Она наклонилась и протянула руку, чтобы снять его.
Эадульф смотрел на нее, хмурясь.
— Что это?
Она покачала головой.
— Точно не знаю. По-моему, лоскут мешковины.
Она взяла лоскуток двумя пальцами и выпрямилась, чтобы рассмотреть его на просвет.
— Да, лоскут мешковины.
Эадульф кивнул, разглядывая его.
— Что это значит? — спросил Фурий Лициний, наблюдавший за ними.
— Я пока не знаю, — ответила Фидельма. — Может быть, в комнату Эанреда что-то вносили, мешок зацепился за щепку на косяке и порвался.
Эадульф глядел на нее, пытаясь угадать ее мысли.
— Ты хочешь сказать, что в комнату Эанреда вносили сокровища?
Эадульф имел редкую способность делать выводы из рассуждений Фидельмы быстрее, чем она сама.
— Я говорю, что не знаю, — мягко ответила она, пожимая плечами. — Плох тот судья, что судит прежде, чем собраны все сведения.
— Но так быть могло, — не уступал Лициний, которому тоже хотелось внести свой вклад. Он чувствовал, что должен попытаться восстановить честь своих товарищей — Эанред, по его же собственным словам, вернулся тогда, когда тело Вигхарда уже нашли, а значит, уже после того, как арестовали Ронана Рагаллаха. Может быть, Ронан упрятал награбленное в комнате у Эанреда, пока того не было.
Фидельма усмехнулась.
— Да? Ронан Рагаллах спрятал два мешка с золотом и серебром в комнате Эанреда. Потом вышел, и его поймали стражники. Что же сталось с мешками?
Лициний поджал губы.
— Я уже говорил о возможном помощнике… — пробормотал он.
— Да, говорили. Мы обсудим это позже. Сейчас давайте осмотрим комнату брата Себби, — предложила Фидельма.
— А мешковина? — спросил Эадульф, глядя, как она прячет лоскуток в свою большую сумку-марсупий.
— Мудрый судья собирает доказательства по одному, — улыбнулась она. — А когда все лоскутки собраны, мудрый судья их рассмотрит и, как ремесленник складывает мозаику, попытается расположить их так, чтобы, вставляя нужные кусочки в нужное место, получить целую картину. Плох тот судья, который хватает один кусочек и пытается только по нему судить о целом. Как знать? Может быть, этот кусок вообще не от той картины, которая ему нужна.
Она посмотрела на него снизу вверх с озорной улыбкой и вышла в коридор.
В комнатах брата Себби и брата Инэ не обнаружилось ничего сверх того, что там должно было быть. После этого Фидельма предложила сделать то, что они и собирались сделать изначально — пойти и обыскать жилище Ронана Рагаллаха.
Эадульф переглянулся с тессерарием, явно разочарованным, пожал плечами и последовал за ней. Ему дело представлялось совершенно ясным, и он не понимал, зачем все эти утомительные обыски. Очевидно, что Ронан Рагаллах убил Вигхарда ради сокровищ, и ему удалось спрятать их, прежде чем его поймали. Теперь, когда он сбежал, он наверняка забрал и добычу и, если только у него есть голова на плечах, удалился от города на самое далекое расстояние, какое возможно.
Уже почти спустившись по лестнице в главный двор, перед палатами гостей у фонтана они заметили высокую фигуру настоятеля Путтока. Но не это привлекло внимание Фидельмы и заставило ее внезапно замереть в дверях, от чего Эадульфу и Лицинию, что шли следом за ней, тоже пришлось резко остановиться. Рядом с настоятелем она увидела дрожащую сестру Эафу, которая что-то говорила ему со слезами в голосе. На расстоянии казалось, что настоятель своею насмешливой улыбкой и жестами пытается успокоить и утешить ее. Вдруг Эафа резко отвернулась и убежала в сторону одного из выходов во внутренний двор. Вошедших она так и не заметила.
Путток некоторое время стоял, глядя ей вслед со странным выражением лица. Потом повернул голову и увидел Фидельму и за ней Эадульфа и Лициния. Не поздоровавшись, он отвернулся и быстро зашагал по направлению к двери дальнего корпуса.
— Кажется, наш заносчивый настоятель чем-то расстроил бедную сестру Эафу, — задумчиво сказала Фидельма. — Интересно, что случилось.
— Это уже не в первый раз, — мрачно заметил Эадульф.
Фидельма обернулась к нему с изумлением.
— Что ты имеешь в виду?
— Вчера утром, возвращаясь из трапезной к себе, я слышал громкие голоса из покоев Путтока. Я пошел в свою комнату и, уже закрывая за собой дверь, услышал, что дверь Путтока со стуком распахнулась. Любопытство разобрало меня, и я приоткрыл дверь, чтобы подглядеть, что произошло. В коридор выбежала сестра Эафа, растрепанная, со съехавшим набок головным убором и с таким лицом, словно только что видела самого Люцифера. Она убежала по коридору к лестнице и исчезла внизу.
— Ты спросил Путтока, что случилось?
Эадульф поджал губы, и на его щеках проступил румянец.
— Я сам догадался. Я давно уже слышу намеки на то, что Путток славится своими похождениями… Пусть Римский устав советует настоятелям и епископам соблюдать целомудрие, но, боюсь, в этом Путтоку ближе легкий закон Колумбы, не требующий сего.
Глаза Фидельмы сузились.
— Да, едва ли подходящая репутация для того, кто намеревается пойти по стопам Августина Кентерберийского… Ты хочешь сказать, что Путток известен своими попытками добиться внимания женщин против их воли?
Лицо Эадульфа было достаточно красноречиво, но он все же осторожно сказал:
— Так я слышал.
— Неужели в саксонских королевствах законы никак не защищают женщин от насилия? — с ужасом спросила Фидельма.
— Бедных — нет, — ответил Эадульф.
— Наш закон не только защищает честь любой женщины, но и даже если женщина была пьяна и ее силой принудили к соитию, это тем не менее считается серьезным оскорблением. Наш закон защищает всех женщин. Если мужчина осмеливается поцеловать женщину или просто прикоснуться к ней против ее воли, по закону с него взыщут штраф в двести сорок серебряных скрепалов.
Эадульф знал, что скрепал — это основная монета в Ирландии.
— Наверное, я зря рассказываю, ведь это всего лишь сплетни, — сказал он. Ему стало не по себе от гнева Фидельмы. — Я слышал об этом только от Себби.
— А я бы не стала доверять брату Себби с его честолюбием, — предостерегла Фидельма. Казалось, она хотела было что-то добавить, но передумала. — Пойдемте, Фурий Лициний, отведите нас в жилище Ронана Рагаллаха.
— Это постоялый двор у одной из арок Аква Клавдия, — сказал Лициний, которого явно заинтриговал происшедший разговор.
— Где это? — нахмурилась Фидельма.
— Недалеко отсюда, сестра, — ответил Лициний. — Вы наверняка видели акведук. Это величественное сооружение, оно было заложено еще более шести веков назад печально известным императором Калигулой. По нему в город поступает вода из источника возле Сублаквеи, в паре часов хода отсюда.
Фидельма действительно видела акведук и успела поразиться его устройству. В Ирландии не было ничего похожего — в то время королевства Ирландии изобиловали пресной водой, и не было нужды изменять направление течения рек или перемещать источники, чтобы оросить засушливые почвы, подобные тем, какие встречаются здесь, в Риме.
— Он снимает комнату в доме дьякона Биэды, — продолжал Лициний. — Должен предупредить вас, сестра, что это очень дешевый и на редкость убогий постоялый двор. Им управляют люди далекие от Церкви, и там никто не побеспокоится о том, чтобы уважать чувства женщины-монахини, если вы понимаете, о чем я.
Фидельма посмотрела на юношу без улыбки.
— Я думаю, что мы поняли, о чем вы, Фурий Лициний, — серьезно ответила она. — Но если Биэда — дьякон Церкви, тогда я не понимаю, как это место может быть таким, как вы описываете.
Лициний пожал плечами.
— В Риме нетрудно купить покровительство и должность, сан дьякона в том числе.
— Тогда я всеми силами постараюсь не принимать близко к сердцу все то непристойное, что увижу там. А теперь, думаю, пора идти, потому что мне вовсе не хочется пропустить ужин, который, — она подняла взгляд на небо, — уже не за горами.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Фурий Лициний вел их через множество двориков и садов Латеранского дворца, пока наконец они не вышли в боковые ворота дворцовой стены и не увидели склоны холма Целия. Размеры дворцовых территорий впечатлили даже Фидельму. Лициний не без гордости демонстрировал свои знания.
— Это Санкта Санкторум, Святая Святых, — указал он на купол, возвышающийся вдалеке. Заметив, что Фидельма нахмурилась, он решил, что стоит рассказать подробнее. — Санкторум — это личная часовня Его Святейшества, в которой сейчас хранится Scala Sancta — та самая лестница, по которой Иисус Христос спускался из дворца Пилата, после того как Его приговорили к смерти.
Фидельма недоверчиво подняла бровь.
— Но ведь этот дворец находился в Иерусалиме, — заметила она.
Лициний не удержался от самодовольной усмешки, поняв, что знает кое-что, чего не знает она.
