class="p1">Михалина быстро сообразила, чем обеспокоена Анна Анисимовна. Насмешливо сверкнула зелеными игривыми глазами:
— Не сомневайся, Анисимовна, совращать твоего сына не собираюсь. Беленькие не в моем вкусе. Мне больше симпатизируют черненькие и кудрявенькие, которые на станции яблоками торгуют. Так, говоришь, спит Степан? Ну-ну. Замаялся, видать, после вчерашнего свиданья с учительницей…
Подходившая уже к воротам Анна Анисимовна резко обернулась:
— С какой ишо учительшей?
— Ты разве не знаешь? — с притворным удивлением спросила Михалина. — С соседкой твоей, Настей Макаровой, ночи коротает Степан. Сама видела: вчера после кино пошли они в обнимочку в березовый колок. Я уж думала-гадала: чего они там потеряли? После уразумела: миловаться на травке среди берез, под луной, интереснее…
— Не мели ерунду! — сердито перебила ее Анна Анисимовна, с осуждением покосившись на груди Михалины, выпирающие из глубокого выреза крепдешиновой кофты. — Больно на сплетни мастерицей стала, как мужиков пристрастилась менять. Уходи, слушать не желаю!
— Не веришь? — усмехнулась опять Михалина, пропустив мимо ушей замечание о мужиках. — Ничего, поверишь потом…
Михалина сняла туфли, взяла их в руки и, не попрощавшись, пошла по росистой траве в Марьяновку, сверкая белыми ногами.
Анна Анисимовна стояла у ворот, встревоженно глядя то на бойко чесавшую через мост Михалину, то на школьные окна. «Пустое болтает, — начала утешать себя. — Позарилась сама на Степку, а он, поди, и говорить с ней не желает. Оттого она и ехидничает в отместку. Не позволит мой сын такого, чтобы с врагиней матери, вертихвосткой чужедальней, шляться. Девок в Марьяновке и без учительши хватает, только кликни он — кажная на шею ему кинется».
Но зароненное Михалиной подозрение уже невозможно было унять. И оно разрасталось, заставляя скакать сердце Анны Анисимовны, подстегивая и распаляя воображение. Поволновавшись, она решила немедля, как только Степан проснется и позавтракает, строго расспросить его об отношениях с учительницей, а заодно и рассказать ему, как Макарова с оголенными коленками и до его приезда на танцульки бегала.
Степан, будто нарочно, будто догадавшись о намерении матери, в тот день с утра занялся хозяйственными делами. Наколол дров, натаскал воды с Селиванки. Потом мать и сын вышли вместе в огород поливать огуречные и помидорные грядки.
Неловко стало Анне Анисимовне мучить сына не подтвержденными пока предположениями. А когда он между делом обстоятельно и занятно рассказал о Москве, пообещал как-нибудь обязательно свозить ее в столицу, она совсем успокоилась. «Пустое болтает, — неприязненно подумала опять о Михалине. — Язык почесать ей захотелось, не может без сплетен-то жить». И все же надумала на всякий случай не спускать глаз со школы.
После обеда Степан ушел загорать на речку за деревню. Проходя мимо школы, он (Анна Анисимовна успела заметить) помахал рукой, глядя на тамошние окна. Теперь уж ей все было ясно, стояла, разгорячась и потея от гнева, не отрывала глаз от школьных ворот. Метнулась сразу к плетню, когда из ворот вышла Настя Макарова с полотенцем и книгой в руках.
— Погоди-ка! — окликнула ее Анна Анисимовна.
Она не задумалась, зачем останавливает Настю, что́ ей скажет, упрямо билась в ней только одна мысль: не пустить учительницу в ту сторону, куда недавно ушел Степан!
Когда Настя подошла к плетню и поздоровалась, Анна Анисимовна приметила под ее забеспокоившимися глазами, на тонкой гладкой коже, неяркие, будто сполоснутые синькой, круги. И сразу впилась взглядом в эти отсутствовавшие прежде круги, выискивая в них подтверждение ночным прогулкам в березовый колок, о которых рассказывала утром Михалина. Исчезли все сомнения: она, она, бесстыжая, уводит Степана каждый вечер из избы, она, Настя, лишает ее покоя и сна, сыновнего внимания!
Анна Анисимовна задохнулась от негодования. Но вначале не подала вида, заговорила с Настей ласково, стараясь выведать еще кое-что:
— Ты чё за молоком перестала ходить? Мне некогда теперича его в школу носить, сын, слыхала, поди, погостить приехал.
Настя обрадовалась, на зарумянившихся щеках появились ямочки:
— Тетя Аня, правда, можно прийти к вам, ругать не будете? Ой, как я по нему соскучилась!
И тут такой лютый взгляд обдал Настю, что она невольно попятилась и поспешно отвернулась.
— По кому соскучилась-то? — спросила с ехидцей Анна Анисимовна. — По молочку али по сыну моему, Степке?
Заметив, как запылали Настины щеки, со злорадством ткнула пальцем в сторону жердяного забора:
— Землицу ты у меня, девка, отобрала, да только гляди, она хвощом зарастает. Ты бы лучше ребятишек привела, прополкой занялась, заместо того, чтобы на речку за мужиками бегать… Последнее слово: не смей Степку тревожить, не пара ты ему!
— Ну и… охраняйте своего сына! — крикнула Настя дрожащим голосом.
Она прижала к груди полотенце и книгу, словно испугавшись, что Анна Анисимовна отнимет их, растерянно оглянулась на облепленную купающимися ребятишками Селиванку и побежала к школьным воротам.
«Так-то вот, перестанешь за Степкой гоняться! — торжествовала Анна Анисимовна. — Ишь, космы распустила, коленки оголила, влюбить моего сына вздумала. Наскучила, видать, председателю-то, оттого к Степке цепляется. Може, в столицах пожить охота стала? Не торопись, девка, ишо я тута есть, Москву не видевшая».
Облегчив душу, Анна Анисимовна снова начала копаться в огороде. Ласково, будто только что вылупившихся беспомощных цыплят, перекладывала тоненькие отросточки на огуречных грядках. Не удержалась, сорвала несколько штук, самых больших, на окрошку.
Степан вернулся домой в сумерки. Не глядя на хлопотавшую в кухне мать, сказав только «добрый вечер», лег на диван.
— Случилось что? — спросила Анна Анисимовна обеспокоенно, высунувшись из кухни. — Не захворал ли ненароком, купаясь в холодной воде? Дай-ко я малину сушеную заварю и чаю с медком подам. Пропотеешь, быстро простуда пройдет.
— Вода в Селиванке теплая, — сказал Степан, продолжая глядеть на неровный, в расщелинах, потолок.
— Проголодался ты! — обрадовалась Анна Анисимовна. — У меня все уж готово. Вставай, сынок, поешь. Так бы сразу и сказал…
Но и за столом Степан сидел невеселый, все время смотрел куда-то в угол. Выпил только стакан молока. К окрошке, которую Анна Анисимовна так старательно готовила, не притронулся. Она только вздыхала, теряясь в догадках, не зная, как истолковать внезапную перемену в сыне.
Встав из-за стола, Степан прошелся по горнице, заговорил, не глядя на мать:
— Напрасно ты на Настю сегодня накинулась. Скажи, в чем она перед тобой виновата? Ни в чем. Огород твой урезали по распоряжению председателя колхоза, зачем же на Настю злиться? Поверь мне, не ездила она в колхозное правление, не просила твою землю. Много ли ей одной картошки надо?
Анна Анисимовна вздрогнула, съежилась вся. Навалился на миг далекий страшный день — с проливным дождем, переплясом молний, ветром, валящим с ног. Зажмурила глаза и увидела другого Степана — маленького, босоногого, дрожащего под мокрой
