— Тамбовский волк тебе товарищ и друг, — проскрежетал второй парень и, смачно харкнув на землю, встал со скамейки. — Ты чё, Нахамчук, от нас решил побегать? — спросил он, сунув газетный кулёчек с семечками в карман пиджака.
Второй паренёк оказался ростом заметно ниже первого, но лично мне показалось, что именно он в этой паре вожак. Невысокая квадратная фигура и сбитый боксёрский нос выдавали в нём бывалого уличного бойца. Кстати, на лице у первого я тоже разглядел несколько мелких сечек, которые наверняка были получены не при игре в шахматы и шашки. Поэтому я сделал шаг назад, чтобы немного разорвать дистанцию и переложил авоську с продуктами из правой руки в левую. В том городке, где я родился и вырос, первый закон выживания в подобных ситуациях гласил так — если не хочешь поймать убийственный хук в подбородок, держи дистанцию.
— Мужики, давайте сначала поговорим, я понятия не имею какие между нами счёты? — пробубнил я и как бы нехотя приподнял правый кулак к груди. — Мне проблемы и скандалы без надобности.
— Слышь, Сыч, счёты ему подавай, — усмехнулся первый и более добродушный парень. — Гони «пятихатку», ха-ха, и мы в расчёте.
— Врежь ему, Хмурый, для прояснения в мозгу, — процедил сквозь зубы невысокий коренастый Сыч и снова сплюнул на землю.
— Зачем же так грубо? — выдохнул я и, откинув авоську с продуктами на газон, где появилась первая зеленая травка, резко ушёл с линии атаки.
Хмурый, или как там звали первого более высокого крепыша, немного оторопел, когда его длинный боковой удар просвистел по воздуху. «Сука», — тихо выругался он и с точно таким же большим замахом попытался зацепить меня левым кулаком. Однако на сей раз я, нырнув под руку хулигана, сам провёл резкий, короткий и прямой удар навстречу. Боль мгновенно обожгла кулак, но Хмурому перепало сильнее, потому что мой выстрел пришёлся точно в нос. Ошмётки крови тут же вылетели наружу. Хулиган охнул и, скорее по инерции, выбросил ещё один правый боковой. «Размашисто бьёт, не профессионал», — успел подумать я, прежде чем совершить очередной нырок вниз и врезать в ответ не сильно, но точно с левой руки. Это даже ударом было сложно назвать, так — скорее обычный тычок. Но Хмурый сделал пару быстрых неловких шагов чуть в сторону и, потеряв равновесие, своей «чугунной» башкой воткнулся в скамейку. Раздался такой громкий хлопок, что голуби нервно взлетели в десяти метрах от нас.
— Бл…ть, — простонал хулиган, однако встать не смог.
— Сотрясение мозга, — прокомментировал я текущее положение дел, — если там, конечно, есть чему трястись. Теперь поговорим или тебе, Сыч, тоже захотелось головой нырнуть в скамейку?
— Чё ты? Чё ты? — запричитал второй крепыш, сделав пару шагов назад и словно загнанная в угол крыса стал шарить глазами по сторонам.
— Кого потерял, болезный? — хмыкнул я. — Папу, маму, или высматриваешь дядю милиционеру? Спасите, хулиганы зрения лишают. Так?
— Ты не очень-то, за зрение и сесть можно, — пролепетал второй парень.
На этих словах зашевелился первый паренёк. Сначала он встал на колени, помотал головой, и лишь затем аккуратно пересел на скамейку. Поэтому пришлось временно переключиться на него:
— Ещё добавить или в самый раз?
— В самый раз, — буркнул он, держась руками за голову.
— Ладно, ну ты обращайся, если что, — рыкнул я. — Ещё раз чётко и внятно: кому я должен денег, за что и какие будут доказательства?
— Скажи ему Сыч, — жалобно протянул первый хулиган.
— Без тебя знаю, придурок, — снова включил начальника второй хулиганчик и, наконец-то, ответил на мой первоначальный вопрос, — ты денег задолжал Сан Санычу. Обещался отдать в понедельник и пропал.
— За что? — прорычал я.
— Ясное дело за что, — пожал плечами второй парень, — ты ставки делал. Тебе просто чуть-чуть не повезло.
— На лошадок, то есть на ипподроме?
— Почему на лошадок? — удивился он. — Ты ставил на футбол и на хоккей. Ты же сам сказал, что большой знаток футбола. Тебе ещё деньги нужны были, вот ты и рисковал по крупному.
— Логично, хочешь разбогатеть, то непременно играй в рулетку, спортлото или ищи клад на дне Марианской впадины, — кивнул я. — Где и когда я могу увидеть вашего Сан Саныча?
— Сегодня в семь в «Ровеснике», — уже более миролюбиво и спокойно ответил второй парень.
* * *
«Коммуналка, коммуналочка, коммунальный рай», — напевал я про себя на мотив песни «Утро красит нежным светом стены древнего кремля», при этом елозя тряпкой в общем коридоре, в котором кроме растянутых под потолком верёвок для сушки белья, стояло два сундука и один велосипед. Но стоило признать, что я ещё хорошо устроился. В нашей квартире было всего три комнаты. Моя жилплощадь располагалась налево от входа, напротив меня ютилась семья декоратора с нашей киностудии Юрия Куликова, где он с женой Валентиной воспитывал двух ребятишек младшего школьного возраста. И в третьей комнате проживали три женщины: бывшая сотрудница «Ленфильма», пенсионерка тётя Саня, её дочь, служащая реквизиторского цеха Галина Васильевна, и дочь Галины Васильевны, ученица 11-го класса Анюта.
— Да кто так моет? — хмыкнула невысокого роста рыжая и конопатая Анька, высунувшись из своей комнаты. — Одни лужи кругом.
— Ты лучше мне скажи, почему не в школе? — проворчал я в ответ. — Вся страна по субботам грызёт гранит науки, а ты не грызешь. И как тебе только не стыдно? Ты сочинения Ленина в 55-и томах читала? Что он там написал про то, что надо учиться по нескольку лет в одном классе?
— А у меня температура, — буркнула девчонка и захлопнула дверь.
Однако не прошло и минуты, как рыжая и смешная девичья голова снова показалась в коридоре и запричитала:
— Ну, можно мне уже сходить в одно место?
— А ты летать умеешь? Нет? Тогда до полного высыхания напольной поверхности вопрос с повестки дня снимается, — выдохнул я, уже отдраивая нашу небольшую кухоньку.
Но тут из приоткрытой двери выскочил чёрно-белый кот Васька и, полностью пренебрегая правилами коммунального общежития, пробежал по только что помытому паркету, после чего запрыгнул на кухонный подоконник. Кстати, Василию я уже успел дать другое имя. Так как он был черно-белый, как черно-белое кино, я его обозвал Чарли Васильевичем Чаплином. Правда, хозяйка кота тётя Саня новое имя питомца не одобрила. Зато сам усатый и хвостатый отзывался на Чарли Васильевича гораздо охотней, чем на простого деревенского Ваську.
— Анна Батьковна, это чего сейчас такое было? — всплеснул я руками. — Я спрашиваю, кто будет затирать цепочку чаплиновских звериных следов?
— Никто, — пробурчала соседка и снова захлопнула дверь.
— Мяу, — сказал Чарли Васильевич, что на кошачьем языке обозначало примерно следующее: «не соблаговолите ли вы, уважаемый сударь, угостить меня вашей гречневой кашей, которой пропахала вся кухня».
— А не снять ли мне тебя, братец, в кино? — улыбнулся и, бросив тряпку на пол, прижал её одной ногой и проехался вдоль всей цепочки следов от мелких кошачьих лапок. — Значит так. Выходит на сцену граф Нулин и представляется: «Граф Нулин из чужих краёв!». И вдруг, виляя хвостом, по сцене пробегаешь ты. Зрители помрут от истерики, ха-ха. Что, не смешно?
— Мяу, — обиделся на меня кот, которого каша интересовала сильнее, чем кино и творчество Пушкина.
— Терпение, Чарли Василич, сейчас воду грязную из ведра вылью, хозяйку твою позову, и поедим, — сказал я и постучал в комнату, в которой проживало три поколения женщин. — Анна Батьковна, кашу будешь?
— Допустим, буду? — дверь моментально приоткрылась, и показалось конопатое лицо старшеклассницы. — Что тогда?
— Тогда моешь посуду, — хмыкнул я. — У нас в Советском союзе кто не работает, тот ест. То есть наоборот, кто работает, тот не ест. Поняла?
— Ха-ха-ха! — прыснула девчонка. — Я думала, что ты поумнел, а ты всё такой же болтун, ха-ха! Замётано, посуду мою я! — выскочила в коридор довольная соседка.
Когда через десять минут я увидел, с каким аппетитом Анюта поедает мою кашу с тушёнкой, кстати, как и хвостатый черно-белый Чарли Василич, то у меня невольно возникла мысль, что соседи постятся не просто так, а, наверное, копят на какую-нибудь вещь. Скорее всего у тёти Сани пенсия не ахти какая, да и Галина Васильевна в реквизиторском цехе деньги не лопатой гребёт. А тем временем дочь растёт, и ей нужны новые туфли, плащ, пальто, сапоги, белое платье на выпускной вечер.
