— А–а–а, значит, вы знаете меня? И узнаете? — Старик, кажется, был весьма обрадован этим обстоятельством.
— А как же! Газеты освещают деятельность вашей персоны достаточно широко! — тактично отозвался я. Пристрастие профессора Визерспуна к саморекламе вошло в поговорку. — А кроме того, я смотрел по телевидению ваши лекции по археологии, целую серию.
Мои речи уже, кажется, не восторгали профессора. Он вдруг посмотрел на меня подозрительно и сощурился:
— Вас интересует археология, мистер Бентолл? Вы в ней разбираетесь?
— Профессор, я ничем не отличаюсь от миллионов обывателей. Ну, слышал об этой египетской гробнице и об этом типе Тутанхамоне, ее обитателе. Но сомневаюсь, что правильно отвечу, как пишется его имя и даже как произносится.
— Что ж, хорошо. Простите, что задаю такие вопросы. Зачем — объясню вам позже. Никак не могу сосредоточиться. Кстати, молодая дама, на мой взгляд, чувствует себя неважно, я по совместительству еще и доктор. Обстоятельства, понимаете ли, вынуждают. Жить на самом краю света… Он выскочил из комнаты, вернулся с врачебным чемоданчиком, достал оттуда термометр и предложил Мэри измерить температуру. Параллельно он вцепился пальцами в ее запястье: считал пульс.
— Пусть вам не покажется, будто мы обделены вашим гостеприимством или добротой, — сказал я. — Но, профессор, у меня весьма срочные, неотложные дела. Сколь скоро мы сможем вернуться в Суву?
— Довольно скоро. — Он пожал плечами. — Сюда заглядывает парусник с Кандаву — миль за сорок к северу отсюда — примерно один раз в шесть недель. Был он здесь… дайте–ка припомнить… недельки три тому назад, Значит, еще через три недели. Что ж, распрекраснейший вариант! Три недели. Довольно скоро, — сказал он.
Надо думать, у них на этих островах собственное представление о времени. Глядя на сверкающую лагуну в обрамлении коралловых рифов, я без труда уяснил себе почему. Но я усомнился, будет ли полковник Рейн осчастливлен моим трехнедельным романом с этой лагуной. А потому спросил:
— Может, самолет пролетит мимо?
— Никаких самолетов, никаких кораблей, ничего. — Он покачал головой и продолжал ею покачивать, пока рассматривал термометр. — Господи, спаси и помилуй! Температура — сто четыре, а пульс — сто двадцать. Боже! Боже! Да вы ведь совсем расхворались, милая миссис Бентолл! Видимо, еще в Лондоне. Ванна, постель, завтрак — именно в такой последовательности. Мэри попыталась возразить, но он поднял руку: — Я настаиваю. Можете занять комнату Карстерса. Ред Карстерс — это мой помощник, — пояснил он. — Сейчас он в Суве, лечится от малярии. Она в наших краях не редкость. Жду его со следующим судном… Что касается вас, мистер Бентолл… сон вам тоже, наверное, не повредит. — Он хмыкнул. — Смею думать, вы не слишком хорошо выспались в эту ночь на рифе.
— Умыться, побриться и вздремнуть пару часиков на веранде — этого мне с избытком хватит, — сказал я. — Значит, никаких самолетов? А сдают ли на острове катера напрокат? Или лодки?
— Единственная лодка на острове принадлежит Джеймсу и Джону. Имена эти условные. Имена обитателей Кандаву непроизносимы. Парни служат здесь по контракту: ловят рыбу, собирают фрукты, запасают провизию. Не обольщайтесь, никуда они вас не повезут. Если даже они согласятся, я им запрещу. Категорически.
— Слишком опасно? — Утвердительный ответ засвидетельствует: я его раскусил.
— Разумеется. И вдобавок противозаконно. Правительство Фиджи запрещает плавать на парусниках с острова на остров в период циклонов. С провинившимися обходятся сурово. Весьма сурово. Наказывают за нарушение закона.
— Может быть, какой–никакой передатчик у вас найдется. Послать радиограмму…
— Никаких передатчиков. У меня нет даже приемника. — Профессор улыбнулся. — Исследуя события тысячелетней давности, я расцениваю контакт с внешним миром как серьезную помеху. Единственная моя уступка веяниям технической моды — старинный граммофон. Знаете, с ручкой.
Он производид впечатление выжившей из ума и совершенно безобидной амебы. Посему я воздержался от совета, как следует обойтись с его граммофоном. Предпочел, пока Мэри наслаждается в ванной, сделать еще глоток, потом побрился, ?тереоделся, насладился завтраком и наконец обрел тенистую прохладу и дремотный покой на веранде в тростниковом шезлонге.
Я хотел было предаться серьезным размышлениям, в каковых после затянувшейся интеллектуальной паузы испытывал острую потребность. Но не принял в расчет своей усталости, расслабляющего солнца, воздействия дважды двойного виски на голодный желудок, шороха пальмовой листвы под ритмичными порывами ветра. Я думал об острове, о том, как здорово было бы его покинуть, и о том, что сказал бы профессор Визерспун, кабы понял: отделаться от меня теперь можно только силой. Я думал о капитане Флекке и о профессоре, восхищаясь обоими: Флекком — за то, что он оказался в два раза более ушлым, чем я рассчитывал, то есть в конечном счете вдвое хитрее меня, а профессором — за то, что он своей виртуозностью превзошел всех встречавшихся мне на земной стезе лгунов. А потом я уснул.
Глава 4
Среда 3 часа дня — 10 вечера
Шла битва, и я находился в самом ее центре. Я не мог разобраться, кто сражается слева от меня, а кто справа. Я не знал даже, что вокруг меня день или ночь. Но битва шла и шла. В этом сомнений не было. Тяжелые орудия ведут артиллерийскую подготовку наступления Зловещие раскаты взрывов, аж земля дрожит. Я не герой. Надо сматываться. У меня нет ни малейшего желания становиться пушечным мясом. Я дергаюсь, отклоняюсь в сторону, кажется, спотыкаюсь. Острая боль в правой руке. Шрапнель или пуля. Если меня выведут из строя, придется оставить линию фронта.
Открыв глаза, я обнаружил себя отнюдь не на линии фронта. Бог весть каким образом я вывалился из кресла и очутился на полу. Спикировал, что называется, на одну точку. На правый локоть. Локоть заныл.
Да, я посетил царство сновидений. Но орудийная стрельба и тряска земли принадлежали реальности. Ощупав руку, я поднялся на ноги. Еще и еще раз прозвучали отдельные взрывы, и пол веранды содрогнулся от толчков. Сильно содрогнулся. Не успел я собраться с мыслями, как в дверях показался профессор Визерспун. Пожалуй, озабоченный. Судя, например, по голосу.
— Мой дорогой! Мой дорогой! — Он устремился ко мне с протянутыми руками, словно подозревая, что я вот–вот упаду в обморок. — Я слышал, как вы упали! Не ушиблись? Что произошло?
— Вывалился из кресла, — объяснил я. — Примерещился мне второй фронт. Нервы!
— Боже мой, Боже мой, Боже мой! — Он суетился вокруг меня, ничего, однако же, не предпринимая. — У вас… сильно пострадали?
