Дальше, с 18 лет, кантонисты переходили в обычную солдатскую службу, столь долголетнюю тогда, – но не следует забывать, что она не была чисто-казарменной, солдаты женились, жили с семьями, приобретали и иные занятия, а по окончании воинской службы, где оно застанет, получали право на оседлость во внутренних губерниях Империи. Однако, несомненно, для солдат-евреев, сохраняющих верность иудейскому вероисповеданию, его обрядам, мучительно было нарушение субботы и законов о пище.
Евреям же малолетним, попавшим в кантонисты, оторванным от родной среды, разумеется, нелегко было устоять под давлением воспитателей (ещё и наградами заинтересованных в успешном обращении воспитанников), при уроках, кроме русской грамоты и счёта, – «закона Божьего», при наградах и самим обратившимся, и при обиде подростков на свою общину, сдавшую их в рекруты. Но в противовес выстаивали упорство еврейского характера и природная верность своей религии с малолетства. – Нечего и говорить, что такие меры обращения в христианство были нехристианскими, да и не вели к цели. Однако и рассказы о жестоко насильственных обращениях в православие, с угрозами смерти кантонисту, и даже с массовым потоплением в реке отказавшихся креститься, – рассказы, получившие хождение в публичности последующих десятилетий, – принадлежат к числу выдумок. Как пишет старая Еврейская энциклопедия, эта «народная легенда» о якобы потоплении нескольких сотен евреев-кантонистов родилась из сообщения немецкой газеты, «что когда однажды 800 кантонистов были погнаны в воду для крещения, двое из них утопились»[303].
По статистическим данным военно-учётного архива Главного штаба[304], в 1847—1854, годах наибольшего набора евреев-кантонистов, они составляли в среднем 2, 4% ото всех кантонистов в России, то есть доля их не превышала пропорциональной доли еврейского населения в стране, даже по заниженным кагалами данным для тогдашних переписей.
Очевидно, был расчёт и самим крестившимся, позже, в оправдание перед соплеменниками, преувеличить степень испытанного ими насилия при обращении в христианство, тем более, что после перехода они получали некоторые льготы по службе. Впрочем, «многие из обращённых кантонистов[оставались] втайне верными прежней религии, а некоторые позже вновь перешли в еврейство»[305].
В последние годы Александра I, после новой волны белорусского голода (1822), послан был туда в командировку ещё один сенатор, и он вернулся с тем же выводом, что и Державин за четверть века перед ним. Тогда учреждённый в 1823 из четырёх министров «Еврейский комитет» предложил заняться вопросом: «на каком основании удобнее и полезнее было бы учредить пребывание[евреев] в государстве» и «начертать вообще всё, что может принадлежать к лучшему устройству гражданского положения сего народа». Затем они убедились, что поставленная задача им не по силам, и в 1825 «Еврейский комитет» из министров был заменён «директорским комитетом» (пятым по счёту) – из директоров департаментов, которые и занялись разработкой проблемы в течение ещё 8 лет[306].
Николай I в нетерпении обгонял работы комитета своими решениями. Так ввёл он рекрутскую повинность для евреев. Так – назначил новый трёхгодичный срок выселения евреев из деревень западных губерний, дабы пресечь их винный промысел, – но мера тормозилась, останавливалась, затем отменялась, как и у его предшественника. – Позже был запрет евреям, содержащим корчмы и харчевни, самим в них проживать и лично заниматься распивочной продажей спиртных напитков, – однако не состоялось и это[307].
Была попытка запретить евреям и другой значительный промысел их – содержание почтовых станций (а при них – постоялые дворы с шинками), но отменилось и это, ибо без евреев не находилось достаточно претендентов[308].
А в 1827 была введена повсеместно в Империи откупная система на винные промыслы – и тоже обнаружилось «значительное падение цен на торгах при устранении евреев, а иногда и полное отсутствие желающих взять откуп», – и пришлось допустить евреев к винным откупам и в городах, и в сельской местности, и даже вне черты оседлости. Так правительство складывало организационные заботы с себя на евреев-откупщиков питейных сборов и получало устойчивый доход[309]. – «Задолго до получения купцами первой гильдии права повсеместного жительства в Империи все откупщики практически пользовались свободой передвижения и подолгу живали беспрепятственно в столицах и других городах вне черты оседлости… Из среды откупщиков вышли и некоторые видные общественные еврейские деятели», как уже упоминавшийся Литман Фейгин и Евзель Гинцбург («держал винный откуп в осаждённом Севастополе»; «в 1859 основал в Петербурге банкирский дом… крупнейший в России»; позже «участвовал в размещении российских и иностранных государственных займов»; основатель династии баронов[310]). – С 1848 разрешено было и всем «евреям купцам первой гильдии содержать питейные откупа также и в местах, где евреям не дозволено постоянное жительство»[311].
Расширялось для евреев и право самого винокурения. Как мы помним, ещё с 1819 разрешено было допускать евреев к винокурению в великорусских губерниях «до усовершенствования в он[ом] русских мастеров». В 1826 Николай распорядился выселять таковых назад в черту оседлости, но уже с 1827 стал уступать частным просьбам оставить еврейских винокуров на местах, например на иркутских казённых заводах[312].
B. C. Соловьёв приводит размышления М. Н. Каткова: «В Западном крае кабацким делом занимается еврей, но разве оно лучше в других местах России?.. Разве жиды-шинкари, спаивающие народ и разоряющие и губящие крестьян, – повсеместное в России явление?[А] в наших местах, куда евреев не пускают и где кабаком орудует православный целовальник или кулак?»[313] – Услышим и Лескова, знатока русской народной жизни: «В великорусских губерниях, где евреи не живут, число судимых за пьянство, равно как и число преступлений, совершённых в пьяном виде, постоянно гораздо более, чем число таких же случаев в черте еврейской оседлости. То же самое представляют и цифры смертных случаев от опойства… И так стало это не теперь, а точно так исстари было»[314].
Правда, статистика говорит, что если в Западной и Южной полосах Империи одно питейное заведение приходилось на 297 человек, то в Восточной всё же на 585. Влиятельная в те годы газета «Голос» назвала еврейское шинкарство «язв[ой] края», именно Западного, «и притом язв[ой] неисцелим(ой)». И. Г. Оршанский отвлечённо теоретически берётся доказать: что чем чаще и гуще расставлены питейные пункты, тем меньше пьянства. (Так понять, что крестьянин не соблазнится, если питейный пункт у него под носом и круглосуточно зазывает, – вспомним Державина: корчмари торгуют и ночью, – а польстится на дальний, куда ещё через поле грязь месить? Нет, известно: алкоголизм поддерживается не только спросом на водку, но и предложением её.) – Оршанский и такое доказывает: что когда между помещиком-винокуром и пьяницей-крестьянином становится еврей, он объективно действует в пользу крестьянина, ибо продаёт водку дешевле, хотя и использует залог за вещи. Да, пишет он, существует мнение, что евреи-корчмари всё же «имеют дурное влияние на благосостояние крестьян», но потому что и в шинкарстве «отлича[ются]… как во всех своих занятиях, особым искусством, ловкостью и энергией»[315]. – Правда в другом месте, в: другой статье того же сборника он признаёт: «лихвенны[е] сдел[ки] евреев с крестьянами»; «справедливо, что в ней[еврейской торговле] много обманов и что еврей барышник, шинкарь и ростовщик эксплуатирует бедное население, особенно сельское»; «относительно помещика крестьянин необыкновенно упрям[в цене], но он до смешного податлив и доверчив, имея дело с евреем, особенно если еврей имеет за пазухой водку»; бедность крестьян, «потребность уплаты податей, страсть к водке… часто заставляют крестьян продать еврею хлеб по низкой цене»[316]. Но и к этой оголённой, стонущей, вопиющей правде – Оршанский ищет и смягчительные доводы. А болезнь крестьянской воли – кто ж и оправдывает?..
При всей настойчивой энергии Николая I неуспехи в преобразовании еврейской жизни сопутствовали ему во многих направлениях и во всё его царствование.
Так было и с еврейским земледелием.
В «Уставе рекрутской повинности и военной службы евреев» 1827 г. было оговорено для евреев-земледельцев, «переселенны[х]… на особые земли», – освобождение их и их детей от рекрутской повинности на 50 лет (исчисляя срок льготы – от реального начала «упражнения в хлебопашестве»). И как только этот устав огласился – в колонии вернулись из самовольных отлучек больше евреев, чем считалось в отлучках[317].
