- Видите, - ткнул он пальцем в стену, когда офицер подошёл, - пулёвое отверстие накладывается на след от трёхгранного лезвия.
- Сначала стреляли, а потом добивали раненых штыками, - предположил Политковский.
Он совершенно не разбирался в сыскной работе, и, как большинство боевых офицеров презирал её. Вполне в духе времени. Голубые мундиры, сатрапы, опричники и тому подобные либеральные штучки!
Священник, продолжая внимательно рассматривать стену, обратился к агентам:
- Господа, у кого-нибудь имеется увеличительное стекло?
Те удивлённо переглянулись, и один из них подал странному священнику лупу в медной оправе.
Отец Георгий поднёс его к стене.
- Как я и предполагал. Посмотрите внимательно, капитан. Выстрел в стену был произведён явно позже. Уже после того, как сюда вошло трёхгранное лезвие.
- Не понимаю. Сначала кололи штыком, а потом стали добивать из револьверов?
- По всей видимости, стреляли в стену, чтобы скрыть след от холодного оружия.
- Простите, но я не вижу смысла! Зачем пулевым отверстием скрывать след от штыка? Да и добивают штыками обычно лежащих людей.
- Видимо некоторые из жертв пытались встать, опираясь на стену, - он внимательно вгляделся в стену. Подозреваю, что это был не штык.
- А что же? – удивлённо взглянул на священника капитан.
- Трёхгранный кинжал. У многих древних народов он считался орудием жертвоприношения. Митру ваяли с трёхгранным кинжалом в правой руке. Им он заколол быка, принеся тем самым первую жертву.
Cвященник опять приложил палец к дырке.
- А давайте проверим! Вы, как офицер можете попросить штык у часового, что стоит на входе.
Солдат поначалу категорически отказался отомкнуть штык, но, услышав выражение «следственный эксперимент» согласился.
- Вы только верните, ваше багородь, а то командир у нас строгий.
- Quod erat demonstrаndum , - произнёс отец Георгий, попытавшись вставить трёхгранник в отверстие. Багинет в дыру не помещался, ибо был в диаметре значительно толще.
Через полчаса они стояли на улице, и капитан попросил у священника разрешения выкурить пахитоску. Руки у Политковского дрожали, когда он подносил спичку.
- Значит тот человек в чёрном плаще, назвавшийся Мессиром сказал вам, что пророчество сбылось?
- О каком собственно пророчестве он вёл речь? – в свою очередь спросил капитан.
- Вы что-нибудь слышали о предсказаниях монаха Авеля?
- Я – боевой офицер и далёк от всякой эзотерики.
- Авеля принимал у себя в Гатчинском дворце убиенный император Павел Петрович. Тот поведал ему, что династия Романовых прервётся на его правнуке. А потом на многие годы придёт власть безбожная.
- Значит, борьба наша безнадёжна?
- Всё в мире творится по воле Божьей. Ещё Авель предсказал, что монархия в России возродится. Через сто лет после гибели Николая Александровича.
Преисподняя всё ближе
Тела не было. Глеб растерянно огляделся. Он же сам закрыл лишённые жизни глаза старого мастера! Пульс не прощупывался, сердце не билось, да и кожа за два часа начала принимать неестественную для живого бледность. Выходит, он ошибался?
В своей недолгой жизни Глеб видел достаточно покойников. Да и грош ему цена, работающему два года в убойном отделе, если не в состоянии отличить мёртвого от живого!
Допустим. Допустим, что он ошибся, и Михаил Анисимович жив. Но куда он мог исчезнуть из этого подвала?
Елизавета стояла к нему спиной, чтобы не видеть тела.
- Лиза, - позвал он, - дядя Миша исчез.
Она быстро обернулась.
- Значит, он жив?
- Он на моих глазах упал с крыши пятиэтажки.
- Глеб, такое бывает. Люди падают с большой высоты и отделываются лёгким испугом.
- Ну, на лёгкий испуг здесь не похоже. От лёгкого испуга люди не становятся обездвиженными и бездыханными, пусть даже и на два часа.
Взгляд парня притянула железная решётка в полу. А ведь в неё запросто может пролезть человек средних размеров. Он зацепился за прутья пальцами и потянул её вверх. Из дыры пахнуло сыростью и, если ему только не показалось, воском.
Фонаря у них не было, и Глеб принялся мастерить факел из ножки стула и его обивки
Отверстие под небольшим наклоном уходило вниз. Колеблющийся свет факела высветил одинокий ботинок.
- Надо лезть. Он там.
- Я туда не полезу, - тихо, но твёрдо ответила Елизавета.
В это время дверь наверху затряслась под сильными ударами. Девушка вздрогнула и со страхом и мольбой во взгляде посмотрела на него.
- Я полезу первым, - не терпящим возражение тоном сказал Глеб, - ты – за мной. Подержи.
Он вручил Елизавете факел, вынул из кармана носовой платок, и, встав на носки, дотянулся до лампочки. Пусть поищут люк в темноте. Наверняка, у преследователей есть фонарь, но какой-никакой, а выигрыш во времени они получат.
Эта вентиляционная шахта была достаточно широкой, но он всё-таки задевал своими широкими плечами неровные стены. Да и неудобно было передвигаться с самодельным факелом в руке. Правда, ползти пришлось недолго, метров через пять-семь путь преградила ещё одна решётка, точно такая же, что и наверху. Глеб поднёс к ней коптящий факел, но свет его был слишком слаб, чтобы рассеять тьму по ту сторону. Сзади его дернули за ногу.
- Глеб, долго ещё? Мне тяжело дышать.
- Уже вылезаю.
Он осторожно снял решётку и высунул в отверстие руку с факелом. Затем наполовину вылез сам.
Пол был в метрах двух под ним. Здесь не обойтись без акробатики. Он воткнул почти не горевшую ножку от стула в щель между кирпичами, удерживая одной рукой решётку. Можно было, конечно, бросить её на пол, но звон упавшей на каменный пол железки может привлечь внимание. Чутьё подсказывало Глебу, что в этом подземелье они не одни и внимание привлекать им не нужно. По крайней мере, пока.
Парень высунулся из дыры почти по пояс, держа решётку обеими руками. Затем, оттолкнувшись от стены локтями, сделав полусальто, мягко приземлился на жёсткий пол. Аккуратно прислонил к стене железку, поднял голову. В слабом свете доживающего последние минуты факела из вентиляционного люка показалось испуганное лицо Елизаветы. Глеб помог девушке выбраться. Она была лёгкой как пушинка, и мелькнула совершенно не к месту и не ко времени мысль, что ему приятно держать её за тонкую талию, чувствовать её руки, обнимающие его шею, дыхание, щекочущее ухо.
Они оказались в довольно большой и пустой зале, с неровными влажными стенами из старого кирпича и скрывающимся во тьме потолком. Пол был выложен большими плитами из известняка. Факел вскоре погас, и они оказались в полной темноте. Глеб положил ладонь на шершавую стену. Вместе с влагой она источала зло такой силы, что зазвенело в ушах, а к горлу подступила тошнота. Ещё он чувствовал, что прижавшуюся к нему всем телом Елизавету бьёт крупная дрожь.
Мессир
Вот уже несколько минут Мессир смотрел на монитор, на развёрнутую на экране схему Объекта №1, и в душе его росла и ширилась тревога. Обстоятельства требовали его личного присутствия на Объекте. Он чувствовал это. Но одних чувств мало, слишком многое поставлено на карту. Он должен связаться с Хозяином.
Он снял очки и долго тёр переносицу. Внеплановое общение давало тяжёлые последствия, тем более, если инициатива исходила не от Хозяина. Была опасность увидеть его истинное лицо, что для неподготовленного человека закончилось бы трагически. Мессир был подготовленным. Никто, кроме него не знал, как много заплатил он за первую встречу. Сколько с той поры утекло воды? Он надел очки, и стал вспоминать.
Пенсильвания. 1971 год.
Он только что закончил философский факультет старейшего в стране Пенсильванского университета. И уже пять лет, как состоял в US .
То было время торжества Хозяина. Американские парни гибли и убивали в далёком Вьетнаме. Те, кто не был в этом задействован, объявили революцию цветов. Семья была названа буржуазным пережитком, молодые люди обоих полов с одинаковой длины волосами разбрелись по свету, легко вступая друг с другом в интимные отношения и с такой же лёгкостью разрывающие их. Страна отходила от событий на вилле Бель-Эйр . Молодому человеку все эти заигрывания с чёртом были смешны и напоминали детские шалости. А сам Мэнсон – просто позёр и кривляка, главная цель которого эпатировать публику. Причём бездарный во всём. И как музыкант, и в своём стремлении к эпатажу.
Сам он ждал инициации третьего круга. Для этого нужно было избавиться от груза прошлого. А грузом прошлого были родители. После совершения акта он должен был доложить обо всём Мессиру и ждать дальнейших распоряжений. Но, имея такой недостаток, как молодость, он был, одержим тщеславием, которая его в ту сентябрьскую ночь чуть не погубила.
