– Вылезай оттуда, – негромко велела старушка.
– Зачем? – Я потрогал указательным пальцем гвоздь. Острый.
Из всех книг и фильмов про безвыходные ситуации я почерпнул только одно: надо тянуть время. Разговаривать с преступником, забалтывать его. В фильмах бандиты охотно и долго объясняли свои мотивы. И пока они распинались, под натиском полиции вылетала дверь. Или просто внезапно кусок лепнины падал им на голову. Я с надеждой посмотрел на потолок и завёл свою неторопливую песню:
– Я вот подумал… Вам ведь не составит труда… Как-то… Прояснить ситуацию… Какую цель вы преследуете?
– Мы хотим очистить землю от органического мусора, – холодно ответил Конь.
– Ми-и-ша, – Людмила Михайловна покачала головой.
– Шутка, – сказал Миха. И замогильным голосом добавил: – А. Ха. Ха.
Под дверью курлыкнула Рина Викторовна. Соседка склонилась над ней, пощупала пульс, заглянула в глаза, поцокала языком. На меня она временно перестала обращать внимание. Измученная Рина снова начала заваливаться на бок.
– Ай-ай, – сказала Людмила Михайловна, и я понял, что состояние Рины ей очень не нравится.
Выходит, мы зачем-то были нужны живыми. В меру живыми – пригодными к употреблению. Мы должны стать носителями вселенского зла и подкармливать это зло собой, пока не издохнем. Мы – что-то вроде рыбы, которую гурманы жарят живой.
Стараясь не издавать звуков, я шарил руками по полу в поисках подходящего для самозащиты мусора.
– Принеси-ка льда, Миша, – попросила соседка. – И там, в столе, посмотри аптечку.
В столе… Где-то здесь есть стол, а значит, пространство. Это же подвал, он огромный на самом деле. У меня даже ноги задёргались от перенапряжения – так они хотели бежать. Одновременно я вдруг нащупал пальцами мастерок. «С поста снимаем?» – пронеслось в голове. Если я ударю её мастерком по башке, пока Конь ищет нужный ящик… Нет, я знал, что не смогу этого сделать. Это же Людмила Михайловна… Во всяком случае, внешне.
Только бежать. Быстро бежать, выбираться, искать помощь. Полуживая Рина им пока не подходила, и это давало мне фору. Кроме того, Ринина банка всё ещё была у меня. А ведь она им нужна, без неё – никак.
Я сделал глубокий вдох, изо всех сил толкнул пирамиду из старых стульев и под оглушающий грохот метнулся в комнату с ванными.
Глава 22. Хочется жить
Я молодец! Локально я затащил: пока стонала от грохота Рина, ругался Миха и цепенела Людмила Михайловна, я успел не только доползти до помывочной, но и захлопнуть за собой дверь. Мастерок я сунул в ручку – видел где-то, что подобным образом блокировали дверь шваброй. Так, ванна… э-э… нет, ванну стронуть с места не получится. Стол! Столик, родненький, двигайся давай.
Я подпёр дверь столом и в свете тусклой лампочки заметил фотографию под куском пластика на столешнице. Я наклонился ближе, и моя челюсть отвисла в немом удивлении. Эту фотографию я уже видел. Не где-нибудь, а в журнале. И мальчика Ваню из статьи о лавине я тоже видел. Не где-нибудь, а в собственной школе. Этот мальчик Ваня, не обнаруженный в снежном завале, ходил со мной на уроки, доводил Лидочку Рубанову и назывался Конём.
БДЫЩ! Мне в голову направили что-то тяжёлое, вероятно, стул. Хорошо, что, кроме черепа, мой мозг защищала запертая дверь. Там, за этой дверью, бесновался Конь. Который погиб на горнолыжном курорте, но очевидно как-то не до конца.
Баррикадироваться больше было нечем. А мастерок и стол Коняша рано или поздно победит – сила в Михе… нечеловеческая.
Я приценился к мастерку: сейчас он казался полезной тулзой. Если Миха возьмёт меня в захват, я начну бить его по ногам и, может, сумею поранить…
Дверь захрустела. Мишаня, не будь дурак, сообразил впихнуть что-то между створкой и косяком.
Я судорожно осматривался. Казалось, мой взгляд за секунду впитал все мелочи. Бывшей душевой кто-то придал жилой вид. Старый шкаф с отломленной дверцей не скрывал вещей, которые показались мне знакомыми. Это были конские куртки, нечего и гадать. На комодике, разбухшем от сырости, стояли, прислонённые к стене, старые книги. Кто-то из бывших жильцов снёс их в подвал, а кто-то из нынешних – и я уже знал кто – вытащил из мешка и расставил в ряд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Подвал большой, напомнил я себе. Потому что дом большой. Значит, должен быть проход. Где?! Я пошёл вдоль стены – быстро, но не так, чтобы проскочить мимо незаметной двери или узкого лаза.
– Сева, – услышал я повелительный голос Людмилы Михайловны, – открой дверь! Ты всё усугубляешь.
Я ускорил шаг. И достиг грязно-бурого покрывала с оленями. Кто-то прибил его к стене, надо полагать, для красоты. С некоторых гвоздиков оно оторвалось и висело теперь пузырчатым мешком с едва различимой картиной.
– Отойдите, – пробубнил за дверью Михин голос. – Я его сейчас оттуда извлеку.
По двери шарахнули, косяк затрещал. Я понял, что вторым ударом Миха вынесет всю конструкцию вместе со столом.
Я нырнул под покрывало в надежде слиться со стеной и действовать по ситуации. Слиться получилось не очень. Когда хрипящий Конь ещё раз бросил себя на дверь, я вжался в доски перегородки и… Опрокинулся на спину, пребольно ударившись затылком.
Человек – царь природы. Домов и подвалов. Ему ничего не стоит сделать в подвале сто двадцать пять клетушек для хранения санок, колясок и велосипедов.
В какой складской узел я попал, мне было без разницы. Я чувствовал себя заблудившимся в пещерах туристом. Где-то есть выход, свет, люди… Надо только доползти… И я полз, как чёртов питон. И пыхтел, как стая ежей-мутантов.
Когда Конь всё-таки преодолел завал, я уже налёг грудью на дверь, ведущую в очередной отсек. Банка болталась у меня где-то под мышкой, и я не был уверен, что мы уцелеем всем составом. Дверь распахнулась, и я замер.
Из вольера на меня таращилась огромная собака. Очень умная собака. Потому что она не лаяла, а спокойно меня разглядывала.
– Х-хорошая собачка, – дебильно сказал я, соображая, где здесь выход на улицу.
Если кто-то держит в подвале собаку, значит, рядом есть выход – это же очевидно.
В вольере стояла будка размером с небольшой домик. Рядом валялось старое одеяло и несколько мисок-тазиков. Всё, что нужно огромной чёрной собаке, было в этом прекрасном вольере. А двери – не было. Собака сидела там просто так, не запертая.
Она вдруг навострила уши, пронзительно гавкнула и бросилась в мою сторону. Я не знал, что лучше: умереть от зубов пса или от укуса Коня. Я сдёрнул с ноги кроссовок.
– Апорт! – скомандовал я, когда собака приблизилась, и швырнул кроссовок в плохо освещённую часть помещения.
Где-то там, возможно, была дверь. Но я видел только деревянные конструкции – то ли стеллажи для маринадов, то ли ящики для корнеплодов.
Собака радостно – во всяком случае, мне так показалось – метнулась за кроссовкой. Я немедленно снял вторую, чтобы кинуть её тоже и вызвать у собаки дезориентацию. Только тут же выронил, потому что услышал шум за спиной.
Я захлопнул дверь и… Забился в собачью будку. И даже успел ввинтиться в какие-то тряпки, чтобы не отсвечивать.
Скрипнули ржавые петли, вбежал запыхавшийся Конь, залаяла собака.
– Нет! – выкрикнул Миха. – Стоять!
– Да! – взмолился я про себя. – Да-да! Растерзай его!
Собака завизжала. Я похолодел. О чём я только думал?! Если они не жалеют людей, что им какая-то собака… Бедное животное скулило безостановочно. Я больше не мог этого терпеть. Едва я подобрался, чтобы покинуть своё убежище, Конь произнёс:
– Рада, умница, не роняй меня. Ты его видела?
Я закатил глаза: собака визжала от радости. Коняша таскался в подвал к своему волкодаву. И теперь они на пару меня загрызут.
– Сева, – громко позвал Конь, поворачиваясь по кругу перед вольером. – Давай спокойно поговорим!
Спокойно?! Я притворился ветошью. Спину что-то пребольно кололо, но я закусил губу и терпел.
– А вот и обувка. Понюхай-ка! – Надо полагать, Конь сунул собаке под нос оброненную мной кроссовку. – Ищи, Рада!
