем, кто не судит невиноватых,
Если он сам виноват.
Тех, кто, не струсив, слышит средь шума
Глас своего существа,
Капля за каплей дух наполняет
Мужество.
И продолжает с улыбкой следить, как движется кисть правой руки Максимовой в такт мелодии, точно выписывая рисунок по воздуху. В маше на каплю мужества сантиметр маленького тела. Зачем ей все преодоления понять невозможно, но, можно допустить, что это ее форма любви и ее жертвоприношение жестокому богу фигурного катания.
Я сам себя казнил в моем жилище
Несколько кособоко из-за непонятных карантинных игрищ стартовал наконец-то соревновательный сезон этого обезумевшего спортивного года, в котором все отменяется и ничего не начинается из-за то ли реальной эпидемии, то ли паники по ее поводу, то ли начала чего-то непонятного и огромного, что и взглядом обычном человеку не охватить. Маша улетела с Григорьевым во Владимир сразу после тренировки рейсом на 15.45, а семичасовым отправлялся Илья, который до последнего настаивал, что возьмет билет на 10 вечера и проведет рабочий день полностью, чтобы разгрузить ее хоть немного. Никакие увещевания о том, что от Владимира до Мурома, где проходил первый этап национального кубка, еще два часа по плохой дороге, его не убеждали. В итоге подействовала только фраза о том, что нужно убедиться в полной безопасности и комфортном размещении Марии со товарищи, которых Григорьев, конечно, опекать будет на все сто, но мало ли что, а с Ильей ребята общаются лучше и ближе.
Молодой мужчина поворчал, поиграл богатой мимикой своего эмоционального лица, демонстрируя, что ни разу не верит в Викины увещевания, но в итоге купил билет на определенное ею время, и уехал точно в срок.
Сидя в десятом часу в собственном кабинете, Вика вдруг осознала, что она совершенно одна в этом огромном городе. Нет, конечно, были сестры и брат, были друзья, но не ближний круг, люди, которые ждут тебя всегда: папа и мама умерли (уже почти не болело при этой мысли, лишь тихо опускалась грусть на сердце), Ника тренировалась в Канаде, куда Вика готова была срываться при любом минимальном “окне”, любимый мужчина в командировке. Вот она свобода женщины “за сорок”.
“Ты везучая, Домбровская!”— про себя сказала женщина. В твоей жизни есть люди, которые хотят быть с тобой рядом в горе и радости.
****
Лето 2014. Юг Москвы
Снизу что-то громко бахнуло и машина, на которой Вики делала разворот из дворов многоэтажек, слегка скособочилась. Выйдя из автомобиля женщина в буквальном смысле уставилась на развороченную покрышку, продравшуюся о какой-то кусок арматуры, торчащей… из асфальтового покрытия.
На сегодня именно это, кажется, ее предел, потому что с недавних пор “звездный” тренер вдруг тихо охнула, а из глаз покатились крупные капли слез. Дрожащими руками она порылась в сумке и вытащила телефон.
Позвонила брату. Занято. В службу эвакуации, номер который был в списке контактов. Свободный эвакуатор через 3 часа. Будете заказывать? Морозову было набрала, но вспомнила, что у него билеты на новый мюзикл и дала отбой.
К моменту, когда Григорьев ответил на ее вызов, все, что она могла — это хлюпать носом в трубку и повторять, что не знает, как быть и что делать.
— Вика, успокойся! Вика! Виктория Робертовна, вы меня слушаете? — в итоге пробился через истеричный плач Миша, — я еду к тебе! Слышишь? Не плачь. Где ты вообще находишься?.. Буду часа через полтора.
“Это, конечно, если очень повезет”,— подумал мужчина, прикидывая, как объехать пробки, прорываясь с одного конца столицы на другой. Что в итоге скажет жена, он почему-то даже не подумал. У него была хорошая семья. Но обожаемая упруга сидела дома, в покое и уюте, а женщина с теплым малахитовым взглядом рыдала где-то в машине, которая не могла ехать.
Нашел он ее уже не рыдающей, а обессиленно заснувшей за рулем:
— Штирлиц, просыпайся: 20 минут прошли, — постучал в окошко водительской дверцы Михаил.
Вика распахнула глаза, ещё сохранившие следы недавних слез, взглянула на него и совершенно по-девичьи смущённо зарделась.
Ее неловкость тут же передалась Григорьеву. Он почувствовал, как жар приливает к щекам и носу и представил, что становится морковного цвета на глазах красивой женщины. Михаил Александрович был стеснителен до заикания, и с возрастом ничего не менялось. Особенно в присутствии дам. Особенно тех, к которым питал нежные чувства.
— Ну, и что ты так ревела? — поинтересовался он, оглядывая раскуроченное колесо, — Хана шине и только. Стоило ли убиваться?
А потом они ждали ещё час эвакуатор. А потом ехали к ее дому. А потом… он отказался от чая и помчался к жене.
Красивые женщины — это замечательно, но родная душа у человека должна быть одна. Даже если другая — тоже стала нечужой.
С той поры, как Мишка осматривал пробитое колесо минула еще одна олимпиада. Две большие потери чемпионок. А они продолжали идти рука об руку. И в ком Вика могла не
