Перед Степанчуком появляется салатник с нарядной резной луковицей, придавившей ко дну худенький винегрет. Рядом с салатником возникает тарелка, в которой картофель победил мясо. То же самое оказывается перед Пархоменко. Зато центр стола — во власти полного по самую макушку граненого графина. Пархоменко гладит руку Таисии.
— Спасибо, ластуля. Сервис на все сто. Официантка, поигрывая бедрами, удаляется.
Прижав к груди руки и не отрывая взгляд от графина, Пархоменко читает молитву:
— Дядя наш. Иже еси на небеси! Да святится имя Твое, да прибудет Царствие Твое, да…
— Хватит валять дурака и слушайте дальше, — разлив водку по рюмкам, ставит графин рядом со своей тарелкой Степанчук. — Подопечных у вас будет двое. Работают они под простых советских людей. Сыграйте на том, что вы из рабочей семьи. Вспомните волнения в нашем городе. Побольше и поизобретательней ругайте порядки, строй, органы, правительство, восхищайтесь западным образом жизни. Вообще, покажите себя человеком умным. Раскройте саму сущность нашей государственной системы, ее гнилую природу. Следите за лексикой. Не нужно витиеватостей, используйте поменьше сложных предложений. Обязательно расскажите о том периоде, когда вы работали санитаром в психиатрической клинике. Остальное — по ходу дела, на ваше усмотрение. В камере, как всегда, будут установлены микрофоны. Вернее, уже установлены. Организовано круглосуточное дежурство у динамиков. За стеной, на случай непредвиденного поворота событий, — ваши телохранители. Если понадобитесь нам для дачи дополнительных инструкций, — заберем вас из камеры. Якобы на допрос… Что непонятно? Какие вопросы?
— Девушка! Сколько можно? — негодует за столиком у дверей Евсюков. — Где наш заказ?
— А ты не хулигань! — охотно откликается официантка. — Что раскричался, руками размахался?!
— Вопросов нет, — говорит Пархоменко, пьет.
— Подумаешь, грозный какой! — продолжает Таисия. — Дома командуй! Мама тебе на кино, наверно, деньги дала, а ты с утра-пораныпе по ресторанам с девками шляешься! Такой большой, а без гармошки. Комсомолец поди! Или пионер?
Пархоменко поворачивает голову, шутит:
— Да плюнь ты этому акселерату за воротник, ластуля.
— Перестаньте. Быстро же вы опьянели, — говорит майор. Покрывшийся пятнами Евсюков сжимает кулаки.
— Дайте жалобную книгу! Я вам сейчас покажу! Комсомолец! Кино! Лимонад! Мама! Вы у меня попляшете под гармошку!
Степанчук отодвигает салат и принимается за эскалоп. «Ну и баран! — думает он. — Действительно без гармошки».
— Повторим? — предлагает Пархоменко. Степанчук берет графин. «Капита-ально тебя прочистим, кот собачий».
— Вы когда-нибудь перестанете ковырять в ухе?
— Это у меня нервное, Эдуард Иванович. С армии. Подарок Гречко.
Бьют куранты. Первый секретарь обкома Борисов — высокий, ладно скроенный мужчина — открывает массивную дверь, ступает на красную ковровую дорожку. Чуть выставив кожаную папку, спрашивает с нотками уважения в бархатном голосе:
— Можно, Михаил Андреевич?
Сухощавый старик, сидящий за небольшим столом, поднимает глаза. Кашляет, тряся седой челкой.
— Проходите, — говорит он, прокашлявшись. — Садитесь на стул.
Борисов подходит ближе к столу. Садится, кладет папку на колени. Поправляет депутатский значок на лацкане пиджака. Старик опять принимается кашлять. Его восковое лицо покрывает испарина. Старик достает платок. Борисов вежливо отводит глаза. Глядит в окно на золоченые купола.
— У нас мало времени, — предупреждает хозяин кабинета. — Я имею в виду, что вам следует поторопиться. Говорите.
Борисов учтиво кивает, открывает рот. Гремит телефон. Старик сурово смотрит на Борисова. Берет трубку.
— Сурков вас слушает. Куда вы звоните? Мой номер два. Говорите.
Борисов теребит лежащую на коленях папку, разглядывает нависающий над Сурковым портрет. Ждет окончания телефонного разговора.
— Кто вам сказал, что с этим вопросом надо обращаться ко мне? Звоните по номеру три. Именно так. Но сначала вы мне ответите на заданный мной вопрос. О чем я вас спрашивал? — Сурков кладет трубку, идет к расположенному в углу комнаты холодильнику, возится с дверцей. — Кто мне ответит, почему не работает ключ?
Повозившись с минуту, Сурков возвращается за стол. Похрустывая костлявыми пальцами, напоминает Борисову:
— Покороче. Времени практически не осталось. Я помню, откуда вы, кто вы. Рассказывайте. Что у вас там творится? Почему вы в Москве?
Борисов открывает папку. Начинает:
— В нашем городе беспорядки, Михаил Адреевич. Вот уже третий день. А комитет с нами в прятки играет.
— Не время сейчас в пятнашки играть, — Сурков кашляет.
— Извините, в прятки, Михаил Андреевич, — Борисов незаметно стирает слюну со щеки.
— Тем более, — Сурков вытирает испарину. — Ведь наша задача состоит прежде всего в том, чтобы добиваться более глубокого и всеетроннего понимания самыми широкими массами актуальных вопросов теории и политики партии.
Сурков заходится кашлем. Корябает пальцами стол. Борисов тихонько вздыхает.
— Разногласия начались давно, Михаил Андреевич. Когда в последний раз усмиряли рабочих из числа несознательных элементов, я предлагал временно повысить заработную плату. Хотя бы на два месяца. А товарищ Плухов предпринял иные шаги, в результате которых было много жертв среди мирного населения. Благодаря усилиям наших партийных и профсоюзных организаций жизнь быстро вошла в нормальную колею, и до последнего момента никаких эксцессов не происходило. Но то, что творится в последние дни… В крайне серьезной ситуации, сложившейся в городе, товарищ Плухов явно не откровенен с руководящими партийными органами области. Единственный источник информации, позволяющий нам судить о направлении шагов, осуществляемых комитетом, — это майор Степанчук. Настоящий коммунист, глубоко сознающий свою ответственность перед партией и правительством…
— И народом, — дополняет Сурков. Утирает рот. — Да, товарищ секретарь обкома, недостаточно хорошо вы внедряете в жизнь решения наших съездов. Ведь это в вашем городе появилась та самая Лолитка — новое идеологическое оружие врага.
— Красная Шапочка, — уточняет Борисов.
— Вот-вот. Омерзительнейшее явление. Запад пытается развратить не только сердца и умы, но и… Что вы хотели?
Сурков смотрит мимо Борисова. Борисов слышит за своей спиной голос:
— Михаил Андреевич! Прилетел Жак Миттеран. Просится на прием.
— Миттеран… Миттеран, — припоминает Сурков. — Эфиоп?
— Да нет. Из французских левых.
— Пусть подождет. Скажите, приму позднее… Каждый день кто-нибудь прилетает. Всем необходимо деньги подавать. Задумайтесь, товарищ секретарь горкома. Бюджет не резиновый.
— Обкома, — осторожно поправляет Борисов.
— Обкома-обкома. Задумайтесь, товарищ секретарь!
На лбу у Борисова образуется складка. В глазах — озабочен ность в связи с ограниченными возможностями бюджета. Сурко встает, отправляется к холодильнику. Снова пытается отвор дверцу. На этот раз дверца открывается.
— Ну вот. Хорошо, — говорит Сурков. Достает из холодильника красное пасхальное яйцо. Вертит его в руке, хмурится, спрашивает у яйца — Сын Дядин Воскрес? — Нюхает яйцо. — Ффуу!. Воистину Воскрес! — Захлопывает дверцу, идет назад, садитг Пронзает Борисова взглядом. — Новое время. Новые условия борьбы. Новые враги. И новые задачи. На данном этапе мы разработали, например, следующий метод: перехватываем любое начинание Запада, любую их инициативу и с помощью мощного пропагандистского аппарата используем на благо нашей великой цели. Для наглядности: смехотворная буржуазная кампания в поддержку прав человека. Чего добилась эта кампания? Ничего. А нам она дала многое. У нас теперь гораздо лучше знают, как на Западе попираются права человека. Или же возьмем пресловутые призывы к бойкоту нашей Олимпиады. Запад и здесь сядет в калошу. Оттуда к нам играть все равно приедут. А вот к ним на следующую Олимпиаду полмира не приедет, это я вам обещаю, — Сурков выдвигает ящик стола, достает таблетку. Кладет в рот, сосет. — Одним словом, что бы наши враги не предпринимали, победа будет за нами. Потенция строителей коммунизма не исся-каема. Хотите пососать? Нет?.. Западные же политиканы слепы и беспомощны. — Сурков задвигает ящик. — Вы должны это твердо усвоить и никогда не теряться перед лицом преходящих трудностей.
— Понимаю, Михаил Андреевич, — Борисов потирает лоб. — А что вы посоветуете мне, как первому секретарю обкома, предпринять в сложившейся у нас конкретной ситуации?
— В первую очередь, усиливайте популяризацию нашего великого учения в самых широких массах.
— Михаил Андреевич, я позволю себе… мне хотелось бы вам напомнить о поведении товарища Плухова… о недостойном коммуниста поведении.
