— Поверьте, дитя мое, есть в жизни нечто большее, чем удовольствие, чем любовь, охота, танцы и все безумные запросы молодости! Есть работа. Научиться работать… значит научиться быть счастливым!
В конце концов Александр будет пользоваться этим уроком как одержимый. Монтескье говаривал, что не было такого огорчения, которое не исчезло бы после часа чтения. Точно так же Александр станет утверждать, что никогда не было у него такого горя, которое не исцелила бы работа. Та работа, которую предлагала педагогика Ля Понса, состояла в изучении немецкого и итальянского языков. Александр на первый язык не клюнул, но от второго получал удовольствие. Позднее он переведет и опубликует под именем Жака Ортиса одну из книг, по которым он выучил итальянский[22].
Девиолены переезжают в Сен-Реми и сдают свой дом в Виллер-Котре Лёвенам. Теперь Александр и Адольф каждый вечер встречаются у Ля Понса. Они упражняются в стрельбе из пистолета, превратив двор в полигон, и так преуспевают в этом искусстве, что «каждый из нас, бывало, держал в руке карту, которая служила мишенью для другого», невинная забава, едва ли менее опасная, чем русская рулетка. К столь же опасным упражнениям можно отнести новые стихи Адольфа, которые он время от времени читал, стараясь больше не путать Иберию с Сибирью. Менее отважный, Александр не рискует рифмовать. Погостить к Лёвенам приезжает вместе с семьей Антуан Венсан Арно, знаменитый автор «Германика» и «Мариуса в Ментюрне». Александр не был приглашен, но случайно знакомится с драматургом во время охоты. Увы, Арно уезжает, увозя с собой в Париж Адольфа, который останется там на всю зиму.
Тем временем Пайе стал старшим клерком, сменив Ниге. Пайе богат, он не собирается становиться нотариусом и не столь мелочен, чтобы придираться к работе Александра. Более того, однажды, когда клиент оставил персоналу королевские чаевые, Пайе предлагает их проесть в «злачных местах» Суассона. Трое клерков садятся в ночной дилижанс. Пайе и Ронсен — в двухместное купе, а Александру достается «общее» место внутри экипажа. После нескольких остановок он остается наедине с мужчиной лет сорока, весьма элегантным, с обольстительными манерами, который, услыхав, что он кашляет, предлагает Александру пастилки от кашля. Завязывается беседа, мужчина спрашивает его о жизни, о работе — тема, на которую Александр вовсе не прочь поболтать перед сном, включая при этом свой шарм двуполого существа. Принял ли мужчина его непринужденную позу за приглашение? Как бы то ни было «мой дорожный товарищ от любезничанья перешел к более решительному изъявлению своих симпатий ко мне и сжал меня в своих объятьях». Александр отбивается, призывает на помощь, но дилижанс как раз катится под гору и не может остановиться. Минут через десять Александру удается прервать это странное объятие. Экипаж останавливается. Кондуктор строго препровождает мужчину на империал и, смеясь, рассказывает о произошедшем Пайе и Ронсену. Александр притворяется, что не понял, чего хотел от него пассажир вопреки предшествующему «любезничанию». В Суассоне оба клерка поднимают его на смех. Дабы доказать, что он истинный мужчина, остается лишь один способ: как следует наказать господина с пастилками от кашля. Александр ищет его, но не находит, однако волнение его не утихает: «Приключение произвело на меня столь сильное впечатление, что в продолжении целого дня я был не в себе». В его будущем творчестве для гомосексуалистов найдется место, они будут представлены жестокими или коварными, но никогда ни в карикатурном, ни в гротесковом ключе.
Он выходит из отупения лишь на «Гамлете» в бесцветной адаптации Дюси, автора, о существовании которого Александр не подозревал, так же как и о существовании Шекспира. То были провинциальные гастроли учеников парижской Консерватории драматического искусства. Главную роль играл некто по фамилии Кюдо. «У него были красивые глаза, сильный голос и такая хорошая память о Тальма, что, когда я увидел, как сам Тальма играет эту роль, у меня было большое искушение посчитать ее подражанием Кюдо». Александр зачарован. Явление отца, которого не видит никто, кроме Гамлета, «его борьба с матерью, <…> его монолог, мрачный допрос, который подозрение учиняло смерти», — все убеждало его в том, что он имеет дело с шедевром. Возвратившись в Виллер-Котре, он все еще был в потрясении.
«У всех я спрашивал:
— Вы знаете «Гамлета»? Вы знаете Дюси?»
Он написал Фуркаду, который преподавал теперь в Париже, чтобы он прислал ему копию трагедии. В три дня он выучивает пьесу наизусть, с какой целью? Судьба Гамлета, явление призрака отца, борьба с матерью предопределяют еще неясное его решение не быть ни нотариусом (для этого дела у него нет призвания, да и денег), ни сборщиком налогов с годовым жалованьем в полторы тысячи франков, к чему склоняет его мать. Что же выбрать?
В Виллер-Котре появляется бродячая труппа бедных актеров под именем Робба. В их репертуаре лишь две мелодрамы — «Адольф и Клара» и «Дезертир», поскольку их слишком мало, чтобы играть пьесы с большим количеством ролей. Александр не пропускает ни одного представления, вертится вокруг актеров и, без сомнения, предлагает им свои услуги. Как бы то ни было, благодаря этому добровольцу, труппа может поставить «Hariadan Barberousse» с Александром в роли дона Рамира. Его имя большими буквами написано на афише, и в день спектакля люди «приезжают из всех соседних городов и деревень, даже из Суассона», горячие аплодисменты, легкое опьянение, и Робба покидают город с выручкой в восемьсот франков, на что можно жить несколько месяцев. Неизвестно, получил ли что-нибудь Александр.
Адольф возвращается из Парижа вместе с Огюстом Лафаржем. Последний так и не смог найти женщину, которая заплатила бы за его обучение. Уже старик, он полностью погрузился в литературу, без всякого успеха, но и без особой убежденности и планов, плохой пример для подражания. Возвращение Адольфа для Александра событие куда более значительное, чем убийство герцога Беррийского 13 февраля 1820 года. Лувель заколол последнего из Бурбонов, чтобы вместе с ним, еще способным к деторождению, угас род. Он промахнулся, если дозволено так сказать в подобном случае, ибо после смерти отца у герцогини родится сын, министерство Деказа падет, «поскользнувшись в крови», как отважно вещал Шатобриан, и через два года смертный автор «Гения христианства» станет министром иностранных дел. Но пока что распоясываются ультраправые, ужесточается цензура, выходит закон о двойном голосе для самых богатых избирателей, публикуются «Размышления» Ламартина.
У Арно Адольф видел Скриба на вершине его славы и множество других знаменитостей разных размеров — Жуи, Пиша, Руссо, Ромье, Теалон, не говоря уже о художниках, скульпторах, актерах во главе с Тальма и мадемуазель Марс. Александр оглушен, удручен: он-то никого, кроме Рабба, не знает. Адольф заливается соловьем: он тоже написал пьесу и имел честь прочитать ее директору театра «Жимназ». Разумеется, ему отказали, но зато он побывал за кулисами, и это незабываемо. Александр поднимает голову. Пока они не завоевали Париж, почему бы не организовать здесь их собственный театр, играли бы «Гамлета», «Hariadan Barberousse», где он мог бы продолжать играть дона Рамира, и, само собой, пьесу Адольфа, может, и другие? Адольф заглатывает наживку: ну да, например, все пьесы, которые они напишут вместе. Он сказал то, чего не осмелился произнести Александр. Адольф же видит лишь выгоду в том, чтобы вынести свои первые опыты на суд жителей Виллер-Котре, прежде чем показывать их пресыщенной столичной публике. Многие, и среди них самые славные, имели смирение и мудрость поступать именно так. И Дюси? Насчет Дюси Адольф не знает, но зато абсолютно уверен в Мольере. Это имя смутно о чем-то говорит Александру, и все же он не удивился бы, если бы и карьера Дюси повторила их собственную.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
