Можно предположить, что у миссис Л. произошел первичный переход к катексису ее отца в качестве девочки (вторая стадия по Нагере, позитивная эдипальная позиция), но его эксплуататорские склонности и ненадежность, впечатление от которых усиливалось нападками матери, вернули ее на первую фазу – к роли мальчика, заботящегося о матери (которую она воспринимала как «чувственную женщину»). Она мечтает о «чувственном» мужчине, однако под гнетом антилибидинальной матери не может принять в качестве такового даже своего мужа, который сам хотел бы быть более сексуально активным. В юности она придумала, как решить эту проблему, и впоследствии вернулась к своему решению: она отказалась от сексуальности и вступила в связь с мужчиной, наделенным материнскими чертами. Можно высказать следующее предположение: проходя фаллически-нарциссическую стадию, или первую стадию эдипального разрешения, она частично идентифицировалась с мальчиком и теперь воспринимала своего мужа как воплощение хорошей матери, и поэтому он никак не мог превратиться в угрожающего мужчину (см. схему 7.2, графу А)[80]. Это было самое большее, на что она оказалась способна, поскольку из-за гневной идентификации с матерью она не могла перейти к разрешению второй позитивной стадии и полюбить мужчину, заняв рецептивную позицию женщины. Иногда, на доэдипальных стадиях, гнев может служить подменой сексу – в процессе развития эта ступень предшествует даже фаллически-нарциссической стадии. И в сексуальных отношениях с мужем, и в своем переносе на женщину-терапевта миссис Л. демонстрирует яростное отвержение, все еще вызываемое у нее матерью, которую она считает ответственной за свою исковерканную жизнь. Следует заметить, что после того, как ее затрудненное эдипальное развитие приняло форму сексуальной дизъюнкции, она получила относительную свободу и могла относиться к мужу как к хорошему объекту.
Нарушения второй стадии эдипального развития будут продемонстрированы в следующем примере. Как и в большинстве случаев, данная эдипальная конфигурация весьма сложная.
Позитивное разрешение эдипова конфликта
Инид (28 лет) – замужняя женщина, мать трехлетнего ребенка. Ее отношения с будущим мужем начались тогда, когда он еще состоял в браке с другой женщиной, и в течение того периода Инид вела себя дружественно и тепло. Однако после женитьбы картина изменилась. У нее пропал всякий интерес к половой жизни, а поскольку с оргазмом у нее всегда были проблемы, она хотела продолжать жить в браке, совершенно исключив из него секс. Сексуальная терапия не принесла успеха, и только в процессе психотерапии она обнаружила, что уничижительно относится к матери, с которой же и идентифицируется, тем самым формируя собственный образ ничтожества, и сильно идеализирует отца. Она считала, что «предназначена для него» и гораздо лучше матери сможет сделать его счастливым, что было в значительной степени верно, как показала жизнь. Психологическая победа над матерью вызывала у нее чувство вины и ненависть к себе. Когда ей было 12, родители сообщили ей, что собираются развестись. Она пришла к выводу, что утрата отца послана ей в наказание за попытку вытеснить мать. Несмотря на то, что развод так и не состоялся и в последующие годы отношения родителей даже улучшились, она не могла позволить себе «открыться» мужу в сексе, потому что боялась, что ее ждет та же судьба. Бессознательно она чувствовала, что заслуживает наказания за то, что в эмоциональном плане заменила отцу свою мать.
Чрезмерный интерес и сексуализированное влечение к отцу, которые Инид испытывала в детстве, трансформировались в постоянный страх перед собственной судьбой. Тот факт, что она, уже будучи взрослой, отказалась от секса с близким человеком, содержал для нее угрозу разделить судьбу матери, то есть оказаться покинутой. До брака Инид была способна испытывать сексуальное возбуждение, поскольку «незаконность» ситуации давала ей ощущение удовлетворения ее скрытого желания соблазнить отца, при этом отношения не предполагали продолжительности, как между ее родителями. После женитьбы объект стал законным, завеса спала, и под давлением чувства вины она вернулась к подавленной, но тем не менее очень активной идентификации со своей антилибидинальной матерью. Ее сексуальность оказалась парализованной. (В дальнейшем Инид случайно выяснила у матери, что та отвергала ее из-за аналогичной эдипальной ситуации с ее собственными родителями.)
Инид сознательно думала о себе как о сыне своего отца, которого у того никогда не было. У нее развилась идентификация с отцом (она была «его мальчиком»), мать же она гневно отвергала как фигуру неважную и неадекватную. Хотя в отношениях с отцом она, в основном, играла роль девочки, у нее произошла частичная регрессия к фиксации на первой эдипальной фазе: она была мальчиком, чьим либидинальным объектом был наделенный материнскими функциями отец[81]. В последующем развитии у нее сохранились многие активные, маскулинные качества, изолированные в симптоме сексуальной невосприимчивости, в то время как она сама могла вести себя, как маленькая девочка, любящая отца. На сохраняющиеся проблемы эдипального характера указывали также ее низкая самооценка и переоценка сына по сравнению с дочерью (с которой у нее была негативная идентификация).
4. Заключительные замечания о расщеплении на эдипальной стадии
В только что описанном случае, как и в других примерах, оказалось невозможной формулировка простой и ясной позитивной эдипальной проблемы. Сложная внутренняя жизнь наших пациентов таит в себе множество потенциальных возможностей: один паттерн может доминировать, но при этом действуют другие паттерны – вытесненные, но тем не менее активные. Пациент может отрицать существование каких-то частей собственной самости, однако их значение от этого не уменьшается. Фэйрберн подчеркивал дополнительный аспект эдипальной ситуации:
…эдипальная ситуация, по сути, строится вокруг интернализованных фигур возбуждающей и отвергающей матери. Пытаясь одновременно приспособиться к двум амбивалентным отношениям, ребенок стремится упростить эту сложную ситуацию, сосредоточившись на возбуждающих свойствах одного родителя и отвергающих – другого, при этом соответствующим образом изменяя природу обоих объектов; то есть в действительности ребенок сам создает эдипальную ситуацию[82].
У таких пациентов, как миссис Л. и Инид, сексуальная симптоматология часто скрывает бессознательную попытку поддержания эдипального расщепления в его простом виде: так воплощением всего хорошего становится супруг, а угрожающие элементы подавляются за счет сексуальной жизни пары. Однако вытесненные элементы ищут возможности проявиться и не дают пациентам «упростить» себе жизнь.
II. Интернализация связи между родителямиВ своем «Фрагменте анализа случая истерии» Фрейд пишет, что симптом прерывистого дыхания, наблюдавшийся у Доры, можно приписать тому, что она слышала дыхание своих родителей во время полового акта[83]. В «Трех очерках» он отмечает, что маленькие дети, ставшие свидетелями «первичной сцены» между родителями, неизбежно интерпретируют это как акт садизма[84]. Мелани Кляйн расширила представления Фрейда, исследовав фантазии самых маленьких детей касательно полового акта родителей и собственные превратные фантазии ребенка об отношениях родителей[85].
Однако она не уделила достаточно внимания собственно тому, как эти отношения ребенком переживаются. Приведенный ниже пример позволит нам сделать несколько комментариев о взаимодействии реальных переживаний и фантазий растущего ребенка.
Эмма Смит (33 года), как и Инид, была не способна достичь оргазма и за три года брака утратила всякий интерес к сексу. Ее история была более драматичной. У нее всегда были тяжелые отношения с матерью. Когда мать отправила ее в школу-интернат при монастыре, где она пробыла с пяти до восьми лет, она чувствовала себя отвергнутой. Но наиболее проблемным аспектом в ее отвращении к половому акту и неспособности испытывать оргазм были ее воспоминания о ночных ссорах родителей после того, как она вернулась жить в их дом. Ее отец обычно начинал пить за ужином, и Эмма наблюдала, как мать издевается над ним, вызывая его гнев, и иногда сама пыталась дразнить его, чтобы защитить мать и отвлечь его на себя. Около 10 часов вечера он, шатаясь и продолжая ругаться, отправлялся спать, а она проводила остаток вечера с матерью – это было единственное время, когда она чувствовала близость с ней. Иногда отец среди ночи голым выходил в гостиную, и она в страхе ждала, что он зайдет в ее комнату. В действительности, это случилось лишь однажды. Матери Эммы не раз приходилось замахиваться на него ножом, поскольку он угрожал избить ее.
