– Не обижайся, это я так, от нервов. Я все решу, ты же знаешь. Ну, влезли какие-то дилетанты-прощелыги в большую игру по случаю. На раз им нос прищемим. Вместе с другими частями тела.
Она рассмеялась, подхватила сумку, бросила плащ на руку и выпорхнула из квартиры.
Ариадна увидела Ольку-юродивую сразу. Женщине стало даже смешно, насколько фортуна к ней благоволила. Ну, поизмывалась судьба в детстве, зато теперь – полный реванш! Бесформенная молодая тетка, голова которой была замотана в белый ситцевый платок в крапушку, что носили бабки лет тридцать назад, стояла у самого входа в огромный павильон ВВЦ, где традиционно проводились православные выставки. Она стояла с церковным ящиком для пожертвований, к которому была прилеплена Богородичная «чудотворная», как голосила баба, икона.
Ариадна достала мобильный телефон, набрала номер и прохрипела в трубку:
– Она тут. Прямо у входа побирается, дура безмозглая.
Через четверть часа к павильону подлетел джип. Из него вышли два звероподобных мужика. Они подошли к Ольке, которая пискляво заголосила, зыркнув на необычных посетителей косыми глазами:
– Жертвуйте на образ Пресвятой Богородицы «Нерушимая стена»! Этот чудотворный образ был украден из стен нашей святой обители нехристями и вандалами безродными. Наши матушки пишут образ Царицы Небесной. Жертвуйте на образ, на нашу святую обитель, а мы будем молиться за вас денно и нощно.
– А образ Спаса в серебре не пишут ваши матушки? – в самое лицо прошипел ей мужик, тот, что был поздоровее и помоложе.
– Значит, так, воровка чужих икон: молча и спокойно садишься в машину. Один звук – и заточка в печенке.
Олька разбегающимися глазами посмотрела внимательно на этого ужасного человека и все поняла. Пырнет. Пырнет в печенку и не поморщится. Она посеменила к машине, и через две минуты на площадке у павильона не было ни джипа, ни побирушки, ни блондинки в темных очках, курившей за объемистой колонной у входа.
Глава восьмая
В ворота Голоднинской обители въехала «газель» и остановилась у дверей лавки. Симпатичный парень, настоящий славянский витязь: золотые кудри, светло-серые глаза, крупный, чуть вздернутый нос, ну и конечно косая сажень в плечах, вылез из машины.
– Здорово, Славонька, там-та. – К парню подбежал Дорофеич и крепко пожал его протянутую руку.
– Привет Дорофеич, с праздником!
– С праздником! Да только язык, там-та, не поворачивается сказать про праздник. Поминки сплошные. – Дорофеич, как всегда рукавом, вытер глаз.
– Да-а, родной, искушения, – водитель Слава открывал задние двери машины. Пора было грузиться.
– А что это тебя не видно было? Командировка, там-та?
– Можно и так сказать. Матушка отправила помочь М-скому монастырю. У нее там сестра родная игуменьей – Ангелина. Два дня землю да навоз в мешках на огороды с ферм возили. Я вчера вечером замучился оттирать машину у дома. А вонь! Просто феерическая!
– Какая, там-та, вонь? – Дорофеич тоненько засмеялся, будто заикал, обнажив беззубые десны.
– Знатная вонь, одним словом, – засмеялся за ним и «витязь», демонстрируя безукоризненно ровные зубы.
К машине уже спешили мать Нина и мать Евгения. У Евгении было красное, апоплексическое лицо. Посмотрев на сестру утром на службе, матушка сказала:
– Тебе бы лучше отлежаться.
Но, замученная чувством вины и жаждущая восстановления своего реноме, Евгения отвергла категорично милость игуменьи.
– Нет, нет! Я наведу порядок в этих лавках! А с выставкой давно пора завязывать, убытки одни. Виновата, все на самотек пустила, пора и честь знать, и обязанности.
– Ну-ну, Бог в помощь, – недоверчиво посмотрела Никанора на раздухарившуюся монашку.
Решили ехать в три самые крупные лавки: в центре города и на выставку. Маленькая лавка, на южной окраине, могла и подождать пару дней: там товар уходил плохо и выручки были жидковаты. Когда почти все коробки были загружены, к машине широкой поступью, стремительно, подошла матушка Никанора. Благословила водителя Славу и, обращаясь к келейнице, категорично сказала:
– Мать Нина! Останься! Что-то беспокойно мне без тебя. Следователь уже здесь. Иова допрашивает. Снова-здорово: тайны мадридского двора у матушки за спиной. Словом, останься. А тебе, Евгения, Капу, может, взять?
– Ни-и-и… Мы вот со Славочкой прекрасно…
– Ну, с Богом! – Матушка перекрестила путников.
«Газель» еще не успела развернуться, а настоятельница с келейницей уже бодрым шагом шли к корпусу, и мать Никанора грозно наступала на сестру:
– Давай, подробно про пропащую Галину и Иова. Алевтина стрекотала, как всегда заполошно, ничего не разберешь. А ты мне по пунктам.
Нина, вздохнув, мысленно произнесла: «Господи, пронеси» и начала открывать страшные тайны монастырского двора.
Когда Быстров, выйдя из здания отделения внутренних дел М-ского района, уже собирался садиться в милицейский «уазик», чтоб ехать в Голоднинский монастырь, к нему подбежал запыхавшийся эксперт:
– «Порадовать», товарищ майор, спешу, – сказал он, протягивая листок с результатами патологоанатомического исследования, – причина смерти Клавдии Александровны Сундуковой, сиречь инокини Калистраты, слоновья доза клофелина. Хорошо еще, четырех суток не прошло, а то и по почкам не определили бы. Он выводится, зараза, мгновенно. И еще. Если б «скорая» не ехала битый час, женщину, может, и спасли бы. Алкоголя практически нет. То ли растворяли буквально в каплях, то ли продукт, скорее всего кисломолочный, содержал градусы. Короче, убийство, Георгич. А с отпечатками, как и ожидалось, всех, кто имел доступ к сейфу. Матери Евгении, помощницы этой страшненькой Никанориной, и очкастой монашки. Много стертых, размазанных. Но никаких неожиданностей.
Следователь допрашивал отца Иова в крошечной монастырской библиотеке, так плотно загроможденной фолиантами, что оставленного пространства едва хватало для маленького стола и стула. Чтобы втиснуть второй, пришлось разобрать баррикаду из пыльных книг, вынеся стопки в коридор. И все же Сергею Георгиевичу здесь нравилось больше, чем в роскошной трапезной, из которой могли в любой момент попросить: «Уже обед», или смутить очередным угощением: «Вы же не обедали!».
Иеромонаху следователь сразу дал модное нынче определение: мутный.
У священника дрожали руки. «Крошечные, как у женщины», – отметил Быстров. В глаза он Сергею Георгиевичу не смотрел и по временам с силой дергал себя за бородку, будто проверял ее на прочность.
Начали с мирского имени, как водится.
– Игорь Максимович Иванов. Семидесятого года рождения. Я местный, родился в Эм-ске, – монах назвал ближайший районный центр, в котором также жил и работал Быстров.
– Что можете сказать о местопребывании пропавшей монахини Галины?
– Я не знаю, не представляю, где она может быть, – Иов заерзал на стуле, будто пытаясь принять наконец удобное положение.
– Что делали двадцатого апреля, в среду?
Замявшись, монах тихо произнес:
– Меня не было в этот день в обители. Служил отец Александр. Я был на требах в городе.
– Кто это может подтвердить? – следователь решил не церемониться с подозреваемым.
– А что, собственно, мне инкриминируется? – Попик, справившись с первым волнением, попытался привычно «включить холодность».
– По сведениям, дошедшим до меня, вы занимались, используя имя и, видимо, юридический статус монастыря, коммерческой деятельностью. Напрямую я не могу, конечно, связать кражу миллионов и ваши аферы, но…
– Послушайте, какие аферы, о чем речь?
– А что за лавка у вас с матерью Евгенией? Знаете, рассказывайте все, как есть. Это будет быстрее, проще и спасительнее для вас. – Быстров даже с неким участием посмотрел на монаха.
– Про спасение – это очень своевременно. – Священник задумался, снова задергав жидкую бородку. После длительной паузы, сцепив руки на коленях, он начал говорить:
– Когда-то, лет семь-шесть назад, у монастыря было не четыре, а пять лавок. Но на месте одной палатки, стоявшей у метро Я-ская, началось строительство большого торгового центра. Палатку закрыли и забыли о ней. А потом матери Евгении позвонили из конторы, занимающейся арендой площадей в новом центре. Они обзванивали бывших «палаточников», как возможных арендаторов. Условия были и вправду выгодные: очень дешево, и на первом этаже, у входа, рядом с кафешкой и терминалами для приема платежей. Разговор был при мне. Мать Евгения все отговаривалась благословением матушки, а я подумал тогда: глупо таким шансом не воспользоваться. И мать Евгения мне по доброте душевной помогла, и помогает. Ну, с печатью для договора аренды, с товаром. Мне остро не хватало денег, понимаете? – священник доверительно взглянул на непроницаемого следователя. – Ведь священники живут чем? Тем, что платит настоятель, вот как в моем случае, и требами. Ну, это освящение квартир, машин, причастие на дому. Требами прекрасно живут московские священники, в новых густонаселенных районах – особенно. А у меня… – Иов картинно развел руками.
