окнами темнело, но еще видна была дорога от поселка к мысу. Вверх по дороге тянулись завсегдатаи «Нептуна».
Появился высокий мужчина с бородкой-эспаньолкой и в круглых конторских очках, которые к его бородке совершенно не подходили. Это был начальник местной береговой охраны, по прозвищу Шериф.
— Иду, слышу, музыка тут играет, — сказал он Якову.
Яков засуетился, раскрутил шипучий пивной кран.
— Старую пластинку играем, — заговорил мастер Антон. — Садись, Шериф, вон к Захару, их трое. Мы для Яра тут пластинку играли, такое вот дело.
— Яр, привет! — Шериф протянул руку. — Ты как-то говорил, что хочешь своего мальчонку на катере покатать. Завтра идем в Новый Свет браконьеров гонять. Пойдете с нами?
— Завтра я на вахте до вечера, — вздохнул Яр.
— Ну, тогда на той неделе… Пауль, сто гарпунов тебе в верхнюю и нижнюю душу! Почему твоя коптилка на башне опять мигает вразнобой, как пьяная курица? Я вот составлю донесение…
Пауль поперхнулся и засеменил к выходу. Там он столкнулся с краснощекой крупной женщиной. Она заговорила с порога:
— Рыболовы! Мужичка моего здесь нету? Говорит, в рейс пошел, а сам небось встал тут на прикол да наливает цистерны?
Посыпались шуточки. Смысл их сводился к тому, что «мужичка» здесь нет и что он в самом деле пошел в рейс, но не за рыбой, а к какой-нибудь красотке.
— А и пусть провалится совсем, — говорила женщина и шагала среди бочек. — Мне от него чего надо-то? Ключ от погреба с собой унес, пустая бутылка, а в погребе у меня банки для черешни. Будем теперь с Игнашкой замок сбивать… Яков, дай-ка спичек да полдюжины свечей, в погребе-то хоть глаз выколи… А, Яр! Здравствуйте, Яр!
Это была тетка Игнатика. Яр встал. Она подошла.
— Что-то не заходите к нам…
— Зайду. Работы много. Дело новое, вникаю… А Игнатик почему перестал ко мне забегать?
— Я и сама удивляюсь. Все на чердаке сидит. То змея клеит, то вертушки ветряные делает. Я говорю: «Ну, с ребятами не играешь — дело твое, а почему к дяде Яру ходить перестал? Он с тобой смотри как по-хорошему, на лодке катал, лук со стрелами сделал, курточку вон какую подарил, а ты…»
— А он? — тихо спросил Яр.
— А он чего?.. «Зайду, — говорит, — обязательно. Вот доделаю, — говорит, — эту штуку и пойду…» А глаза вниз глядят. Может, провинился перед вами?
— Да нет, что вы, — сказал Яр.
Вместе с теткой Игнатика он пошел к выходу. («Яр, да подождет Стефан-то!» — кричали вслед.)
Вечер был теплый, начинали трескотню ночные кузнечики.
Тетка вдруг вздохнула и призналась:
— Боюсь за Игнашку я. Нездешний он какой-то. Не в том дело, что с другой стороны, а вообще… Сегодня стали свечки искать, чтобы в погреб лезть, нашли огарок, а он его взял и смотрит, смотрит. Потом я гляжу, а глаза у него мокрые… Вы бы поговорили, Яр, узнали, что с ним такое делается.
— Я бы поговорил, — с горечью сказал Яр. — Но он же не приходит…
— Он придет. Я накажу, чтобы завтра же…
— Пусть придет… Ну, скажите ему, что я соскучился, — беспомощно попросил Яр.
2
В тот вечер, когда Яр нашел Игнатика, они остались в комнате со столом и свечой. Никуда не пошли. Ни о чем не говорили. Игнатик вздрогнул и открыл глаза, едва Яр наклонился над ним; коротко вздохнул, вцепился в Яра, прижался лицом к его пиджаку. И так они сидели долго-долго. И наконец Игнатик уснул. Яр положил его на тюфяк и уснул рядом. И последнее, что он помнил, был толчок страха: не приснился ли Игнатик?
С таким же страхом он проснулся.
Свеча догорела, пахло растопленным стеарином. В оконце бил утренний луч.
Игнатик сидел над Яром на корточках, грязный, босой, похудевший, в порванной рубашке, с черными царапинами на лбу и на ногах. Улыбался осторожно и печально.
Яр со странной, закаменевшей радостью придвинул Игнатика к себе. Шепотом спросил:
— Как ты уцелел?
Игнатик шмыгнул носом, потерся щекой о рукав Яра.
— Я не знаю… Бормотунчик сорвался с проволоки, заковылял под лестницу, а я за ним побежал. Думаю, куда это он? А там щель… Большая щель, вроде как ход какой-то. Он туда, я тоже туда. Потом все задвигалось, сверху что-то навалилось… Яр, я сразу понял, что крепость поползла! Думал, что всё. Тут меня, кажется, щебнем завалило… Ну, я раскопался кое-как, а там такой длинный-длинный каменный коридор. Назад хода не было, я пошел по коридору…
— А потом?
— Я шел, шел… Будто сто лет. Яр, это, наверно, ход под рекой. Я утром выбрался, а мне люди говорят: «Ты с той стороны?» Я говорю: «Не знаю». Они говорят: «Если с той стороны, садись на поезд, он идет до станции Мост. А там вернешься к себе…» Два дяденьки и женщина, добрые такие, дали хлеба, посадили в вагон…
— А что за станция? Она здесь?
— Да не здесь… Я в вагоне спрашиваю: «Скоро станция Мост?» А все на меня смотрят, как на ненормального. Потом говорят: «Это же в другую сторону…» Я тогда сошел на полустанке, чтобы на обратный поезд пересесть. А поездов нет и нет. Я пошел к реке. Думаю: переплыву как-нибудь. Если под землей прошел, почему нельзя обратно переплыть? А потом смотрю — вот этот город…
— Пустой… — сказал Яр.
Игнатик кивнул:
— Ага… Только не совсем пустой. Я так умаялся; лег на траву у фонтана и заснул. А меня кто-то поднял и понес. Я даже проснуться как следует не мог… Потом проснулся уже здесь. Смотрю: на столе хлеб и кружка с водой. Я поел и опять заснул… Яр, я даже не думал, что ты меня так скоро найдешь… Яр, а ребята? Они живые?.. Яр! Ну, ты чего молчишь?
Игнатик заглянул Яру в лицо и заплакал.
Через час они ушли из города, который солнечным утром казался еще более пустым, чем в сумерках. Съели огрызок хлебной корки, который лежал на столе, умылись у фонтана, булькавшего одинокой струйкой, и ушли.
Игнатик сказал, что у моря, километрах в сорока от города, есть рыбачий поселок и там живет его тетка. Правда, незнакомая, он про нее только слышал, а никогда не видел,
