в момент, когда девушка меняет ход на обратный, проверяя работу конька в простых элементах:
— Только двойные, — тренер видит, как недовольство растет, а ход замедляется, — Или двойные сегодня, или зрительское место на трибуне в олимпийском сезоне. Ты меня услышала?
Короткий кивок головой. Ход снова растет.
— Ты меня поняла и согласна?
Еще один короткий кивок головой.
Ну вот, можно наконец-то и другими спортсменами заниматься. Будем считать, что временная победа одержана.
****
День без верных и всегда готовых разделить бремя помощников несется с такой дикой скоростью, что кажется, часы между утренним и вечерним льдом кто-то огромный просто проглотил, не жуя. До конца тренировки еще 40 минут. Прогоны программ, поиски новых решений, отработка элементов.
Мила докатывает произвольную с упрощенным по максимуму прыжковым контентом. Все получается. По силе отталкивания понятно, что реабилитация идет своим чередом и спине намного легче. Может, все-таки можно будет на Россию выйти? Бороться за пристойные для спортсмена такого уровня и регалий места, конечно, шансов никаких, но хоть показаться. Финальная точка. Фигуристка подъезжает на разбор.
Виктория показывает грязь в дорожке, комментирует заход на лутц, недовольна двумя вращениями. А это означает только одно: с программой в целом Мила справляется.
Внезапно оторвавшись от разбора проката тренер спрашивает:
— Мил, а в показательном ты что планируешь катать?
Фигуристка пожимает плечами:
— Не знаю. Мы не готовили на этот сезон. Из старенького что-нибудь возьму.
— А, может, из новенького? На какую музыку хочешь?
— Fly из I Am Not Okay with This, — ответ быстрый, значит и сама же думала про показательный номер.
— Хорошо, а если из нашего? Сезон-то у нас, похоже, пока дальше России не движется.
Фигуристка задумывается, а потом почти подпрыгивает:
— Сейчас! — и уносится в раздевалку, возвращаясь через пару минут со смартфоном и наушниками.
— Вот это хочу! — отдает тренеру наушники и нажимает кнопку воспроизведения.
Домбровская узнает мелодию еще до первого звука голоса. Удивленно глядит на девушку и произносит только одно:
— Но… это же Аллегрова.
Хочется сказать, как ребенку: “Плюнь каку!”
— Нет, Виктория Робертовна! Это Цветаева, — отвечает Мила.
Из наушников звучит:
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою — как никто другой.
— Мил, но почему Цветаева? — Виктория удивлена невероятно.
По мнению Домбровской, которая лет до двадцати пяти любила стихи Марины Ивановны до смамозабвенности, а потом резко и одномоментно разлюбила, Цветаева хороша в ранней юности, пока тебе безразличен уровень эмоционального безумия ее строк, пока он созвучен тебе. Как только остываешь сама, так свою прелесть теряет и такая поэзия. Со временем, впрочем, любая поэзия теряет значительную часть своей прелести. Для стихов нужна горячая душа, а возраст подмораживает сердца.
— Я вам потом напишу, после тренировки. Может, и не Аллегрова, но я хочу Цветаеву!
Дети умеют удивлять. Ничего не поделаешь, придется искать какую-то Цветаеву для этой сумасбродки. Интересно, с чего вдруг такой выбор?
В 10 вечера в мессенджере появляется ответ на вопрос:
Вы счастливы? — Не скажете! Едва ли!
И лучше — пусть!
Вы слишком многих, мнится, целовали,
Отсюда грусть.
Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас!
Вы так устали повторять любовныйРечитатив! Чугунный обод на руке бескровной — Красноречив! Я Вас люблю. — Как грозовая тучаНад Вами — грех — За то, что Вы язвительны и жгучиИ лучше всех, За то, что мы, что наши жизни — разныВо тьме дорог, За Ваши вдохновенные соблазныИ темный рок, За то, что Вам, мой демон крутолобый, Скажу прости, За то, что Вас — хоть разорвись над гробом! — Уж не спасти! За эту дрожь, за то — что — неужелиМне снится сон? — За эту ироническую прелесть,
Что я — не он.
Больше не было ничего. И осталось только задумчиво смотреть на этот текст и молчать. Ну что же… Значит будет Цветаева. А девочку-то, кажется, помотало не только обидами олимпиады. Кто же тот мастер, который разбил ее Милке сердце, да так больно и на острые осколки? И почему девочкам давно так больно и горько взрослеть, черствея шрамами несбывышихся желаний?
Мы истину, похожую на ложь, должны хранить сомкнутыми устами
После горького поэтического откровения Милы Виктория Робертовна решила присмотреться к девочке серьезнее еще и с этой стороны. К тому же за бегом по сезону незаметно подошел день визита к врачу. Худоба, постигшая Леонову буквально за месяц подготовки к первому выходу на лед, прошла бы для Домбровской незамеченной, если б до этого у нее не было Али. С тех пор резко убывающие в размерах упорные девицы ей не казались чем-то хорошим.
— Мила, в час я жду тебя в своем кабинете. Мы едем к врачу, — Домбровская провожала спортсменов с утреннего льда.
— Я не понимаю, зачем мы едем к этому психиатру, — поморщилась фигуристка, даже не пытаясь понизить голос и скрыть от товарищей по команде точное направление деятельности специалиста, — чем вам штатный психолог-то не угодил?
Виктория заметила, что после вчерашнего откровения в сообщениях Мила словно слегка отстранилась, наблюдая за реакцией тренера и не пытаясь сделать больше ни одного шага вперед. Наверное, это тоже был признак взросления. Она училась слушать чувства другого. Реагировать на сигналы и давать отношениям естественным путем расти, если им было куда расти. Или же это было просто испугом от слишком полного обнажения человеку, с которым ты еще меньше месяца назад даже словом “здравствуйте” перекидывался сквозь зубы. Девочка восстанавливала дистанцию, напоминая, что она больше не тот ребенок, который жался к тренеру многие годы на тренировках, в поездках, во время сборов. Теперь и беды другие, и печали новые.
Так или иначе, но тренировка прошла в предельно собранном и спокойном режиме. Без внутреннего нерва и напряжения. Настолько хорошо, что почти хотелось не снимать девчонку со второго этапа национального первенства, а попробовать за оставшиеся пару недель усложнить контент до предела и выйти на старт. Безумие! Шапкозакидательство. Конечно, ничего такого Виктория себе не позволит. Но как же близко к реализации было желание.
И вот, после тренировки наконец-то появился тот булыжник, за который зацепилась ее коса в этом дне с Милкой:
— Пока я твой тренер, давай, я буду решать, что тебе нужно для лучшего прогресса? Или ты желаешь дискуссий и обсуждения на равных?
Равноправие в “Сапфировом” не только не
