При всей настойчивой энергии Николая I неуспехи в преобразовании еврейской жизни сопутствовали ему во многих направлениях и во всё его царствование.
Так было и с еврейским земледелием.
В «Уставе рекрутской повинности и военной службы евреев» 1827 г. было оговорено для евреев-земледельцев, «переселенны[х]… на особые земли», – освобождение их и их детей от рекрутской повинности на 50 лет (исчисляя срок льготы – от реального начала «упражнения в хлебопашестве»). И как только этот устав огласился – в колонии вернулись из самовольных отлучек больше евреев, чем считалось в отлучках[317].
К 1829 были разработаны и более подробные «правила[для] евреев-земледельцев»: и отпуск в мещане при уплате всех долгов; и разрешение отлучек до 3-х месяцев для заработков в сроки, свободные от полевых работ; и наказания для самовольных отлучников; и награды для отличившихся хозяев. В. Н. Никитин признаёт: при сопоставлении строгих обязанностей, налагаемых на евреев-земледельцев, «с правами и преимуществами, данными исключительно евреям, [и] с теми, какими пользовались прочие податные сословия, – нельзя не признать, что правительство очень благоволило к ним[евреям]»[318].
И вот, с 1829 по 1833 «евреи усердствовали в качестве землепашцев, судьба награждала их урожаями, они были довольны начальством, оно – ими, и общее благополучие нарушалось лишь мелкими случайными явлениями». (После турецкой войны 1829 года – еврейским поселенцам, как и всем колонистам, «простили всю недоимку в податях… за «тягост[и], какие они несли от следования… войск»). Но вот, по донесению Попечительного комитета, «неурожай 1833 г., сделав невозможным удерживать их[евреев] в колониях, открыл многим из них, не имевшим доброй воли и желания упражняться в сельских занятиях, – средство не сеять ничего, или весьма мало, сбывать скот, бродяжничать, домогаться пособия и не платить податей». В 1834 они, случалось, «выданный им хлеб – продавали, а скот – резали, и так поступали даже и те, которые не имели в том существенной необходимости», а местное начальство, по затруднениям в надзоре, не в состоянии было предупредить «множеств[о] пронырливых изворотов со стороны поселенцев». – Неурожаи же у евреев «случались чаще, нежели у прочих поселян, потому что, кроме незначительных посевов, они обрабатывали землю беспорядочно и несвоевременно», действовал «переходящий от одного поколения к другому навык… евреев к лёгким промыслам, беззаботливости и небрежности в надзоре за скотом»[319].
Кажется: 30-летнего злосчастного опыта с еврейским хлебопашеством (ещё и на фоне опыта мирового) было уже достаточно для российского правительства, чтобы откинуть эти пустые попытки и траты? Нет! Не доходили до Николая I эти унылые донесения? скрашивались министрами? или неутомимая энергия и неспадающая надежда толкали императора на новые попытки?..
И вот в новом, 1835 года, высочайше утверждённом Положении о евреях (результат работы «директорского комитета») – еврейское земледелие было не только не откинуто, но ещё расширено, поставлено на первое место в устроении еврейской жизни: «Устроить евреев на таких правилах, кои, открывая им свободный путь к снисканию безбедного содержания упражнением в земледелии и промышленности и к постепенному образованию их юношества, – в то же время преграждали бы им поводы к праздности и к промыслам незаконным». Если раньше требовался предварительный взнос 400 р. за семью от еврейского общества, то теперь без всякого условия «каждому еврею дозволялось «во всякое время»… переходить в земледельцы» и вся его недоимка в податях тут же складывалась и с него, и с общества; дозволялось получать не только казённые земли в бессрочное пользование, но и, в пределах черты оседлости, покупать земли, продавать и арендовать. Переходящие в земледельцы освобождались от подушной подати на 25 лет, от земской – на 10, от рекрутской повинности – на 50. Напротив, никто из евреев «к переходу в земледельцы… не мог быть принуждён». Ещё и – узаконялись «промыслы и ремёсла в деревенском их быту»[320].
(Прошло полтораста лет. И за забытою давностью даже просвещённый учёный физик формулирует тогдашнюю еврейскую жизнь так: «Черта оседлости в сочетании с запретом[!] на крестьянскую деятельность»[321]. А вот историк-публицист М. О. Гершензон судит шире: «Земледелие запрещено еврею его народным духом, ибо, внедряясь в землю, человек всего легче прирастает к месту»[322].)
Влиятельный министр финансов Канкрин предложил для еврейского земледелия ещё и пустующие земли Сибири – и Николай I утвердил к концу того же 1835. Предполагалось отпускать там еврейским переселенцам «по 15 дес. удобной земли на мужского пола душу», земледельческое орудие и рабочий скот за счёт казны, готовые рубленые избы, оплату переезда и питания в пути. – И как будто открылось побуждение к переезду в Сибирь евреев бедных и отягощённых многочисленными семьями. Однако теперь раздвоился расчёт кагалов: частью эти бедные нужны были для отдачи в рекруты (взамен богатых семей), – и от них скрывали, что им прощаются все недоимки, требовали сперва выплаты. Но спохватилось и правительство (трудности дальнего переселения; и что в Сибири евреи «не будут иметь добрых примеров трудолюбия и хозяйства», но и продолжат там «тот же бесплодный, одними обманами поддерживаемый торг, который сделал столько вреда Западному краю Империи – корчемствовать, разорять жителей лёгким удовлетворением склонностей к пьянству» и др.). К 1837 переселение в Сибирь было остановлено без обнародования мотивов[323].
Между тем того же года ревизия в Новороссии заключила, что «земли, отмежёванные к[еврейским] колониям и предназначенные для новых поселений, «содержат в себе чернозём самого хорошего свойства, весьма годный для хлебопашества, степи превосходны для сенокосов и разведения скотоводства» (местное начальство оспаривало такой вывод)[324].
В том же 1837 году было учреждено министерство государственных имуществ (граф П. Д. Киселёв), которому поручалось (как переходная мера к отмене крепостного права) «попечительство над свободными хлебопашцами» (государственными крестьянами), коих было 71 /2 миллионов ревизских душ, а стало быть и над евреями-земледельцами, коих было всего 3-5 тысяч семейств, «капл[я] в море, в сравнении с численностью государственных крестьян. Тем не менее, с первых же дней существования Министерства – в него стали поступать просьбы евреев», жалобы самого разнообразного свойства, и во множестве. «В полгода выяснилось, что исключительно евреям надо посвятить столько времени, что это неблагоприятно отразилось бы на главном труде Министерства»[325]. Но в 1840 Киселёв был назначен и председателем новообразованного «Комитета для определения мер коренного преобразования евреев в России» (шестого по счёту)[326] – так что еврейский вопрос втягивал его.
В 1839 Киселёв провёл через Государственный Совет закон, дозволяющий вступать в земледельцы (но в полном составе семьи) также и тем евреям, кто стоит на рекрутской очереди, тем освобождая от неё, – новую сильную льготу. – В 1844 – более подробное «положение о евреях-земледельцах», также и в черте оседлости, с правом на первые три года нанимать христиан для обучения хозяйству. – А когда в Новороссию в 1840 евреи «многие явились как бы на свои средства» («переселяющиеся за свой счёт» на местах исхода дали расписки, что состоятельны и не будут просить пособия), в действительности же ничего не имели, уже в пути объявляли, что средства их истощены, «и домогались поселения на казённый счёт»; и таких «набралось более 1800 семейств, а из них целые сотни не располагали ни документами, ни сколько-нибудь основательными доказательствами: откуда они и по каким причинам очутились в Новороссии», – и ещё «беспрерывно продолжали прибывать и умолять не оставить их в бедственном положении», – Киселёв распорядился принять их всех за счёт сумм, ассигнованных «вообще на переселенцев, без различия их племени». То есть ещё помог – сверх смет. В 1847 изданы и «дополнительные правила», облегчавшие евреям переход в земледельцы[327].
Киселёв вознамерился своим министерством учинить образцовые еврейские колонии и тем самым положить «начало, может быть, огромного поселения сего народа», для чего основывал, одну за другой, колонии в Екатеринославской губернии на хороших почвах, при изобилии воды, при реках и речках, с отличными пастбищами и сенокосами, – и очень надеялся, что новым колонистам передадут свой превосходный опыт немецкие колонисты (хотя трудно было находить из них желающих приселяться к еврейским колониям, решили держать их на жаловании). Новые и новые ассигнования текли на эти будущие образцовые колонии, и прощались им все виды недоимок. На второй год поселения от еврейской семьи требовалось: огород и одна засеянная десятина, и с медленным наращением десятин по годам. Да у них же не было и опыта выбора скота, это поручалось попечителям. Киселёв облегчал условия переселения (семьям с малым числом работников), изыскивал способы специального агрономического обучения известного числа колонистов. Да в иных семействах ещё где там до агрономии, если в сильный холод не выходят кормить скот, – и вот каждому семейству выдаётся тёплый армяк с капюшоном[328].
