— Нам не хватало вас, брат Уайман.
Форд поднялся.
— Простите, отец мой.
Настоятель вгляделся в цифры на экране компьютера.
— Вы, должно быть, заняты неким важным делом.
Уайман промолчал. Он сомневался, представляет ли его занятие важность в том смысле, который подразумевал настоятель. Форду стало стыдно. Именно эта вошедшая в привычку одержимость работой навлекла на Уаймана беду в мирской жизни, именно эта маниакальная поглощенность выполняемой задачей, заставляющая позабыть обо всем на свете. После гибели Джулии Форд так и не смог простить себе тех бесчисленных вечеров, когда он допоздна засиживался за работой, вместо того чтобы разговаривать с женой, ужинать с ней, ласкать ее…
Форд ощущал пристальный, но доброжелательный взгляд настоятеля, однако был не в силах поднять глаза.
— Ora et labora, молись и работай, — с прохладцей проговорил аббат. — Вот две противоположности. Молясь, мы прислушиваемся к Богу, работая — беседуем с Ним. Монашеская жизнь есть стремление к полному равновесию между первым и вторым.
— Понимаю, отец мой. — Уайман чувствовал, что краснеет. Настоятель всегда поражал его своими простыми и одновременно мудрыми словами.
Аббат положил Форду руку на плечо, сказал: «Я рад», затем повернулся и вышел.
Уайман сохранил результаты своей работы в памяти компьютера и на компакт-диске, выключил ноутбук. Положил блокнот и диск в карман, а вернувшись в свою келью, убрал их в прикроватную тумбочку. Форд размышлял: неужели он с помощью своих программ вскрыл чьи-то темные делишки? Возможно ли подобное?
Уайман склонил голову и забыл обо всем, кроме молитвы.
18
Том смотрел, как детектив Уиллер меряет шагами гостиницу его жилища. Медленная тяжелая поступь лейтенанта непостижимым образом свидетельствовала о бесцеремонном отношении полиции к хозяевам. На детективе была клетчатая спортивная куртка, серые брюки и голубая рубашка. Галстука он не носил. Уиллер размахивал в такт ходьбе короткими руками, на костлявых кистях которых выступили вены. Малорослый детектив выглядел лет на сорок пять; узколицый, плосконосый, с запавшими черными глазами и покрасневшими веками, он имел вид человека, всерьез страдающего бессонницей.
На некотором расстоянии за детективом трусил его товарищ с открытой записной книжкой в руке, пухлый, вежливый и обходительный Эрнандес. Они прибыли в сопровождении толковой седоволосой женщины, представившейся доктором Фейнинджер, судебно-медицинским экспертом.
Салли сидела на диване рядом с Томом.
— На месте преступления обнаружен человеческий волос, — сказал Уиллер, медленно повернувшись на каблуках. — Доктор Фейнинджер хочет выяснить, не принадлежит ли он убийце. Для этого требуется исключить возможность того, что волос обронен кем-то, также побывавшим на том участке.
— Понятно.
Том почувствовал: черные глаза детектива буквально просверливают его насквозь.
— В таком случае, если у вас нет никаких возражений, подпишите вот здесь.
Том поставил свою подпись на нужном бланке.
Подошла доктор Фейнинджер с небольшим черным пакетом в руках.
— Присядьте, пожалуйста.
— Со мной будут делать что-то опасное? А я и не знал. — Том попытался улыбнуться.
Последовал резкий ответ:
— Я возьму несколько волосков с вашей головы — выдерну их, придерживая у самого корня.
Том сел, переглянувшись с Салли. Он был абсолютно уверен: к нему пришли не только ради каких-то волосков. Том смотрел, как женщина-патологоанатом достает из своего черного пакета пару пробирок и несколько клеящихся ярлычков.
— А пока, — сказал Уиллер, — мне хотелось бы прояснить еще некоторые моменты. Не возражаете?
Ну вот, приехали, подумал Том.
— Мне требуется адвокат?
— Вы имеете право воспользоваться его услугами.
— Я нахожусь на подозрении?
— Нет.
Том махнул рукой.
— На адвоката уйдет уйма денег. Давайте так.
— Вы говорите, что в ночь совершения убийства ехали верхом вдоль Чамы.
— Да, верно.
Том почувствовал, как пальцы доктора Фейнинджер копошатся у него в волосах, словно примериваясь. В одной руке она держала внушительных размеров пинцет.
— Вы утверждаете, что ехали через каньон Хоакина кратчайшим путем?
— Вообще-то этот путь не такой уж короткий.
— Вот и я о том же. Почему поехали именно там?
— Я уже говорил: люблю те места.
Наступило молчание. Было слышно, как Эрнандес чиркает ручкой по бумаге, как шелестит переворачиваемая страница блокнота. Доктор Фейнинджер выдернула у Тома один волосок, другой, третий.
— Всё, — объявила она наконец.
— Сколько еще вы проехали в ту ночь? — продолжал Уиллер.
— Миль десять или двенадцать.
— Сколько примерно это заняло времени?
— Часа три-четыре.
— Выходит, вы выбрали короткий путь, который на самом деле оказался длинным, да еще на закате, и вам предстояло ехать в темноте по меньшей мере три часа.
— В ту ночь было полнолуние, и я заранее планировал длительную прогулку. Мне хотелось ехать домой при луне, вот в чем все дело.
— Ваша жена ничего не имеет против поздних возвращений?
— Нет, его жена ничего не имеет против поздних возвращений, — сказала Салли.
Уиллер продолжал, по-прежнему бесстрастно:
— И услышав выстрелы, вы пошли посмотреть, что случилось?
— Разве я не отвечал уже на эти вопросы, детектив?
Полицейский упорствовал:
— Вы сказали, что обнаружили неизвестного мужчину, находившегося при смерти. Вы делали ему искусственное дыхание, поэтому на вашей одежде его кровь.
— Да.
— И тот мужчина говорил с вами, просил разыскать свою дочь по имени… Робби, так? — и сообщить ей о его находке. Однако неизвестный умер, не успев объяснить, что же именно он нашел. Правильно?
— Мы все это уже обсуждали. — Том не рассказал, да и не собирался рассказывать, ни о записной книжке погибшего разведчика-старателя, ни об упомянутом им кладе. Он сомневался, что полиция сумеет сохранить все в тайне, а весть о неведомых сокровищах неизбежно повлечет за собой старательский бум.
— Он вам ничего не отдавал?
— Нет. — Том сглотнул слюну. Удивительно, до чего же мерзко лгать.
Тут Уиллер засопел, уставился в пол.
— Вы ведь часто ездите верхом там, среди высоких плоскогорий?
— Да, это так.
— Ищете что-нибудь?
— Да.
Уиллер пробуравил Тома глазами.
— Что?
— Тишину и покой.
