же что-то смутно знакомое чудилось в городе. Может, память о давних играх или детских сказочно спутанных снах?
В небе давно исчезла желтизна, однако полные сумерки не наступали. Над городом висело яркое облако. Солнце из-за горизонта бросило в него красноватые лучи, и облако расцвело. Оно освещало город мягким рассеянным светом. Ласково розовели колонны и арки, на плиты площади словно осела светло-оранжевая пыль. Лишь бронза колоколов оставалась темно-зеленой и черной.
Яр пошел по плитам, и ему не хотелось, чтобы площадь и ряды колонн кончались. Идти бы так бесконечно — среди розоватого света и тишины, которые приглушили тоску, притупили боль. Потому что если кончится этот путь — дальше что?
«Что?» — словно в стороне раздалось это щелкающее слово.
«Что-что-что-что…»
Это были не слова. Это щелкали по камню легкие шаги. Справа, из темной густоты парковых деревьев, появился мальчик.
Яр остановился. Мальчик шагал легко и беззаботно. Несколько раз он оглянулся на деревья, словно ждал, что его догонят приятели. Яра мальчик не замечал.
Он прошел совсем недалеко. Темноволосый щуплый мальчишка лет двенадцати. В клетчатой рубашке, с блестящим ранцем за плечами. Ранец подпрыгивал при каждом шаге. Будто мальчик, чем-то довольный, возвращался из школы.
Какая здесь школа, для кого? Да и время позднее, и каникулы…
Впрочем, кто знает…
Окликнуть? Сказать: «Послушай, я здесь один. Я не знаю, как быть. Помоги». Яр доверял мальчишкам больше, чем взрослым, он не постеснялся бы попросить о помощи.
Но о какой?
Мальчик вдруг остановился. Он стоял в двух десятках шагов и теперь смотрел на Яра. Будто спрашивал: «Хочешь что-то сказать?»
Яру нечего было сказать.
Мальчик быстро улыбнулся, нашарил что-то в кармане (как Игнатик нашаривал свечку), сел на корточки и размашисто нарисовал на камне какой-то знак. Выпрямился, переливчато засмеялся и побежал, теряясь за колоннами. Рассыпались сухие щелчки подошв, а потом с края площади донесся звонкий оклик:
— Сережка, ну скоро ты?!
И еще чей-то отдаленный топот. И все стихло.
Яр постоял и подошел к рисунку на плите. Там был начерчен крест со стрелками на концах: указатель на четыре стороны. И еще одна стрелка — из центра перекрестья в сторону.
Такой знак любил рисовать на асфальте Юрка.
3
Яське нравилось барабанить. Нравилось придумывать всякие боевые марши. Стучишь в барабан, а за тобой будто встает армия. Качаются султаны на киверах, полощут знамена, блестят вскинутые палаши. Как в старой книжке про Бородино.
Давно уже порвался и пропал игрушечный барабан. Яська успел закончить четвертый класс, но игру свою не разлюбил. Когда в доме отключали газ и мама посылала Яську за керосином, он выбирал дорогу подлиннее, переулки попустыннее и шагал по ним, выбивая марши на донышке жестяного бидона.
И в тот раз он тоже маршировал вдоль косого забора, у которого росли подорожники и дикая ромашка. Он топал под марш «Атака голубых гренадеров». И на тропинку прямо перед Яськой прыгнул с забора мальчишка в полосатой майке. У мальчишки были непонятные продолговатые и широко сидящие глаза. Он смотрел серьезно.
Яська отступил и сказал:
— Ты чего?
Он не любил драться и не умел быстро знакомиться.
Мальчишка улыбнулся беззлобно, доверчиво.
— Я так… Я слышу, кто-то каждый день барабанит. И вчера, и позавчера…
— Потому что керосина третий день в лавке нет. Вот и хожу… — насупленно объяснил Яська.
— Ага… Я вчера в щелку поглядел, тебя увидел. А сегодня ты опять идешь…
Яська посопел. Он не знал, что сказать.
— Я тут живу, — мальчишка кивнул на забор. — Здесь наш сад.
— А-а…
— Меня Юрка зовут. А тебя?
— Ярослав.
— Ух ты! — восхитился Юрка. — Какое княжеское имя!
Тогда Яська улыбнулся:
— Юрий ведь тоже княжеское…
Небо хмурилось, потянул серый ветерок, спиральный столбик пыли пронесся по тропинке. Яська переступил — защекотало ноги.
Юрка сказал:
— Говорят, что если в такой маленький смерч бросить ножик, на нем капелька крови покажется.
— Ага, я слыхал, — согласился Яська. — Только это не смерч, а вихорек… Ты кидал ножик?
— Не… — вздохнул Юрка.
— Я тоже.
— Потому что жалко, да?
Яська смущенно кивнул:
— Вдруг правда кровь будет! Тогда, значит, они живые…
Прогремело за крышами.
Юрка поглядел вверх.
— Скоро польет… Пошли ко мне, переждем…
Дома у него на большом столе был город. Из бумаги, из картона, из пенопласта. Сказочный город, где перепутались старинные замки и телевышки, терема и небоскребы ростом с карандаш. Была маленькая железная дорога и морской залив из голубой бумаги, застеленной мятым целлофаном. И кораблики в порту.
Потом Яська и Юрик часто играли вместе у этого города…
И вообще они часто играли вместе. Юрик прибегал к Яське во двор и скоро стал полноправным обитателем голубятни.
В конце лета, вечером, была игра в сыщики-разбойники. Яська и Юрик убегали от Димки, Валерки и Славика. И еще от большой компании соседских ребят. Юрик рисовал на асфальте знаки-указатели: четыре стрелы на четыре стороны света. Можно было такой знак и оставить: ищи, где хочешь. Но Юрик всегда играл честно. Он пририсовывал пятую стрелку: она смотрела в ту сторону, куда они с Яськой скрывались.
Стрелка не помогла тем, кто их догонял. «Сыщики» отстали. Яська с Юриком отсиделись в акациях циркового сквера, вышли на улицу. Было пусто. В конце улицы закат разукрасил узкие облака.
— Пойдем посмотрим город, — шепотом предложил Юрик.
Яська удивился: не видал он, что ли, города? Только сегодня клеили новый дом с часами на башне!
— Да нет, не тот город, — чуть виновато улыбнулся Юрик. — Знаешь, бывает такая штука… Я сам не знаю почему. Когда вот такой закат, надо забраться на старую водокачку, и с нее видно, будто незнакомый город появляется на горизонте. Башни всякие, стены, крыши… Далеко-далеко…
Яська понял, что Юрик делится своей тайной. И очень захотелось тоже увидеть дальний непонятный город.
— Давай. Только не пойдем к водокачке по Южной. Лучше мимо кино.
— Почему? — удивился Юрик.
— Ну… — Яська замялся. Но Юрик доверил ему свою тайну, и Яська не стал скрывать свою, хотя и неприятную: — Там магазин «Спорттовары», а в витрине этот… ну, дурак такой, манекен в альпинистском костюме. Я его не люблю. У него рожа такая… Улыбается, а глаза злющие. Будто все время следит… Я его зову Наблюдатель. Будто он шпион какой-то.
—
