Она взяла огарок свечи и внимательно рассмотрела находку.
Клочок был не больше нескольких дюймов, явно оторванный от большего листа. На нем виднелись какие-то странные письмена, которых она не могла разобрать. Это были не греческие и не латинские буквы, не было это и знаками Огама, старинного алфавита ее родины.
С натянутой улыбкой она вручила его помертвевшему Лицинию.
— Вы понимаете что-нибудь в этих знаках? Можно понять, что это такое?
Фурий Лициний внимательно рассмотрел обрывок папируса и покачал головой.
— Я никогда не видел таких букв, — медленно произнес он. Но, не желая вновь потерять лица перед этой женщиной, добавил: — А разве это имеет какое-то значение?
— Кто знает? — Фидельма пожала плечами и убрала клочок папируса в свой марсупий. — Посмотрим. Но вы были правы, Фурий Лициний: в этой комнате действительно ничего нет, что бы могло нам быть полезно прямо сейчас.
На лестнице послышались шаги. Улыбающийся Эадульф принес множество предметов.
— Найти все получилось, увы, не сразу. По крайней мере, я думаю, что это все. Мы пришли очень вовремя, эта добрая женщина еще не успела ничего продать, — усмехнулся он.
Он по одному выложил предметы на кровать: ниточка четок; распятие червонного ирландского золота, не очень искусно сделанное, но все же ценное; кошелек-crumena, совершенно пустой; несколько реликвий, вероятно, купленных в катакомбах, и два маленьких Евангелия, — от Матфея и от Луки.
— Хороша плата за месяц, а? — ехидно усмехнулся Фурий Лициний. — На это можно жить в такой дыре месяца три, если не больше. Если не считать тех денег, что были в крумене.
Фидельма внимательно рассматривала оба Евангелия, перелистывая страницу за страницей, словно что-то ища. Они были на греческом, но не очень хорошо сшиты. Между страницами ничего не было. Закончив свой осмотр, она со вздохом отложила их.
— Ничего не нашли?
Фидельма покачала головой, решив, что он спрашивает про Евангелия.
— А тайники?
Она поняла, что он имеет в виду поиски в самой комнате.
Фурий Лициний снисходительно улыбнулся.
— Декурион Марк Нарсес уже обыскал все возможные места, где можно было что-нибудь спрятать.
— И все же… — Эадульф улыбнулся в ответ и принялся медленно и внимательно осматривать стены, аккуратно постукивая по ним костяшками пальцев и прислушиваясь к звуку. Они ждали, пока он прослушивал все стены, и наконец повернулся к ним с растерянной улыбкой.
— Декурион Марк Нарсес был прав, — он ухмыльнулся Лицинию. — Здесь нет места, где Ронан Рагаллах мог спрятать сокровища из Вигхардова сундука.
Фидельма собрала принесенные Эадульфом вещи, сняла со стены саккулюс и положила их туда.
— Мы возьмем это с собой в целях сохранности, Фурий Лициний. Можете сказать женщине, что, как только разбирательство будет закончено, мы вернем ей эти вещи в счет неуплаты. Только дьякон Биэда должен будет лично явиться за ними и сообщить, сколько стоит его комната.
Молодой тессерарий одобрительно улыбнулся.
— Будет сделано, как вы сказали, сестра.
— Хорошо. Я надеялась до ужина успеть поговорить с братом Себби и потом, если получится, еще и с настоятельницей Вульфрун и Эафой. Но боюсь, уже поздно.
— А не имеет ли смысл сейчас узнать побольше о Ронане Рагаллахе? — спросил Эадульф. — Мы сосредоточились на приближенных к Вигхарду людях, а между тем почти ничего не знаем о самом подозреваемом.
— Но поскольку Ронан Рагаллах бежал из своего заключения, узнать о нем что-либо теперь непросто, — сухо ответила Фидельма.
— Нет, я не имел в виду допрашивать Ронана. Я подумал, что, может быть, пришла пора посмотреть место, где он работал, и расспросить его товарищей.
Фидельма поняла, что Эадульф прав: она упустила это из виду.
— Он служил в Munera Peregrinitatis — Палате Чужеземцев, — вставил Лициний.
Фидельма внутренне укоряла себя за то, что не догадалась сходить на место работы Ронана раньше.
— Тогда, — сказала она ровным тоном, — теперь нам нужно любой ценой осмотреть Палату Чужеземцев.
В комнате, предоставленной военным комендантом, Эадульф выложил перед собою глиняные таблички и стилус и принялся записывать все самое важное из разговора с настоятелем Путтоком и Эанредом. Когда они возвратились во дворец, то узнали, что та часть Палаты Чужеземцев, где Ронан Рагаллах служил скриптором, закрыта, и его начальник ушел на кену — ужин.
Фидельма с раздражением обнаружила, что никто не распорядился предоставить им самим ужин в главной трапезной дворца, так что пришлось послать Фурия Лициния добыть им какой-нибудь еды и питья, а они тем временем вернулись в свою комнату. Эадульф занялся записями, а Фидельма вынула из сумки вещи, взятые на постоялом дворе, и разложила в комнате. Затем она вернулась за стол, села, положила перед собою два предмета и стала с интересом рассматривать их. Лоскут мешковины, зацепившийся за дверь Эанреда, и кусочек папируса.
Эадульф оторвался от табличек, поднял на нее глаза и, нахмурившись, спросил:
— Что это такое?
— Если бы я знала, — честно ответила Фидельма. — Может, они вообще не имеют никакого отношения к этому делу.
— А, мешковина. — Эадульф улыбнулся, узнав ее. — А второе что?
Фидельма решила извиниться:
— Прости, я забыла тебе сказать. Кусочек папируса, найден на полу в комнате Ронана. Я пока не могу ничего о нем сказать.
Она протянула его Эадульфу.
— На нем что-то написано, — заметил он.
— Странные значки, — со вздохом сказала Фидельма. — Не имею представления, что это такое.
Эадульф широко улыбнулся.
— Очень просто. Это язык арабов. Тех, что следуют пророку Магомету.
Фидельма глядела на него, онемев от изумления.
— Откуда ты это знаешь? — спросила она. — Может быть, ты еще и знаешь этот язык?
Лицо Эадульфа выражало самодовольство.
— Нет, этого я не могу сказать. Увы. Не буду тебя обманывать. Но мне приходилось видеть такие письмена, когда я жил здесь прежде. Их ни с чем не перепутаешь. Может быть, это написано на другом языке, но теми же буквами, и могу сказать одно: алфавит, скорее всего, арабский.
Фидельма поглядела на папирус и задумчиво прикусила губу.
— Где в Риме можно найти человека, который расшифровал бы нам то, что здесь написано?
— Найти наверняка можно, полагаю, в Палате Чужеземцев…
Фидельма глянула на него, и до него вдруг дошел смысл сказанного.
— То есть именно там, где работал наш друг Ронан. — Он задумался, потом пожал плечами. — Но имеет ли это какое-то значение?
Раздался негромкий стук в дверь. Фидельма подобрала кусочки мешковины и папируса и спрятала их обратно в марсупий.
— Это мы еще увидим, — ответила она. — Войдите!
Вошел худой, жилистый человек с темными волосами и несколько землистым цветом лица. Один из его темных глаз слегка косил, так что Фидельма порою чувствовала неловкость, не зная, на какой глаз смотреть. Его лицо казалось знакомым, но Фидельма не могла вспомнить, где она его видела.
Эадульф узнал монаха сразу:
— Брат Себби!
Худой, но крепкий монах улыбнулся.
— Я слышал от стражника, что вы хотели поговорить со мною, и как только поужинал, спросил, где вас можно найти.
— Проходите и садитесь, брат Себби, — пригласила его Фидельма.
Брат Себби кивнул и сел.
— Фидельма из Кильдара. Знаю. Я был в Витби, когда вы с братом Эадульфом разгадали тайну смерти настоятельницы Этайн. — Он осекся, на лице отразилось замешательство. — Нехорошее это дело, неприятное.
— Значит, Себби, вы знаете, чем мы занимаемся? — спросила Фидельма.
Тонкие губы брата Себби снова растянулись в улыбке.
— Конечно. Весь Латеранский дворец полон разговоров об этом, сестра. Епископ Геласий уполномочил вас и брата Эадульфа расследовать обстоятельства смерти Вигхарда, точно так же как Освиу велел вам найти убийцу настоятельницы Этайн в Витби.
— Мы хотели бы знать, где вы были, когда не стало Вигхарда.
Казалось, брат Себби улыбнулся еще шире.
— Если я был в здравом уме, то я спал.
— А вы были в здравом уме, брат Себби?
Себби на мгновение посерьезнел, потом снова улыбнулся.
— А вы, я вижу, еще и шутница, сестра. Я спал в своей постели. И проснулся от шума в коридоре. Я подошел к двери, открыл ее и увидел каких-то стражников, столпившихся у двери Вигхарда. Я спросил, что случилось, и мне рассказали.
— В коридоре был кто-нибудь еще? Путток, например?
— Нет, никого.
— Но вы проснулись от шума.
— Да.
— Значит, он был громкий?
— Конечно. Крики и топот ног.
— А вас не удивило то, что настоятель Путток, занимавший соседнюю с вами комнату, спал, несмотря на все это?
Эадульф бросил на нее встревоженный взгляд, явно обеспокоенный тем, что Фидельма все еще продолжает подвергать сомнению показания Путтока — видимо, с досады на его высокомерный тон в разговоре с ней.
