Кстати, он же посоветовал ей написать книгу. Послушал, как она в перерывах между съемками рассказывает о своем отце, о военном детстве и решительно сказал, что ей надо написать мемуары. И ничего, что ей в школе сочинения не удавались, это было давно и уже неважно. Новая, им же внушенная уверенность в себе сделала свое дело, и через два года на свет появилась рукопись под названием «Мое взрослое детство». И теперь уже Никита Михалков, как раз снимавший ее в «Пяти вечерах», не остался в стороне — пригласил в гости к своему отцу, великому и грозному Сергею Михалкову, где предложил ей прочесть главу из рукописи. Сергей Михалков не особо рвался слушать, он и так едва успевал отбиваться от желающих прочитать ему что-нибудь или подсунуть свое творение. Но сыну отказать не смог и согласился послушать. А потом уже сам попросил прочесть еще одну главу. И вскоре с его подачи «Мое взрослое детство» стали печатать в журнале «Наш современник».
А еще «Сибириада» запомнилась Людмиле Гурченко тем, что ей там впервые пришлось сыграть сексуальную сцену. В Госкино, правда, запретили такое снимать, но разве же Кончаловский кого-нибудь когда-нибудь слушал. Сняли дубль, потом он отвел в сторону Никиту Михалкова (именно он был партнером Гурченко) и что-то ему сказал. И в следующем дубле тот ловко расстегнул ее бюстгальтер на восьми пуговицах — в точности такой, какие носили в 50-е, когда происходило действие фильма. А на ее изумление и возмущение спокойно заявил: «Люся, не волнуйся, этот дубль я никому не покажу. Это для заграничной копии».
«Сибириаду» они в 1979 году повезли в Канны, где он претендовал на Золотую пальмовую ветвь. Никита Михалков был там сразу в двух ипостасях — как исполнитель роли в фильме «Сибириада» и как режиссер с внеконкурсным фильмом «Пять вечеров», где тоже играла Людмила Гурченко.
В этом фильме она оказалась довольно неожиданно — Михалков позвонил ей в одно прекрасное утро и сказал, что у него сейчас перерыв между двумя сериями «Обломова» и он хочет за эти три месяца снять еще один фильм. Поэтому ему нужны артисты, которые смогут быстро войти в роль. Гурченко ответила, что свободна и готова немедленно приступать к работе. На самом деле она вовсе не была так уж свободна — вто время она была нарасхват. Но ради Михалкова она была готова бросить почти все, поэтому в тот же день отказалась от роли, на которую у нее уже была назначена проба и помчалась на съемочную площадку «Пяти вечеров».
Роль была сложная тем, что ее слишком часто играли. Пьеса была написана еще в 1957 году, и с тех пор ее в каком только театре не ставили, да еще и растащили по цитатам в другие фильмы и спектакли. Но Людмила Гурченко сдаваться не привыкла, да и не могла же она упасть в грязь лицом перед Никитой Михалковым, поэтому она перестала думать о том, кто и как уже играл Тамару Васильеву, и начала все с начала. Проанализировала роль, нашла в ней себя, как она это умела, влезла в шкуру героини и. почувствовала себя ею. Вот теперь было ясно — роль удастся.
Когда начались съемки, она уже настолько чувствовала себя Тамарой Васильевой, что решилась на изменение одной из ключевых сцен фильма. Вроде бы и отрепетировали они все уже, но теперь, полностью войдя в образ, она чувствовала малейшую фальшь в том, что касалось ее героини. Поэтому она подошла к Михалкову и виновато сказала: «Она не будет в „Третьем вечере“ с ним целоваться. Не будет. Она просто. ну, не может она, и все.» Тот расспросил ее о причинах, выслушал невнятные объяснения и сказал: «Ну так и скажи в кадре: „Не могу.“»
После успеха в Европе («Сибириада» выиграла Гран-при Жюри Каннского кинофестиваля, а «Пять вечеров» получили там специальный приз) Гурченко с этими же двумя фильмами вскоре отправилась в США. И несмотря на все, чем ее пугали перед поездкой, ей там очень понравилось. Удивило доброжелательное отношение как зрителей, так и журналистов, приветливость, внимательность и тот неподдельный интерес, с каким все смотрели на нее и других советских гостей. Журналисты расспрашивали ее о жизни, о ролях, которые она играла, а когда она ответила, что начинала как актриса музыкального жанра, сразу же попросили спеть. И это было не данью вежливости или простым любопытством — в США музыкальная культура всегда была на высочайшем уровне, и даже их собственным национальным театральным жанром является именно мюзикл.
Но Людмилу Гурченко такая просьба несколько поставила в тупик. Американцы ей нравились, но она хорошо видела, какие они чужие по менталитету, да и по музыкальной культуре тоже. А ей нужно было в считанные секунды выбрать песню, которую можно спеть без аккомпанемента и причем так, чтобы слушателей она чем-нибудь зацепила.
И вдруг неожиданно для всех и в том числе для самой себя она сказала, что споет песню времен войны. Это был рискованный шаг, она сразу почувствовала, как напряглись американцы, наверняка ожидая какого-то идеологического подвоха. Но когда она запела, стало ясно — это был правильный выбор.
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои.
Где же вы теперь, друзья-однополчане?
Боевые спутники мои?..
Все сразу почувствовали, что в это лирической мелодии с отчетливыми нотками тоски нет и не может быть никакой идеологии. Погасли настороженные улыбки, у людей постарше на лбах появились горькие морщинки — война для них тоже была не просто словом. А бывший летчик, когда-то участвовавший в знаменитой встрече на Эльбе, оживился при слове «однополчане», а потом загрустил, видимо тоже вспоминая тех, с кем вместе служил.
Это был странный и интересный опыт, важный не только потому, что удалось найти тему, которую понимают и в других странах. Именно тогда Людмила Гурченко почувствовала, что пришло время воплотить ее старую мечту — спеть полузабытые песни военных лет.
Глава 16
Владимир Давиденко, аранжировщик песен, вспоминал: «Когда мы с Людмилой Марковной писали нашу композицию, ни ей, ни мне не понадобилось заглядывать в старые песенные сборники или разыскивать клавиры.» И действительно, шел 1980 год, всего тридцать пять лет назад закончилась великая война, и люди хорошо ее помнили, может быть, даже слишком хорошо. Во всем Советском Союзе не было, наверное, ни одного человека, который не потерял бы на этой войне дорогих ему людей, а значит, и военные песни были близки душе каждого.
Режиссер Евгений Гинзбург, тот же, что снимал «Бенефис» Людмилы Гурченко, полностью поддержал ее идею сделать не просто передачу или фильм, а что-то среднее между ними, не художественный и не документальный фильм-воспоминание. Такой, в котором все построено на ассоциациях. Обрывки мелодий, фотография отца на стене, перечеркнутое бумажными крестами окно, дощатый пол, напоминающим сцены-времянки на кузове грузовика — как в войну. Иногда в кадре мелькает кирпичная стена с надписью «Мин не обнаружено. Веселов».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
