Михаил Сергеевич первым делом обратился к пожарнику, сворачивающему шланг рабочей машины. Тот повернул голову в жёлтой каске к Глазунову, видимо, размышляя, как бы сподручнее послать его в известном направлении, однако, столкнувшись взглядом с Михаилом Сергеевичем, передумал.
— Возгорание в квартире на четвёртом этаже, — вытерев грязное лицо, ответил он. — Причина пока неизвестна, скорее всего, возгорание проводки. — чуть помолчав, мужчина вдруг добавил: — Хотя это, конечно, странно. Дом-то совсем новый!
Глазунов не стал дослушивать рассуждения пожарника и двинулся к подъезду. Игорь с Катей тут же направились за ним, когда пожарник окликнул их:
— Эй, туда нельзя вообще-то!
Михаил Сергеевич поступил именно так, как и следовало в такой ситуации, а именно — попросту проигнорировал слова пожарника. Ну не кинется же он их останавливать, верно? А вступать в словесную перепалку не было никакого смысла. Нужно делать то, зачем пришёл, не обращая внимания на мелкие помехи. Глазунов понимал это. Игорь — тоже. Зато Катя, непривыкшая к работе в СЗГ, замешкалась, и Лазареву пришлось приобнять её за плечо, практически затаскивая её внутрь дома.
Не дожидаясь лифта, они поднялись наверх, оказавшись на лестничной площадке возле входа в квартиру Кратова. Дверь была открыта: кто-то — по всей видимости, пожарные — выломал замок, позволяя беспрепятственно проникнуть внутрь.
«Проводкой тут и не пахнет», — мысленно скаламбурил Игорь.
Пожар произошёл в той комнате, которая принадлежала Соне. Причём огонь был, если так можно выразиться, весьма избирательным: по сути, сгорел только стол вместе со всем содержимым. Михаил Сергеевич провёл пальцами по закопченному светильнику — единственному предмету, снабжённому проводами, и недовольно цокнул языком. Не нужно быть электриком, чтобы понять, — этот современный прибор не был причиной возгорания. Скорее всего, его подожгли просто для отвода глаз.
Светильник был не единственным предметом, намекающим на рукотворную природу пожара. Пепел на столе был тщательно размётан, так, что восстановить записи не было никакой возможности. Кто бы не уничтожил тетради, он явно знал, что делал.
Глазунов продолжал рассматривать стол, будто надеясь, что это как-то поможет. На его обычно беспристрастном лице проскальзывало раздражение: похоже, Михаил Сергеевич слишком устал, чтобы сдерживать эмоции.
Скорее всего, именно поэтому его внимание притупилось, и он не заметил исписанного клочка обгоревшей бумаги, краешек которого торчал из-под кровати.
Игорь наступил на него прежде, чем осознал, что делает. Он не знал, что там написано — скорее всего, это был всего лишь небольшой отрывок из дневника Сони, который вряд ли позволил бы Глазунову узнать о Филиппе что-то новое, — и всё же Лазарев решил, что Михаилу Сергеевичу не стоит его видеть.
За его спиной кто-то шумно выдохнул. Медленно, чтобы не привлекать лишнего внимания, Игорь обернулся.
Глазунов по-прежнему изучал стол и не мог заметить действий Лазарева. Зато Катя, стоявшая позади, могла. Девушка удивлённо смотрела на Игоря.
— Что-то заметила? — реакция Кати не ускользнула от внимания Михаила Сергеевича. Девушка перевела взгляд на начальника.
— Нет. То есть да, — сердце Игоря пропустило удар. Катя кивнула в сторону стены над столом, заставляя Глазунова повернуть голову. — Эти рисунки… Они очень красивые.
Михаил Сергеевич посмотрел на стену. Там, совсем не пострадав от пожара, висели изображения Леди Бом — те самые, которые Филипп рисовал для своей дочери.
— А, да. Кратов неплохо рисует, — безэмоциональным голосом отметил Глазунов. Воспользовавшись тем, что он отвернулся, Игорь наклонился, делая вид, что завязывает шнурки, и скомкал лист бумаги в кулаке.
— Идёмте. Здесь нам больше нечего делать.
Михаил Сергеевич первым направился к выходу из комнаты. Лазарев пошёл следом, на ходу убирая обгорелый листок в карман. Проходя мимо Кати, он поймал её взгляд и благодарно кивнул ей. Девушка медленно моргнула, словно говоря: «Я тебя не выдам, но тебе придётся всё объяснить».
Пусть так.
В машину они сели молча. Глазунов побарабанил пальцами по рулю, о чём-то напряжённо размышляя. Катя вновь уставилась в окно, будто происходящее перестало её интересовать. Наконец Игорь не выдержал:
— Что дальше?
— Дальше? — Глазунов непонимающе сфокусировал взгляд на собеседнике. Кажется, организм металлиста понемногу начинал сдавать. — Не знаю. Я рассчитывал, что посещение дома Кратова даст нам какие-то зацепки… Мне надо подумать.
— И отдохнуть, — подсказал ему Игорь.
— Что? А, да. И немного отдохнуть, — Михаил Сергеевич завёл машину. — Я отвезу вас на работу, переговорю с разведкой — может, у них найдётся какая-то информация… А потом, пожалуй, поеду домой, — наконец решил он.
— Давайте мы лучше вызовем такси, — предложил Лазарев. — И с разведкой я поговорю сам. А вы поезжайте домой. Вам и вправду не помешало бы поспать.
Глазунов недовольно посмотрел на Игоря. Похоже, начальнику не слишком понравилось, что его подчинённый начал с ним спорить. Но в словах Лазарева был смысл, поэтому, посверлив его взглядом ещё несколько секунд, Глазунов наконец сдался:
— Хорошо. Обсудим всё завтра. Можете идти.
На этом они попрощались. Стоило Игорю с Катей выйти на улицу, как машина, дёрнувшись от неловкого нажатия на педаль, выехала с парковки. Похоже, от утомления Глазунов стал плохо себя контролировать.
— Почему ты ему не сказал?
Игорь вызвал такси и поднял глаза от телефона. Катя стояла прямо напротив него, скрестив руки на груди, и требовательно смотрела Лазареву в глаза. Что же, после сегодняшнего она имела на это право.
— Это лист из дневника дочери Филиппа, — сказал Игорь. — Вряд ли в нём содержится какая-то информация, которая может быть нам полезна, но… Почему-то мне показалось неправильным демонстрировать его Глазунову. Вот и всё.
— Я хочу посмотреть, что там, — тоном, не допускающим возражений, потребовала Катя.
Лазарев нехотя сунул руку в карман. Листок частично обуглился и был небрежно смят, однако написанные на нём слова всё ещё можно было без проблем разобрать. Вместе с Катей он всмотрелся в неровный почерк.
«…дьевич сможет меня защитить. Он сильный. И хороший, иначе ты бы его ко мне не подпустил.
Пожалуйста, поддержи меня, как ты всегда это делал.
Твоя Соня.
Я люблю тебя, пап!
Поцелуй от меня маму, когда она перестанет злиться».
***
Как ни странно, Кате этого хватило.
