— Понятно, — сказал Ваня. — Как я понял, Валентин Сергеевич, вы очень не хотите, чтобы этот первый вариант пришлось применить.
— Согласен, мне это было бы очень неприятно. Есть второй вариант, более мягкий и тихий. Мы приглашаем вашего отца и без особой огласки, хотя и за определенную, не очень высокую плату, передаем вас ему с рук на руки. Тут уж все будет зависеть от него. Я его возможностей не знаю, но проблем у него появится порядочно, и как он их будет решать — его дело.
— Ясно, — поежился Ваня, на несколько секунд увидев перед глазами насупленный отцовский взгляд.
— От тюрьмы этот вариант не очень гарантирует, но солидные материальные затраты для вашего родителя — непременно.
— А третий?
— Третий… Этот вариант, как и небезызвестный «Олд спайс» — «для сильных духом мужчин». В девятнадцать лет, конечно, его легко принять по незрелости и легкомыслию… — задумчиво произнес Фрол. — По-моему, не стоит пользоваться вашей молодостью.
— Но все-таки? — Ваня почувствовал, что на сладкое ему приберегли нечто экзотическое и оригинальное.
— Понимаете, Иван Антонович, тут не только о вашей молодости речь, но и о безопасности. Юноши рискуют, как говорится, бездумно. А потом, если с ними неприятности случаются, жалеют. Конечно, те, кто живыми калеками остаются, а не погибают.
— Я вам говорил, что хотел в Чечню ехать, Валентин Сергеевич? По-моему, там как раз такая же ситуация.
— То-то и оно. Вам кажется, что это все как на компьютере: трах-бах! — я попал, трах-бах — в меня попали, ерунда, у меня еще три «жизни» в запасе… А тут ведь все по-настоящему. Один раз могут попасть — и все. Да и людей убивать — не у всех духу хватает.
— Я это все понимаю, десять раз продумывал. И потом я вчера уже видел, как все это бывает. Ничего, пережил.
— Да, это я знаю. Но все равно — сомневаюсь.
— Ну, так какой же третий вариант? — понастырничал Ваня.
— Хорошо. Скажу. Правда, с идеей отправиться в Чечню придется распрощаться, но шансов испытать себя будет больше чем достаточно. Сразу предупреждаю, что этот вариант — самый криминальный из всех трех.
— Вы из меня хотите киллера сделать? — предположил Ваня.
— Я лично не Бог, — серьезно сказал Фрол, — и не могу сделать из человека кого-либо по своему образу и подобию. Каждый сам выбирает, кем стать. Можно стать убийцей, можно стать киллером, можно боевиком, а можно — бойцом.
— Ну, допустим, разницу между боевиком и бойцом уловить можно, — заметил Ваня, — а вот между киллером и убийцей какая?
— Убийца — это тот, кто убивает просто так. Со страху, со злости, с дури или случайно. Или для удовольствия, как маньяки. Киллер убивает за деньги. Одни любят свою работу, другие — нет, но убивают, потому что другого способа заработать не имеют. Иногда абсолютно не знает, кого и за что, но убивает. А иногда прекрасно знает, кого, жалеет, но убивает. Профессия!
— Но вы-то мне кем предложите стать?
— Бойцом. Это серьезно. Я, кстати, не уверен, что вы эту самую разницу между боевиком и бойцом понимаете. Может, конечно, и я ее не совсем понимаю, но боевик — это что-то плохое, верно? А боец — нечто благородное. Поэтому хочу дать вам возможность стать бойцом.
— А почему это криминальный вариант?
— Ну, во-первых, потому, что вы — формально, во всяком случае преступник, а я вас собираюсь укрыть от меча правосудия. Во-вторых, потому, что вам, если вы примете этот третий вариант, придется очень часто нарушать действующие законы. В-третьих, возможно, что действовать иногда придется против государства.
— Скажите, Валентин Сергеевич, вы иностранный агент, что ли? — усмехнулся Ваня. — Или вы чекист, который мне проверку на вшивость устраивает?
— Нет, — покачал головой Фрол, — думаю, что я ошибся. До третьего варианта вы просто не доросли. Выбираю второй. Через пару дней максимум передадим вас папе и забудем об этом разговоре.
— Извините, — забеспокоился Ваня, — я не сказал, что не согласен. Я просто не понял, всерьез вы или шутите… И потом я хочу разобраться в том, на что решаюсь.
— Вот слова, достойные не мальчика, но мужа. Приятно слышать, что тебе хочется разобраться. И я уверен, что главное — ты хотел бы разобраться в себе. Например, чего именно тебе хочется от жизни: долгого гниения или яркого горения? Романтик ты или прагматик? Трус или боец?
Фрол заметно повысил эмоциональный уровень беседы и перешел на «ты». Ваня обижаться на это не стал и продолжал обращаться к Фролу на «вы». Причем относительно спокойно.
— Да, вы правы, — согласился Соловьев, — я хотел бы в этом разобраться. Но…
— Но страшно? — попытался угадать Фрол.
— Но еще мне хотелось бы разобраться в том, кто вы, — напомнил Ваня. — То есть в том, что вы бандит, я не сомневаюсь. Но сказать так — значит, ничего не сказать. Я, например, знаю, что мой отец — бандит, и убежден, что все очень богатые или просто богатые люди — в какой-то степени бандиты. Они либо сами возглавляют банды, либо добровольно-принудительно содержат их за свой счет.
— В принципе верно, — кивнул Фрол. — Но вообще-то я не люблю, когда меня бандитом называют. Неприятно. Сразу видишь в воображении какого-то небритого типа…
Ваня осторожно улыбнулся, имея в виду Фролову щетину на щеках. Валентин Сергеевич это заметил и тоже усмехнулся:
— Ну, что сделаешь, не побрился. Я ведь еще вчерашний рабочий день продолжаю… Так вот. По традиции считают, что бандит — это лентяй, дуболом, громила, который только и мечтает о том, чтоб хапнуть где-то побольше, нажраться, трахнуть пару телок, если потенция позволяет, просадить все, что останется, в очко или в буру, а потом опять сходить на дело, если за предыдущее не посадят. В общем, по формуле Леонова из «Джентльменов удачи»: «Украл, выпил — в тюрьму! Украл, выпил — в тюрьму!» Это примитив, знаешь ли.
— Я понимаю, — кивнул Ваня, — но что же тогда бандитизм?
— Как любил говорить один мой покойный друг, Юра Курбатов: «Современный бандитизм — это нелегкий и упорный труд». Когда-то мы с ним вместе совсем сопливыми летехами в Афгане пыль глотали. Чуть-чуть постарше тебя были: мне двадцать четыре, ему — двадцать три. Я оттуда ушел майором, он в тюрьму сел. Где-то в девяностом году встречаемся в столице, я как раз в академию приезжал поступать. На мне, само собой, форма, на нем — французский костюмчик. И денег при Юрке столько, что мне за двадцать лет не заслужить. Пригласил на халяву в ресторан, посидели, выпили, порассказывали про жизнь. Я насчет не его спрашивал не назойливо, но быстро понял, что он после зоны ушел в криминал.
— И вы ему позавидовали? — предположил Соловьев. — Одежде, деньгам, возможности в ресторан ходить?
— Вот и не угадал. Знаешь, чему я позавидовал? Свободе! Вот ты уже год в армии отслужил и должен понимать, что большинство там себя рабами чувствуют. Не бойцами, не воинами, а рабами. Согласен?
— В общем, да. Насчет офицеров не знаю, а вот большинство солдат, это вы правы, если б закона не боялись, то в армию бы ни за что не пошли.
— А я вот был офицер. И в училище сам поступил, и в Афган, можно считать, по доброй воле поехал — мог бы при желании в Московском округе зацепиться. Но потом, не помню уж, когда, стал чувствовать, что я раб. Раб, который рабами командует и рабам подчиняется. Где-то там, наверху, кому-то захотелось в добренького поиграть или к Западу подольститься — взял и вывел нас с Афгана. Вроде действительно благое дело: ребят пожалел, деньги сберег, которых там немало на фу-фу ушло. Да и вроде бы там весь народ против нас, нельзя против народа воевать. Но получилось, что ушли мы оттуда битыми. Мы, Красная Армия, «непобедимая и легендарная», которая Гитлера и самураев сделала за четыре года, не смогла за девять лет этих щербатых чурок воспитать? Почему? А потому, что нам не дали. Утенок с пятнышком запретил! Между прочим, Наджиб после нас еще четыре года продержался, даже в 1992 году, когда уже Союз звездой накрылся, еще сражался, хотя мы его, можно считать, бросили. Значит, не весь народ там был против нас, верно? А штатники духам все подкидывали и подкидывали, потому что свое дело знали глухо. Но война-то сейчас там все равно идет. Кто-то за что-то дерется, Кабул, говорят, уже по камешкам разнесли…
— Я вас понял, — осторожно вклинился в тираду Ваня. — Вам противно, что вы вынуждены были уйти, подчиняясь приказу? Но ведь армии без приказа не существует…
— Про то я и говорю. Была у меня шальная мысль тогда, когда уходили: сбежать и записаться к Наджибу добровольцем. Хоть рядовым и за одну кормежку. Не решился. Потому что тогда я еще рабом был, понимаешь? Рабом приказа, дисциплины, законов… И потом большинство-то ребят домой хотели. Я тоже делал вид, что радуюсь. Не хотелось дураком и белой вороной быть.
— Стадный инстинкт, — согласился Ваня, — это мне тоже известно. На меня тоже как на дурака смотрели, когда я на зарядку в роту прибегал, хотя никто мне не приказывал.
